Ричард Длинные Руки — властелин трех замков - Гай Орловский

Зайчик остановился перед скалой, я поймал молот, рукоять в крови, спрыгнул. Из темного входа торчит сапог, я выволок тяжелое тело на свет. Человек выл, ухватившись обеими руками за размозженное колено. Нога от колена и ниже болтается на сухожилиях, кости мой молот превратил в мелкую крупу.

— Кто ты? — спросил я.

Он стонал, всхлипывал, лицо почти зеленое, поднял голову, в глазах ужас.

— Я… Теперь тебе не уйти!..

— Ушел же, — ответил я. — А вот ты — нет.

— Все равно…

— Кто ты у Грубера?

— Щас все расскажу, — процедил он, кровь обильно струилась из раздробленной ноги, стекала по пальцам и капала на землю.

— Давай рассказывай.

— Чтоб ты сдох!

— Не желай другому то, — посоветовал я, — к чему ты так близок.

— Тебя найдут и убьют…

— Вот как? — спросил я с интересом. — Кто же? Те герои, что улепетывают от нас во всю прыть?

Он процедил сквозь зубы:

— Не улепетывают, а торопятся в замок доблестного барона Грубера, где будет бракосочетание с его невестой… Ой, больно!.. ты не знаешь, кого преследуешь! С ними великий волшебник, ему нет равных…

Я посмотрел на него сверху, подумал, за спиной фыркнул Зайчик, а пес сидел на толстой заднице и с интересом рассматривал жертву. Я положил обе ладони на седло, предложил:

— Ты мог бы рассказать все, что мне интересно, а я бы помог тебе.

Он повторил тупо и с ненавистью:

— Сдохни!.. Сдохни!

— Это у тебя что-то личное? — спросил я с сомнением. — Что-то не помню твоей рожи. Ну да ладно.

Зайчик принял меня на спину, пес запрыгал вокруг, радуясь игре. Арбалетчик поднял голову, в глазах проступило недоверие.

— Ты что же… так и бросишь меня здесь?

— А ты что ожидал?

— Но ведь ты…

Он запнулся, не в состоянии выговорить трудное или слишком бранное слово, я спросил холодновато:

— Кто? Кроме обычного набора: гад, сволочь…

Он выдавил с неимоверным трудом:

— …паладин?

Я протянул:

— Ах вот ты о чем! Полагаешь, что я должен вот щас взяться тебя лечить, кормить, а потом еще и одежду с себя снять, чтобы тебе не дуло?

Он смолчал, но, судя по его озадаченной роже, похоже, так и думал. Я повернул коня, отъехал на пару шагов, пес ринулся вперед, а я повернулся в седле и сказал наставительно:

— Как уакнется, понял?.. Не думаю, чтобы ты меня лечил, кормил-поил, всадив стрелу в спину.

Он прокричал в отчаянии:

— Но я же погибну! Ты поступаешь не по-христиански!

— Много ты знаешь о христианстве, — ответил я. — Мой тебе совет: помолись. Молись яро, искренне, неистово! Раскайся во всех грехах. Поклянись нерушимой клятвой, что отныне и вовеки будешь идти только праведной дорогой. И тогда… тогда у тебя появится шанс, что в последний миг на горизонте покажется караван купцов или просто одинокий всадник, у которого и запас воды, и еда и который даже лечить умеет.

Он тупо смотрел мне вслед, я понял, что для него покаяться, да еще искренне, что для Павки Корчагина поменять комсомольский билет на дисконтную карту для покупки товаров со скидкой в буржуйском «Стокманне».

Ладно, и без его рассказов понятно, что их отряд рядом, если этот сидел в засаде. Я миновал холм, в полумиле раскинулся небольшой городок, из тех странных средневековых городов, когда все горожане имеют огороды: кто за городской стеной, а кто и в центре города, эти огороды потом становятся центральными площадями, как, к примеру, пустырь на окраине стольного града Франции, где расположился лагерь русских казаков, был назван Елисейскими полями и стал центром Парижа.

Я безбоязненно подъехал к воротам; если Грубер и оставил кого из своих на стреме, то высматривают отряд, а не одиночек, достал серебряную монету. Стражи заметно оживились, смотрят с ожиданием.

— Ребята, — сказал я, — мне надо навестить одну… ну вы понимаете… тайком. А у меня больно конь приметный. Да и пес за мной увяжется. Постерегите их, хорошо?

Старшой охотно принял монету, заверил радостно:

— Не сумлевайтесь, ваша милость!.. Вы его только привяжите покрепче, а то этот такой черт… Господи, прости грешного!.. что и ворота снесет.

— И собаку привяжу, — ответил я. — Они у меня послушные. А вернусь я быстро.

По улице я пошел, стараясь держаться как можно беспечнее, а спиной чуял их взгляды и почти слышал, как они гадают, к чьей жене это я хожу тайком. Если учесть, что мы продвинулись к Югу еще больше, то таких женщин должно быть немало, плата за цивилизованность.

На перекрестке улиц массивный дом с высоким крыльцом и распахнутой настежь дверью, еще издали я услышал пьяные песни, хриплый хохот, выкрики. К счастью, не постоялый двор, всего лишь таверна, я обошел здание и заглянул в окно. Зал заполнен, и каждый, кто попадал в поле зрения, наверняка из банды. Есть что-то общее в таких людях, что налагает общий отпечаток: все должны стараться выглядеть крутыми, страшными, все кривляются, говорят громко, скалят зубы, раздвигают плечи и выпячивают грудь, от этого зависит место в шайке. Не всех я видел раньше, но столы сдвинуты, пьют, хвастаются, ругаются, хлопают один другого по плечам. Есть общее в членах сплоченной шайки, есть. Их здесь одиннадцать… нет, двенадцать, считая и хозяина, он так и не снял фартука, сидит с ними, и, похоже, не последний там человек, а мирных скотоводов там ни одного.

Сколько я ни присматривался, не видел ни Грубера, ни леди Женевьевы. Предположить, что они ушли в покои, — глупо, здесь не постоялый двор.

Сзади послышались шаги, подбежал молодой слуга.

— Простите, ваша милость, что не успел сразу… вашу лошадь в конюшню или оставить у коновязи?.. Или вы без коня?

В его волосах застряли соломинки, в глазах виноватость.

— Штаны застегни, — посоветовал я. — Вот что, парень, быстро бери любого коня и скачи во весь дух отсюда. Завтра вернешься. Если сделаешь это — останешься жить.

Он вздрогнул, побледнел.

— Что… Что вы хотите?

Я сказал зловеще:

— Значит, и ты хочешь умереть, что смеешь задавать вопросы великому магу Аксолотлю?

Он отступил, лицо у меня сейчас еще то лицо, не лицо, а волчья морда в человечьей личине, бросился к коновязи, там шестеро лошадей, схватил за повод крупного рыжего жеребца, вскочил в седло. Я услышал за спиной дробный стук копыт, но не смотрел, как он вихрем вынесся за ворота, бегом взбежал на крыльцо, сердце от возбуждения едва не выпрыгивает из груди, и сразу же швырнул молот прямо в зал.

Они успели только повернуть головы, как туманная молния, в которую превратился молот, ударила хозяина таверны в грудь, я все время помнил, где он сидит, разметал еще троих, вернулся, и я бросил еще раз. Оставшиеся вскочили и, надо отдать должное, сразу же обнажили оружие и бросились на меня.