Царь Живых - Виктор Точинов

Санька не стал снимать печати. Он, сжигая руки, просто разорвал Книгу. Пополам.

Синие глаза сверкали яростью. И ненавистью. И – были прекрасны.

Сидельников раскрывал и закрывал рот с негромкими булькающими звуками. Двое спутников его – онемели. Меч прыгнул в руку Сане – видимый только ему. Смутные образы в голове Стража и примитивный эмпати.ческий разум оружия слились воедино – и столкнулись со страстной и яростной ненавистью Адель. Страж и Меч превратились в единое оружие – не рассуждающее, но знающее цель…

Оружия Стражей Адель не видела.

Оно вонзилось ей в сердце – и все вокруг исчезли. Исчезли все, кто был на борту “Марии Целесты”.

Сидельников.

Двое его спутников.

Саня Сорин – проснувшийся Страж.

И – Адель.

Вернулась только она…

Сейчас.

Полупрозрачные актеры повторяют драму пятилетней давности: Призрак-Санька вонзает призрачное оружие… Но сейчас все немного не так. Что-то иначе. Ненависти и ярости в призрачных синих глазах нет… В них слезы. Иногда призраки плачут.

Удар.

Призраки исчезают.

Ольгин Крест.

Старый, покрытый водорослями катер медленно погружается. Призраков на нем нет. Живых тоже. Теперь исчезает и корабль.

Прощай, “Мария Целеста”.

Воды смыкаются.

Глава 14

Он остался один.

Из прокушенной губы текла кровь.

Он не замечал.

Он навеки остался один.

Но были ворота – и был мальчик на алтаре.

Сын Осипа – Царя Мертвых.

И был меч, торчащий из камня.

Решай, Страж.

Теперь проще.

Последней Битвы плечом к плечу с Адель не будет.

Теперь любая Битва только твоя.

Решай.

Ладно. Нужна кровь? Нужна кровь Царя?

Из ворот стремительно высунулся рог – неимоверной длины и толщины. Окровавленный. И снова исчез. Да-а-а, зверушка…

Все уже было и все будет вновь. На алтаре лежит мальчик. В кустах сидит Бог. И говорит: убей. Убей, нужна кровь. Убей, ягнята у меня кончились. Знаешь, тебя все-таки нет. Мало ли кто может шуршать кустами. Если надо убить мальчика – тебя нет.

Нет.

Но ворота есть.

И я их закрою. Попробую закрыть.

Он делал все быстро, чтобы не передумать.

Меч легко вышел из камня.

Легко вознесся над головой.

Но падал – казалось – медленно.

И, рассекая воздух, – стонал.

Марья закричала. Страшно, пронзительно. Наташка подскочила – распахнутые глаза Марьи жгли огнем. Крик превратился в слова. Кричащие.

– Останови-и-и-и его! Останови-и-и-и…

– Кого остановить, Машенька? Все будет хорошо, Ваня поехал за мальчиком, он спасет его от того страшного человека, все будет хорошо, ты знаешь, как Ваня любит детей…

– Он убьет его.

Крика не осталось в помине. Марья говорила быстро, негромко и четко.

…конечно, она любила Саньку, любила всегда, просто была молодой и глупой, и сама не понимала, и хотела похвастаться, дура, перед подружками, хотела хвастаться долго, какая она была дура, гордилась таким ухажером, думала, все равно он никуда не уйдет, и все у них впереди, и не торопилась, и могла бы долго не торопиться, пока он не приплыл из Усть-Кулома с этой, он так смотрел на эту, что она не смогла не поторопиться, и не пожалела, и было хорошо, и когда “Маша-Целка” уходила в свой последний рейс, название было неправильное, и потом она поняла, что осталась одна, и поняла, что ее стало двое, и приехал Осип, он приезжал каждый год, и каждый год звал ее замуж, и…

Марья больше не говорила. И не кричала. И, кажется, не дышала. Тогда закричала Наташа.

Меч стонал, рассекая воздух.

Иван стонал вместе с ним.

Хотелось, очень хотелось – остановить, отвести удар.

Он не мог.

Меч закончил свой путь. Меч ударил. Сначала крови не было. Иван смотрел и рыдал в душе. Его левая рука, левая кисть, дрогнула. И стала падать на траву. На сожженную траву. Он провожал ее взглядом. Такая родная… Такая знакомая… Вот свежая царапина на мизинце. Вот след от кольца на безымянном. Вот старый-старый ожог на ладони… Прощай, рука, нам хорошо было вместе… Крови все не было.

И боли не было. Меч – хорошее оружие. Острое. Оружие Стража.

Левая кисть упала на траву. На черную траву. Указательный палец сгибался и разгибался, будто опять нажимал на спуск карабина “Везерби”. И тут кровь хлынула. Фонтаном. Нужна кровь?? Подходите! Получайте!

Он водил культей, как пожарник брандспойтом, в шальном последнем веселье. Кровь била далеко, неимоверно далеко. Она долетела до нависших волн горящего стекла – они погасли. И исчезли. Чуть коснулась кустов – их не стало. Оросила ворота – они на удивление легко и быстро схлоп-нулись в сверкающую точку. Он ждал – оттуда, извне – адского воя и скрежета, ждал борьбы и победы… Ничего. Точка исчезла. Даже обидно. Он разочаровался – ненадолго. Надолго его не хватило…

Кровь иссякла.

Жизнь иссякала тоже…

Иоанн пошатнулся.

Посмотрел вокруг.

Не было ничего под небом.

Только алтарь.

Только мальчик с мертво-спящим лицом.

Только он сам – ненадолго. Кровь иссякла.

Он завыл.

Он терзал и мял свою культю – крови не было.

Он сжал изо всех сил, зная, что сейчас упадет и не встанет.

Одна маленькая капля упала на лоб мальчика.

Веки дрогнули…

У-у-уф…

Царь ты, Царь… Веселенькое тебя ждет пробуждение… В компании однорукого трупа… Ничего, справишься, не маленький, четыре года, считай Воин…

Иоанн бредил, уже стоял на коленях.

Мягко клонило набок. Но он все хотел что-то сказать Царю.

Совсем забыл, если встретишь такую девушку, зовут Адель, если жива – ты сразу узнаешь, она очень красивая, скажи, что я…

Иоанн упал.

И замолчал.

Он прошел Путь.

В небе над старой раскольничьей деревушкой Гедоньем дрогнула звезда. Медленно покатилась по небу. Быстрее, быстрее… Исчезла.

Это была злая звезда.

Эпилог

– Дяденька, не умирай!!! Слышишь меня? Не смей умирать! Вставай, дяденька… Открывай глаза!

Все правильно. Но так или иначе придется умереть. Так – от потери крови. Иначе – на рогах Зверей, если они сейчас входят в ворота. Стоит попробовать умереть стоя и с раскрытыми глазами…

Встань, Страж!

Открой глаза!

Он встал. Он открыл глаза.

И увидел новое небо и новую землю.

Ворот не было.

Нависшего над ними стеклянного моря не было.

И не было алтаря.

Осталась воронка, заросшая зеленой травой. Трава шелестела под ветром.

Где был алтарь – точно в том месте – стоял колодец.

Старый замшелый колодец, но ворот был цел – треснувшая бадья висела под ним. В полушаге от сруба стоял мальчик Андрюшка – бывший – и с тревогой смотрел на Иоанна.