Вариант «И» - Владимир Михайлов

Итак, я вызвал Али бен Ахмада, и он незамедлительно прибыл. Я постарался надеть маску, выражающую крайнюю суровость и начальственный гнев, и поинтересовался: почему расходы посольства на бензин таковы, что, судя по количеству израсходованных галлонов, наши машины совершили уже по, самое малое, полтора кругосветных путешествия, причем и океаны преодолевали своим ходом – в то время как на самом деле мы ездим не так уж много, разве что (и то изредка) куда-нибудь в Дит, что на Красном море, или в Рас-Таннуру, на побережье Персидского залива – чтобы окунуться; поездками в Джидду мы не злоупотребляем: на неверных там взирают без особой симпатии. Все более повышая голос, я чувствовал себя совершенно правым: расходы и в самом деле были далеко за пределами приличия. Али бен Ахмад Сайди – таково было полное имя моего домоправителя – похоже, заранее был готов к такому разговору: он если и считал меня дураком – как и всякого из числа Ахл аз-Зимма, покорных иноверцев, к которым он относил весь немусульманский дипломатический корпус, – то уж не совершенно непроходимым. И потому он не стал выкручиваться и доказывать, что я не умею считать (считал-то компьютер), но сразу перешел в контратаку и заявил, что следует трижды подумать всякому насара прежде, чем, находясь в самом сердце мусульманского мира, обвинить правоверного столь нелепым и неубедительным образом, поскольку каждому известно, что он, являясь домоправителем, не занимается лично такими низкими делами, как заправка автомобилей или снятие показателей спидометров. Он, конечно, прекрасно понимал, что я знаю, куда на самом деле девается бензин, – поскольку именно он заключал контракт с фирмой, негласным работником которой был; по сути дела, мы платили за воздух. И тем более яростно обвинял меня в стремлении опорочить честного мусульманина, оклеветать, что и на самом деле было отнюдь не безопасно. Но именно такое развитие разговора я и предвидел, и потому, даже не дав ему договорить, заявил, что обвиняю его не в воровстве, но в нарушении байа, присяги на повиновение и подчинение; я намеренно назвал заключенный с ним контракт именно этим торжественным словом, зная, что на деле познания моего мажордома в исламском праве и обычаях были крайне низки и ограничивались повседневными нуждами (это все равно что правила движения, из которых драйвер, как правило, помнит то, что нужно, чтобы проехать по улице, а все остальное забывает вскоре после получения прав). Пока Али пытался сообразить, что же такое байа (в Ливане этот обычай не соблюдается), я стал популярно объяснять ему – как отнесется кади ал-кудат к столь серьезному нарушению шариата; а что нарушение имело место, было ясно и самому домоправителю, поскольку в контракте было недвусмысленно сказано, что он принимает на себя ответственность за исполнение обязанностей всем местным персоналом посольства, за сохранение имущества и все прочее. Упоминание о кади ал-кудате и вовсе смутило его (хотя на деле, даже подай я жалобу, ее рассматривал бы рядовой кади, а не верховный), и он стал искать компромисса:

– Но, саййид, разве два умных человека не могут договориться, не стремясь причинить друг другу неприятности?

Я сделал вид, что глубоко обдумываю его идею. Потом покачал головой:

– Могли бы, если бы речь шла только о деньгах. Но ты совершил худшее: оскорбил и унизил меня. Этого я не могу простить!

– Басмаля, саййид! У меня и в мыслях не было подобного!

– Твой язык лжет, Али! Ты ведь думал, что я ничего не пойму и не узнаю, иными словами – считал меня глупее дворовой собаки. Не есть ли это глубокое оскорбление?

Он понял это по-своему: ты воруешь – отчего же у тебя не хватило ума поделиться со мной, твоим начальником? И оживился:

– О, саййид, если ты так это воспринял… Но клянусь памятью моего отца, да будет Аллах к нему милостив, я хотел тебе все сказать уже совсем скоро, и не только сказать, но и…

Последующие слова он произнес лишь мысленно, полагая, что я их так же мысленно и восприму.

– Ах, Али, – проговорил я по-прежнему сурово. – Ты хочешь поставить меня на одну доску с собой, забывая, кто – ты и кто – я. Но вазир ат-танфиз эту разницу знает; хочешь ли ты, чтобы я пожаловался ему?

Вот тут он, кажется, совсем дозрел.

– Заклинаю тебя, саййид, прошу от имени моих детей – не делай этого! Обещаю перед ликом ар-Рахмана – сделаю все, что ты прикажешь! Только, горе мне, этих денег уже нет, да будет проклят тот грязный вор, который…

Эту знакомую песенку я не стал даже слушать.

– Ах, вот как! Ну что же, я подумаю, какую плату, раз у тебя нет денег, взять с тебя за гнусное бесчестье!

Он только кивнул; я притворился, что размышляю.

– Ага, вот что: с кем ты дружен из дворца?

– У меня много друзей, саййид. А что именно ты хочешь получить во дворце?

Тут я и на самом деле поколебался: не было ли неосторожностью хоть в какой-то степени открываться перед ним? Дело, однако, стоило риска.

– Позавчера там собирались все вазиры, и принцы, и сам халиф – да будет Аллах доволен каждым из них. Мне интересно, о чем они говорили. И тебе придется это узнать.

Он посмотрел на меня совершенно иначе: трезвым деловым взглядом.

– Это невозможно, саййид. Пытаться подслушать, что говорится близ трона, – значит призывать свою смерть, мучительную смерть. У нас вовсе не так, как у вас!

Я мог бы сказать ему, что как раз у нас «вовсе не так» давно бывало и похлеще; но какое ему дело?

– Ну, ну. Это все твои фантазии, Али. Скажи лучше, что не хочешь расплатиться со мной.

– Здоровьем моих детей клянусь, да будут они моими заложниками! Если до кого-то даже долетают звуки голосов, когда заседает малый диван, – он спешит заткнуть уши и со всех лопаток убегает подальше. Нет, змея такой мысли не заползет в голову ни одного человека во дворце!

Мне очень не хотелось ему верить, но на сей раз домоправитель, похоже, не лгал; он даже вспотел от страха.

– Ну хорошо, хорошо. Никто не знает, о чем говорили халиф и амиры. Но ведь после этого отдавались какие-то распоряжения, и вот этого люди уж никак не могут не знать! А раз знают они, то знаешь и ты – или можешь узнать.

Али бен Ахмад, похоже, даже обрадовался.

– Распоряжения – так почему же саййид сразу не сказал, что его интересуют распоряжения? Сразу после этого было приказано подать кофе, и к нему…

– Али, ты дразнишь разъяренного льва!

– О! О! Но я и на самом деле…

Короче говоря, в последующие полчаса мне удалось по словечку вырвать у него, что в тот же день сам король вел телефонные разговоры с повелителями некоторых ближайших государств; из африканских – только с президентом Египта, но зато со всеми ближневосточными – за исключением месопотамских стран (Ирака, Шиады и Курдистана) и Ирана – последние, вероятно, были отлучены по причине своего шиизма. Разговоры были непродолжительными, содержания их, естественно, никто не знал. Однако то, что вскоре после этого было повелено готовиться к приему высоких гостей, заставляло предположить, что созывался региональный саммит. Излишне говорить, что израильтян приглашением не обеспокоили. Хотя, думаю, они узнали о готовящейся встрече куда раньше, чем я.

– Хорошо, Али. И когда же их величества должны прибыть?

– Говорят, уже через два дня.

– Значит, пятнадцатого мухаррама?

Великая восточная неторопливость! У нас для обсуждения такой проблемы все слетелись бы уже наутро – неофициально, разумеется.

– Теперь слушай и запоминай: я должен там присутствовать.

– Если саййиду прислали приглашение…

– Не изображай собой идиота.

– Тогда как же? Вас увидят, и… – Остальное он договорил мимически.

– Надо, чтобы не увидели.

– Аллах! Аллах!

Словом, все развертывалось, как в мушкетерском романе.

– Но как же это сделать?

– Придумайте.

– Саййид хочет, чтобы я попросил об этом моих друзей?

– Но ведь друзья тебя не выдадут?

– Нет. Но у моих друзей есть свои интересы; и никто не отдает даром того, что имеет ценность. Ни товара, ни услуги, ни… Ведь и сам саййид хочет на всем этом немало заработать, а?

Уверять, что я интересуюсь из чистого любопытства, было бы не по-деловому.

– Хорошо. Узнай: во что они ценят такую услугу.

– Незамедлительно, саййид.

– Но при этом запомни вот что…

– Мой слух открыт настежь!

– Если возникнут какие-то неприятности – меня в любом случае могут только выслать. А поскольку виновный, которого следует жестоко покарать, всегда нужен, то…

Это он понял молниеносно.

– Не сомневайся, саййид. Мне вовсе не надоело работать в твоем прекрасном доме, и я не спешу встретить разрушительницу собраний…

Вот таким непростым путем удалось мне если не получить нужную информацию, то, во всяком случае, сделать существенные шаги, приближаясь к ней. Я вспоминаю об этом так подробно лишь для того, чтобы дать читателю представление о том, в каких условиях приходилось мне работать…»