Час героев - Александр Афанасьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Армянская спецгруппа, входящая в состав АСАЛА[86], уже преодолела периметр – видеокамеры были хорошо видны, пройти их – не проблема. Дом был совсем рядом, громадная, трехэтажная махина, сделана в довольно легкомысленном стиле «под Швейцарию», кирпич, а снаружи обшивка тесом – как вдруг лидер группы подал сигнал опасности, и все замерли там, где застал их этот сигнал.
Открылась дверь – желтый, сочащийся светом прямоугольник на черной стене, в нем, пошатываясь, стоял человек.
Пьяный?! Заметили?!
Идущий первым боец осторожно, по сантиметрам, стараясь не выдать себя резким движением, начал поднимать автомат.
Внутри помещения, куда вела эта дверь, что-то крикнули по-азерски, и человек шагнул вперед, дверь закрылась под воздействием пружины. Что-то бурча себе под нос, нетвердо ступая, человек отошел от двери и начал мочиться.
Лидер уже поднял автомат, красная точка лазерного прицела дрожала на боку азербайджанца, нажми на спуск – и все будет кончено меньше чем за секунду. Даже если на нем бронежилет – не поможет, потому что подмышечную впадину не защитит никакой бронежилет. Человек облегчился и начал застегивать штаны – как вдруг едва заметно дернулся, словно пораженный током, из головы его плеснуло что-то черное, и он упал лицом вперед там же, где и стоял.
Готово.
Идущий первым показал – чисто. Этнический армянин, он был родом из Сирии, хорошо знал русский язык и хорошо умел убивать. Отметился у себя на родине, а вот снайпер, который сейчас выполнил работу на пять с плюсом, был известен с куда более давних времен. Родом из Бейрута, он действовал при осаде Сараево в составе спецподразделения снайперов «Белые стрелы» боснийских сербов, на счету у него было семьдесят два мусульманина и два натовских снайпера, которые решили, что смогут уничтожить его. Он был одним из лучших профессионалов в АСАЛА и не мог понять, почему именно его, а также и других боевиков привлекли к заурядной по виду акции в России – но ему заплатили, он был за Армению и не привык задавать вопросов.
Армянские бойцы продвинулись еще дальше, двое взяли убитого снайпером азербайджанца за руки – за ноги и перекинули за беседку, туда, где труп не будет видно. Когда его все же обнаружат – это не будет иметь никакого значения. Остальные бойцы подобрались уже к двери, из которой вышел страдавший недержанием мочи человек. Штурмовать надо было быстро, потому что вышедшего хватятся в самое ближайшее время.
* * *Один из русских, который, видимо, пропустил чего-то покрепче пива – громко рыгнул, а потом вдруг с клокочущим звуком изрыгнул все съеденное на стол. Этот был пьян и пьян мертвецки.
– Тьфу, свинья пьяный! – вскочил сосед обрыгавшегося. – Анову сиким![87]
– Руси – гот оглы[88].
– Русскому Ивану только что нажраться...
Один из боевиков посмотрел на дверь.
– Вах, а где Алмас? Он же давно вышел...
* * *Дверь открывалась наружу – и армяне это запомнили. Сначала все было тихо, и армяне это использовали, чтобы все бойцы заняли позиции. Потом внутри раздался какой-то шум, ругань – и армяне подумали, что их обнаружили.
Один из бойцов открыл дверь – и наткнулся на охранника, с виду цивильного (то есть, по крайней мере, побрившегося и с нормальной прической), но пьяного. Он был без оружия и буквально натолкнулся на глушитель автомата.
– А-а-а...
– Зурна![89]
Несколько пуль вошло охраннику в живот, армянин толкнул его, чтобы он падал назад, а не на него, и прыгнул вперед, освобождая проход для остальных. В автомате был магазин на сорок патронов – и все эти сорок патронов он всадил в охранников. Второй боец открыл огонь сразу из дверного проема, а третий – упал на колени, просунул ствол глушителя внутрь и тоже стал стрелять. В помещении была хорошая изоляция, вместо грохота выстрелов был слышен только жуткий лязг бешено бегающих затворов. Охранники, пьяные, неспособные оказать хоть какое-то осмысленное сопротивление, падали под бешеным автоматным огнем, и выжить у них не было ни малейшего шанса[90].
Наконец – магазины опустели, и стрельба прекратилась.
Зрелище было поистине страшным – кровь на столе, на полу, на стенах, даже на стеклах, разбросанные тела, кто навалился на стол, кто валяется на полу, кто пытался убежать и не смог. Кровь, кровь, кажется, что даже в воздухе повисла какая-то алая дымка.
Почти синхронно щелкнули вставленные магазины, лязгнули затворы – дом остался без охраны, но дело пока еще не было сделано.
Армянские боевики двинулись дальше.
* * *– Готов?
Один из боевиков сильно ударил по роскошной, отделанной ливанским кедром двери – и Армен рванулся в комнату, вскидывая «узи».
Сначала Армен не понял, что происходит, у него просто не укладывалось в голове то, что он увидел. Потом понял – жирный, как баран, покрытый густым черным волосом, пожилой мужчина пристроился к привязанному к креслу маленькому мальчику и утробно ухая, насиловал его.
На треск двери жирдяй недовольно обернулся.
– Й-ы?![91]
Армен шагнул вперед и хлестко, с проносом ударил его ногой в лицо. Что-то испуганно вскрикнув, азербайджанец повалился на пол, Армен сделал еще один шаг и ударил азербайджанца в живот, потом в пах, потом снова в лицо. Перед глазами была какая-то тьма, он знал только то, что тут рядом лежит кусок омерзительно воняющего мяса, и он должен пинать этот кусок, пинать, пока он издает хоть какие-то звуки, пинать, пока есть силы. Он бы так и запинал его, если бы прорвавшийся в комнату командир группы армянских боевиков не оттащил его от азера.
– Херик! Херик![92] Херик, ара, херик!
Армен чуть пришел в себя, провел сложенными руками по лицу, как при намазе. На полу лежал и стонал хозяин этого дома, всемогущий Пашаев, он лежал в луже омерзительно пахнущей мочи, потому что во время избиения обоссался.
– Что с тобой?!
– Ничего, ахпе[93], ничего. Ты только глянь.
Командир боевиков посмотрел на привязанного к креслу мальчика, нахмурился. Поддел лежащего на полу Пашаева сапогом.
– А ну, вставай, гёт верен[94]!
– Ти кто, мальчик... – на дурном русском сказал Пашаев. – Я Асим Пашаев, слышал, да! Ты из милиции, да? Из ФСБ, да? Твое начальство тебя самого за это петухом сделает...
Командир группы ударил Пашаева в пах – и тот взвыл.
– А ну, пошел вниз, кутарингесси джаляб, сев камак арвамол, туз дырявый! Спустите-ка его вниз, можно и на пинках! Пошли, ахпе, отсюда, внизу разбираться будем.
* * *Трое боевиков, прикрывая друг друга, спускались вниз по лестнице, ведущей в роскошный, красного кирпича подвал – совершенно не похожий на подвалы в России, тут было сухо, чисто и можно было стоять в полный рост.
Половина подвала была перегорожена большой решеткой из толстых прутьев, внутри этого пространства имелись через решетки, которые образовывали соответственно четыре камеры. Три камеры были пусты, в одной, на брошенном в углу тряпье спал юноша, голый. Перед камерами сидел надзиратель – жирный, усатый, в камуфляже. Рядом с креслом, в которое он поместил свою обширную задницу, стояла большая деревянная палка, сам охранник спал, издавая простуженным носом затейливые рулады.
Он проснулся только тогда, когда спецназовцы окружили кресло и один из них сильно пнул по его спинке.
– Пора вставать!
– Сикдир[95]... – пораженно выдохнул азербайджанец, надеясь, что это слово сыграет роль волшебного «сим-сим».
Но окружившие его боевики в масках и с оружием никуда не исчезли, они стояли вокруг него, направляли на него оружие – как всадники Апокалипсиса, явившиеся неизвестно откуда и разрушившие до основания примитивный уютный мирок охранника, тупого сторожевого пса, который и знал-то в жизни одного хозяина и несколько команд.
– Вставай, петушина! – сказал по-русски один из боевиков и опрокинул кресло. Попытавшийся встать азербайджанец получил удар ногой такой силы, что изо всех сил врезался головой в решетку.
Один из боевиков бросил автомат, выхватил нож, схватил охранника за волосы, задрал ему голову, повернул ее в сторону сжавшегося в углу юноши.
– Говори, кто? Кто это сделал?! Говори, а то зарежу, как свинью!
– Это не я! Не я, рафик! Не я!
– А кто?! Кто?!
– Это мюдюрь! Мюдюрь! Он мюдюря оскорбил, мюдюрь сказал его опустить!
Боевик дернул ножом – и охранник захрипел, забулькал горлом...
– Убрать. Сейчас этот... птсмер[96] придет.
* * *Внизу уже собрали всех мюдюрей, кто был в доме, из троих двое были голыми, их оторвали от удовлетворения их сексуальных потребностей. Один из них, с аккуратной с проседью бородкой и двумя шрамами от пуль на груди (подарок от русского спецназа, Грозный две тысячи первого года, еле живым вынесли), увидев спускающихся сверху штурмовиков, крикнул:
