Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине) - Вячеслав Васильевич Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаю, знаю, – буркнул Ножкин, – я же ему эту справку и восстанавливал… В общем, так или иначе, а придется Крестьянкина из Летова убирать. И приход для него я советую, оч-чень советую найти такой, чтобы он опять не превратился в… туристическое место. Понимаете?.. А то как бы не случилось, как с отцом Анатолием, которого я, между нами, с большим трудом отстоял…
– Понимаю, – тихо произнес архиепископ, ставя чайную чашку на блюдце.
– Вот и хорошо. – Ножкин почесал переносицу. – Область большая, храмы пока что везде есть… а дороги – еще не везде. Но ничего, со временем мы это исправим.
– В смысле сделаете так, чтобы дороги везде были, а храмы – нигде?.. – Владыка Николай поднялся с кресла и, сухо поклонившись уполномоченному, направился к выходу из кабинета.
Борец, декабрь 1963 года
…Нет уж, вставай, вставай!.. Тут тебе не лагерь, конвой не подымет, поверки по утрам нету.
Все самому, самому. И воды натаскать из колодца, и печку растопить. Конечно, с печкой можно попросить помочь бабушку-алтарницу, что живет за стенкой, да как ты ее попросишь, если она уже вторую неделю лежит не вставая: радикулит прихватил?.. А у тебя самого – всего-навсего температура под 39, да все сопутствующие вещи: голова разламывается, нос течет, кашель такой, что все село от него, наверное, проснулось. Ну и что с этого? Жить-то надо. А что температура – Бог с ней, с температурой, в конце концов, она есть у всех людей, только иногда поднимается…
Кашляя через слово, вычитал утреннее правило и, одевшись потеплее, вышагнул за порог избенки, служившей ему жильем. В горячее от жара лицо сразу же ударило свирепой вьюгой. Местность вокруг Борца плоская, полевая, вот и продувает нещадно. А мороз-то, мороз – градусов тридцать, не меньше!.. Пока добежал, шатаясь от слабости, до колодца, пока вытащил тяжеленную бадью – надышал на воротнике целую бороду инея, да и стекла очков покрылись ледком.
Одно хорошо: храм в Борце стоит прямо рядом с домом, шагах в двадцати. Не храм – храмище!.. Красавец, тридцатиметровая колокольня, а окна какие, а высоченный, уходящий под небеса иконостас!.. А иконы, писанные на Афоне!.. В любой столице украсил бы этот колосс что площадь, что главную улицу. Денег на постройку в 1885-м местные купчины явно не пожалели. Да и неудивительно: Борец уже тогда был гигантским, на пятьсот домов и три тысячи жителей, селом. Теперь местные тоже не бедствуют, рыбхоз в Зеркальных прудах растит таких карпов, что всех их сразу покупает Москва. А вот с храмом – беда. Хотя закрытым он постоял всего шесть лет, с 1940-го по 1946-й, жизнь в нем еле теплилась. В прямом смысле: отапливать такое колоссальное здание не под силу никаким печам. Даже летом внутри царит холод, что уж говорить о зимах: вода в чаше замерзает, а на лице, вон, фурункулы везде. Действует только правый придел. И духовных чад нет, как раньше. Законопатили так законопатили – основательно. Борец – в Сараевском районе Рязанской области, а это не Троица и не Летово, куда из Рязани час электричкой. Тут часов пять автобусом, да и то если доедешь. Дороги разбиты, осенью и весной непролазная грязь, а теперь, зимой – снег такой, что не добраться. Да и с самого начала местные власти предупредили: никаких посторонних!.. А поскольку и местная милиция, и сельсовет стоят по соседству, прошмыгнуть в храм без свидетелей ой как сложно…
Ну, ладно, что уж тут жаловаться. Смирение да терпение, вот и все дела. В конце концов, глаза боятся, а руки делают. Вон вдвоем с Алексеем Козиным и царские врата потихонечку сработали, и боковые алтарные двери. А сейчас на стенах пишут цитаты из Священного Писания. Хорошо бы, конечно, расписать собор по кругу, целиком, да где же взять художника для такой работы? Тут целой артели трудиться бы год, а то и два…
На плите пронзительно засвистел чайник. Обжигая руки, отец Иоанн наплюхал в стакан кипятку, положил ложку вязкого, засахарившегося меду. Голова раскалывалась от боли. Ох, простуда, простуда, как же ты невовремя. А с другой стороны, что такое болезнь? Напоминание о нашей немощи, о том, что все в руце Божией. Господи, Тебе все ведомо, сотвори же со мной, как изволишь…
…Когда подходил к храму (вернее, к дивной архитектуры, красивейшему крыльцу, которое само по себе размерами с небольшой храм), сразу приметил жавшиеся под крышей фигуры – зампреда сельсовета и участкового милиционера. Подойдя поближе, увидел: оба продрогли до костей, даже зубы колотятся. Зампред-то еще туда-сюда, в тулупе, а лейтенант в своей синей шинелишке и черной ушанке явно был еле живой.
– Вы ко мне?
– К-к вам, – проклацал зубами зампред. – Н-новое п-п-постановление вышло…
– Так давайте зайдем, – пригласил отец Иоанн. Переждал приступ кашля. – Там, конечно, тоже холодно, но не настолько.
Зампред с лейтенантом ошарашенно переглянулись и так же решительно замотали головами: нет!.. «Вот чудные», – с жалостью подумал батюшка.
– Да заходите же, продрогли вон насквозь. Да и мне тут с вами на крыльце стоять нельзя – болею. Так что давайте: или туда, или сюда.
После мучительных сомнений зампред с милиционером все же вошли в храм. Конечно, не сняв головных уборов и не перекрестившись.
– Были вы тут раньше? – осведомился батюшка. – Храм у вас – редкий красавец, я таких раньше и не видывал. А вот посмотрите, какие мы росписи красивые по стенам делаем…
Зампред и милиционер задрали головы кверху. На светло-зеленой стене в аккуратной рамке было написано: «Храм мой Храм молитвы наречется», а рядом – «Внемлите же от лживых пророк, иже приходят к вам в одеждах овчих, внутрь же суть волцы хищницы. От плодов их познаете их».
Отец Иоанн вздохнул. «Лживых пророк» в Борце хватало еще недавно. Сказывалось длительное отсутствие нормальной церковной жизни. Дошло до того, что местные создали какую-то свою «истинно православную» секту, сами венчали, крестили и отпевали друг друга, а приехавшему сюда три года назад настоятелю отцу Авелю (Македонову) заявили, что он им вовсе не нужен. Отец Авель тогда решительно взялся за дело и в краткий, несколько месяцев, срок своего настоятельства секту почти искоренил. Но борецкие жители все равно оставались «с чудинкой». Особенно местные охотники: у них был странный обычай палить из ружей во время пасхального крестного хода. На Пасху 1963-го
