Видеоунтерменш - Александр Селин

Владимир посмотрел на дьякона, узнал. Молодой, многообещающий. Не очень уж святой, но проверенный. Дьякон имел княжескую грамоту, с которой мог беспошлинно следовать в любой надел, проходить в любые дома и с пристрастием задавать вопросы всем добрым людям.

– Кого нашли? Не расслышал… – прищурился князь.

– Звягу.

– Звягу? Какого Звягу?

– Звягу мастера. Как тобой и было велено, – поклонился дьякон.

Князь Владимир наморщил лоб. Как бы задумался.

– Звягу мастера… Мною было велено?.. Хм… Что-то уже и не припомню. Где нашли?

– Отыскали на Суздальской земле. Плотничал. На речке Каменке часовню собирал.

– Ладно. Нашли так нашли. Каменка так Каменка, часовня так часовня. А где он сейчас?

– Здесь. Возле твоего терема.

– Возле терема… – опять задумался князь. – Не убежит?

– Нет.

– Что ж, раз уж нашли, ведите сюда. Не выгонять же. Голоден человек небось, с дороги…

Дьякон исчез, но вскоре опять появился в трапезной. За ним в сопровождении двух крепких монахов-звонарей вошел мастер Звяга. Невысокий, худой. В старой холщевой рубахе, в истоптанных сапогах. Из-под длинных седеющих волос, собранных обручем, приоткрывалось потемневшее от загара и копоти лицо и серые уставшие глаза.

– Низкий поклон тебе, князь, – произнес Звяга, когда его привели к Владимиру, и отвесил поклон.

– Не ожидал увидеть тебя здесь, в своем тереме, – улыбнулся Владимир. – Всякие гости у меня бывали. И воины, и заморские короли. Богатые купцы, латинские кардиналы, разбойники, а искусных мастеров за этим столом еще принимать не приходилось. Так что ты хорошо сделал, что решил нас проведать, очень хорошо…

Глаза мастера округлились после слов «решил нас проведать», но он не сказал ни слова. Князь же достал из-под полы мешочек с монетами и рубленым серебром и швырнул его дьякону. Тот, поймав мешочек, поклонился три раза и, пятясь, удалился вместе с монахами.

– Устал, поди? Проголодался после дальней дороги?

Звяга не ответил. Пожал плечами.

– Эй там, у дверей! – крикнул князь. – Еще один золотой кубок для дорогого гостя!

Затем обратился к сидящим поблизости двум богатырям.

– Добрыня! Путята! Раздвиньтесь, ребятки. Дайте место за столом великому мастеру. Пусть промеж вас посидит. Да следите, чтобы он ни в чем себе не отказывал: ни в вине, ни в пиве, ни в хмельных медах, ни в баранине! И еще. Чтобы не сбежал…

Жестом князь согнал танцующих со стола, разрешил войти гуслярам. А Звяга, сидя на лавке, зажатый с двух сторон огромными плечищами Добрыни и Путяты, отломил гусиное крылышко и пригубил из кубка.

– Что-то ты мало пьешь, – пробасил Добрыня. – Смотри, как надо пить за здоровье князя.

И одним махом влил в глотку содержимое своей посудины.

– И ешь тоже мало, – пробурчал Путята, отправляя в рот кусище баранины, которого Звяге хватило бы на добрых три дня.

– Ешь как следует!

– И пей как люди! Питие есть веселие на Руси, не так ли, князь?

Владимир одобрительно кивнул. В это время гусляры разом ударили по воловьим жилам своих инструментов и запели сказание о подвигах русских богатырей, чем вызвали ностальгическое состояние у сидящих за огромным столом. Пили и ели все так же много, но уже без выкриков и метания опустевших горшков. Говорили мало, а обменявшись глубокомысленными взглядами, опускали головы, вспоминая про стародавние походы и задумываясь о будущих во славу родной земли и великого князя Владимира Красно Солнышко. Пользуясь тем, что всеобщее внимание было направлено уже не к нему, а к размеренному монотонному пению гусляров, Владимир потихонечку вышел. Он не любил слушать все эти былины. Ни про Миколу Селяниновича с его непонятным плугом; ни про Святогора-богатыря, которого якобы не выдерживала мать сыра-земля, хотя тот всего-навсего провалился в болото; ни про Илью Муромца, поймавшего мерзопакостного Соловья только с двадцатого раза, да и то обманом, да и то с чужого совета, а потом Владимир выпустил мерзавца по собственной глупости… Ладно, с Соловушкой он разберется как-нибудь в другой раз… Сейчас же князь всецело предавался размышлениям, что ему делать с мастером Звягой, который, слава тебе Господи, отыскался и теперь столовался в трапезной, ожидая своей участи. Звяга вызывал симпатию у князя. Во-первых, своим смиренным видом и поведением, а во-вторых, великим умением мастерить. Такого хорошо было бы держать при себе да время от времени давать ему разные искусные поручения на зависть другим владыкам… А вдруг убежит? Или еще того хуже, какой-нибудь недруг, похитив, уведет его к себе? Ведь многим уже было известно, что главную великокняжескую скуфеть изготовил именно Звяга. Заковать его и спрятать? И следить, чтобы умелец не отказывал себе ни в чем, вплоть до рыбалки или хождения по грибы в кандалах. Некоторые князья таким образом и поступали с нужными мастерами. Но вот ведь незадача, сразу хуже начинали работать, подлецы, а то и отказывались совсем… И что за потребность у людей этой породы быть обязательно свободными как птицы? Чижику в клетке ведь ничто не угрожает, если здраво рассудить. А на воле – пожалуйста тебе: и беркуты, и совы, и куницы, шастающие по птичьим гнездам, и птицеловы, ставящие сетки и силки.

Выйдя из трапезной, князь спустился к чулану с маленькой железной дверцей, открыл замок с секретом, зажег свечку и подошел к сундуку, в котором была спрятана великокняжеская скуфеть. Поднял крышку сундука, развернул медвежью шкуру, в которой еще Тороп в первый раз доставил изделие пред ясны очи. Да! Хороша. Хороша скуфеть. Ничего не попишешь, чертовски хороша! Век бы не расставался с изделием, а втайне любовался бы до самой кончины. Может, так и сделать? Нынче же объявить людям, что скуфеть сжег, а на самом деле уничтожить ее только в преддверии самой смерти. А с другой стороны, как же можно почувствовать это преддверие? Случайная смерть, она всегда подстерегает, будь ты князь, будь ты холоп, будь ты отшельник, удалившийся в непроходимые дебри слушать людское безмолвие.

То, что скуфеть должна быть уничтожена еще при его жизни, Владимир теперь хорошо понимал. Видения из будущего над Селигеровом озером очень его удручали. Тот белесый дядька, что будет жить через тысячу лет и который назовет себя «Дважды Владимиром», как выясняется, тоже возобладает скуфетью. Так что же получается, Владимир Красно Солнышко окажется не в силах повлиять на ход истории, и богопротивная рамка все-таки проскользнет в будущее в насмешку над христианской религией, которую он утверждал на Руси с таким трудом? И благодаря кому проскользнет? Уж не Звяге ли? Князя Олега, прозванного Вещим, погубил его же конь, как ему и предсказывали… Услышав эту историю еще в отроческие годы, Владимир долгое время пребывал в уверенности, что от судьбы никуда не уйдешь. Но теперь ему захотелось воспротивиться судьбе, полагаясь на свой жизненный опыт и мудрость. Отбросить в сторону безволие, свойственное русским людям. Самому решать, а не ждать, пока небеса за тебя решат. Сначала хорошенько подумать, а затем решать. Вещий Олег сам виноват! Не надо было наступать на конский череп! Так и ему, Владимиру Красно Солнышко, не стоит поддаваться приступам малодушия, а сегодня же ночью отправить в лучший мир мастера Звягу. А завтра же днем собрать людей, позвать цареградских послов и сжечь скуфеть. Кто как не князь должен взять в свои руки будущее! Не малодушничать, как Вещий Олег! Не смотреть на звезды, не слушать волхвов, а решать! Человек сам творец собственного счастья с Божьей помощью. Счастья своего и счастья своих потомков. «Ради вас, праправнуки мои, и сына моего Позвизда, ради Тебя, Спаситель, я поступаю именно так, а не иначе. Не останется завтра ни Звяги, ни скуфети. И произойти все должно в такой очередности: сначала Звяга, а потом скуфеть. Решено».

Убрав рамочку обратно в сундук и заперев чулан, Владимир поднимался по ступенькам крутой подземной лестницы, думая теперь только о том, как бы безболезненно умертвить мастера Звягу. Мастера, который вызывал у него большое уважение. Отравить? Вскрыть вены? Не должен же такой славный человек умирать в муках. Общепринято, что легким способом расставания с белым светом считается обезглавливание. Раз – и все. Но такое окончание годится только для мятежников, потому как сам ритуал напоминает скотобойню, отчего и совершается прилюдно. Неуважительный ритуал. Цареградцы говорили, что если вскрыть вены, да в теплой воде, то обреченный вроде бы совсем не мучается, а как бы потихоньку засыпает. А если еще рядом гусляров приставить, чтобы музыка убаюкивала и ласкала слух… Хорошая мысль. Тихо и благородно. Время позднее. Может быть, уже отдать распоряжение нагревать котел с родниковой водой, приготовить травы и пряности, а Звяге сказать, что неплохо было бы помыться после дальней дороги? И не в обычной бане, чем и простого холопа не удивишь, а как римскому цезарю, как дорогому гостю…