Ресурс Антихриста - Сергей Белан

— Ну и мерзавец! — вырвалось у Страутмане.

— Но самое печальное, что как раз в такой ситуации оказался и я.

И Верховцев вкратце рассказал ей о позавчерашнем происшествии на шоссе и о том, как накануне этот факт ему преподнес Серебрянский.

— Теперь вы видите, как я капитально вляпался, — заканчивая рассказ об этом событии, промолвил Олег. — Из пистолета, который я утерял в аварии, впоследствии был убит Ласманис, и на том пистолете отпечатки моих пальцев.

— Он подстроил вам то же, что и Каретникову, — сделала вывод Илона.

— Не совсем так. Авария, безусловно, спланирована не была, но он смог извлечь даже из этой ситуации свой плюс, чтобы уравнять наши шансы. Для таких, как Серебрянский, одна жизнь туда — одна сюда, большого значения не имеет. Помните, как у О’Генри, Боливар двоих не увезет — вот и весь сказ! И факт остается фактом: имея на руках такой козырь, он вынуждает меня хранить молчание.

— Да, понимаю, доказать свою непричастность к этой смерти вам будет очень сложно.

— Боюсь, что невозможно вообще, — уточнил Верховцев. — Как видите, ничего утешительного я вам не принес. Игоря Таланова не воскресил, не смог разыскать даже его останки. Выяснив виновника этой трагедии, я не могу привлечь его к ответу, чтоб воздать по заслугам. Более того, я сам поневоле сделался заложником обстоятельств.

— Наливайте, Олег, — попросила Илона.

— Может быть хватит? — деликатно поинтересовался Верховцев. — Вы ведь даже не закусываете…

— Не видите, меня водка сегодня не берет. Наливайте, наливайте полнее. — У нее и впрямь не было видно ни малейших признаков опьянения. — Поймите, Олег, у меня и так уже все отняли… Я так хочу забыться, забыться от всего этого кошмара…

Верховцев снова наполнил обе стопки. Она подняла свою и, глядя в никуда каким-то отрешенным взглядом, тихо промолвила фразу, смысл которой он так до конца и не уловил:

— За то, чтоб Боливар оказался строптивым и сбросил седока!

Она поставила стаканчик и, наконец, в первый раз закусила выпитое кусочком банана.

— Значит, Игоря убили из-за денег, да?

Это был, скорей, не вопрос к Верховцеву, а размышление вслух.

— Выходит так, — отозвался Олег.

— Ну, почему он от меня таился, скрытничал, почему? — продолжала рассуждать Илона. — Зачем он обналичил все деньги, что он собирался с ними делать? Как хотите, Олег, но я по-прежнему убеждена, что сбегать он никуда не собирался. Доказать не могу, но сердцем это чувствую.

— К сожалению, ответ мы не узнаем уже никогда, — невесело констатировал детектив.

Илона вынула из пачки сигарету. Принятый алкоголь, по-видимому, ее так и не успокоил, и не вернул душевное равновесие: пальцы ее мелко дрожали, в лихорадочном блеске воспаленных глаз Верховцев уловил взгляд затравленного, загнанного в угол зверька, отступать которому уже некуда. За время, прошедшее после их первой встречи, она, как ему показалось, стала выглядеть чуть ли не на десяток лет старше, как выглядит человек, перенесший тяжелую изнурительную болезнь.

— Этот Серебрянский, судя по вашим словам, очень состоятельный человек, — выпустив облачко дыма, сказала она. — Неужели ему было мало того, что он уже имел? И зачем ему понадобилось отнимать жизнь другого человека? Чтобы набить свой сейф еще поплотней? Я еще как-то могу понять Раскольникова, тот хоть совершил преступление в состоянии крайней нужды, когда стоял вопрос об элементарной выживаемости.

— У каждого, видимо, свое представление о выживаемости, — заметил Верховцев, жуя бутерброд с ветчиной. — Герой Достоевского хотел выжить на низшем биологическом уровне, на уровне людей дна, а такие, как господин Серебрянский, жаждут утвердиться на уровне акул бизнеса. Акула — это хищник, а у хищников, как известно, свои законы типа «ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать». Они кровожадны и ненасытны…

— Я никогда не понимала в людях безудержного стремления к наживе. Хапать, хапать… По-моему, как русским, так и латышам это чуждо, не свойственно. Если б за богатство, за золото, за миллионы можно было купить бессмертие, продление жизни или искупление грехов, это можно было еще как-то понять, да? Не купишь бессмертие… Кусочек свинца, крохотная пулька в один миг может превратить человека в ничто.

— Я тоже задумываюсь над этим, когда читаю криминальную хронику: убит один бизнесмен, убит второй, третий… Постоянные сводки о кровавых разборках… Не все, видно, Илона, думают, как мы с вами, и не всем принцип разумной достаточности кажется приемлемым, хотя логика вроде тут простая, — на два стула сразу не сядешь, на двух машинах одновременно не поедешь… Видите ли, Илона, прежняя идеология, которую нам упорно насаждали, сгнила, рассыпалась в прах, а на ее перегное прекрасно взросли семена селекционеров Запада. Нам навязали чуждую идеологию, а мы по русской наивности и беспечности сглотнули эту наживку, даже не взглянув, а что же там, на крючке… Мы вот с вами, допустим, воспитаны иначе, а для кого-то сказка про золотого тельца стала, что для верующего «Отче наш»…

Дождь за окном постепенно затихал, раскаты грома становились все отдаленней. Решив, что пора уходить, Верховцев взглянул на часы. Он чувствовал чудовищную усталость — сказывалось напряжение последних дней. Ему надо было хорошенько отдохнуть, побыть одному, расслабиться…

— Я вас понимаю, вам тоже досталось, — угадав намерения Олега, сказала хозяйка. — Скажите мне только: этот Серебрянский, ему что, все сойдет с рук? Он действительно так неуязвим?

— Если смотреть на вещи реально — я здесь бессилен, — с сожалением в голосе ответил Верховцев, — а кроме меня, наверно, это никому и не надо.

— Вы забыли про меня, — тихо, но твердо произнесла Илона, преображаясь буквально на глазах. Верховцев с удивлением заметил, как изменился ее взгляд, в нем не стало растерянности, исчезла безысходность и, наоборот, появились решительность и какая-то отчаянная дерзость. — Этот человек, нет, это чудовище погубило не только Игоря, оно убило и меня. Вы же видели на том снимке, где мы все вместе, да, какой я была совсем недавно. И что стало со мной теперь?..

— Конечно, это больно, такое пережить, но это пройдет, — попытался успокоить ее Олег. — Пусть не сразу, но пройдет…

— Спасибо… Об этом вы уже говорили в прошлый раз, — тихо промолвила она, поражая его своей памятью. — Нет, Олег, я ведь себя знаю, это не пройдет, это будет со мной всегда… Вы знаете, чем я сейчас занимаюсь, как зарабатываю на жизнь? Вы в прошлый раз спрашивали, я не смогла вам ответить, не захотела, не решилась. Теперь мне все равно. Так знайте, я — проститутка. Обычная, заурядная… Видите, как получилось: была секретутка, стала — проститутка.

Она нервно засмеялась, и в ее смехе было нечто такое, что Верховцеву стало не по себе. Он сидел молча, не зная, что и сказать, и ждал, когда она сама заговорит снова.

— Да-да, не удивляйтесь, интим-сервис, такой вот теперь у меня бизнес. От него кормлюсь, от него живу. — Она горько усмехнулась. — Я знаю, о чем вы сейчас думаете… наверное, осуждаете меня, да… Не надо, ничего не говорите!.. — заторопилась она, опережая его намерения что-то сказать. — Осуждать других всегда легко. А что мне оставалось делать после скандала с «Пикадором»? Он получил слишком шумную огласку, мои фотографии даже попали в газету. С таким грузом никуда не устроиться, а жить как-то надо. Выбирать было не из чего: идти торговать сигаретами в подземные переходы, разносить газеты по электричкам, за пару лат в день толкать чужое барахло на рынке? Может быть моя фантазия слишком убога, но ничего лучшего для себя я найти не смогла. Подвернулась одна фирма, предложила посотрудничать, а если точнее, взяла меня под крышу. Я знаю, что это не выход, что это путь в пропасть, но… Я работаю по вызову. В прошлую ночь меня приобрел один коммерсантишко из Австрии. Лысенький, плюгавенький… Он терзал меня до рассвета, как будто триста лет женщины не видел. После таких экзекуций чувствуешь себя буквально инвалидом, развалиной. Ну, это еще что — однажды мне пришлось обслуживать негра, вот это был конец света. Я — не расистка, но лежать под негром… Меня после этого стошнило… Короче, вы по роду своей профессии человек сведущий и, думаю, не заблуждаетесь насчет того, какой это хлеб…

— Не заблуждаюсь, — заверил ее Верховцев.

— Я знаю продавать свое тело — грех, — продолжала она, — и грех ничуть не меньший, чем продавать свою душу. Душа, ее нельзя ранить взглядом, осквернить похотливыми руками, а тело, проданное тело, оно беззащитно и уязвимо. Его поганит кто как хочет. Его потом не отмоешь ни в какой ванной. Это унизительно… но и чувствовать себя лишенкой, нищенкой — унизительно вдвойне. В общем, все это жутко. Получается замкнутый круг. Я ведь по жизни сирота: мне не к кому обратиться за помощью, не на кого опереться. Игорь для меня был всем, а его у меня отняли…