Хороший тон. Разговоры запросто, записанные Ириной Кленской - Михаил Борисович Пиотровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я музыки хочу, той горькой пищи,
Что насыщает нас, рабов любви…
Уильям Шекспир
Какая она была, Клеопатра? «Красота этой женщины была не той, что поражает с первого взгляда, – писал Плутарх, – её облик, сочетавшийся с редкой убедительностью её речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом её движении, в каждом её слове, очаровывал, пленял навсегда. Её голос был подобен музыке и всегда радовал слух». Она была умна, образованна, прекрасно играла на лютне, знала множество языков, интересовалась философией и астрологией, изучала свойства ядов и мечтала найти самый быстрый и безболезненный. Она любила дорогие украшения, дурманящие благовония и изумруды – «камни зелёного сияния, приносящие удачу, душевное равновесие, помогающие узнавать магические тайны и сохранять молодость».
Любовь и власть – самое дорогое и увлекательное в жизни. Она называла себя «новой Изидой» и появлялась в одежде богини. Клеопатра – полновластная правительница, «сон Египетских ночей, чаровница и блудница»[72]. Она сводила с ума многих… Великий Цезарь был влюблён в неё без памяти: в Риме он возвел в её честь храм, и все граждане города, простые и знатные, поклонялись золотой статуе Клеопатры и воздавали ей божественные почести. Храбрый воин Антоний, славный покоритель стран и городов, подчинился её сладкому плену и потерял всё – власть, достоинство, уважение римлян. Она уверяла:
Любовь ничтожна, если есть ей мера.
………………………………….
Величие жизни – в любви.
Уильям Шекспир
Что было в ней особенного? Она умела быть необходимой и неожиданной, лукавой и коварной, но всегда – свободной:
Пусть каждый миг несёт нам наслаждение.
Каким забавам вечер посвятим?
Уильям Шекспир
Она умела никогда не чувствовать себя побеждённой. Рим не простил Антонию поражений, легкомыслия, предательства и любви к Клеопатре. Египет был покорён, Антоний мёртв. «Эти руки созданы для изящных браслетов, а не кандалов». Она приняла решение: лучше умереть, чем стать рабыней. Клеопатра устроила роскошный пир: звучала музыка, нежные танцовщицы извивались в причудливых танцах, вино лилось рекой, сладчайшие угощения возбуждали, сладкие ароматы дурманили. В разгар пира она тихо ушла в свои покои, её ждала корзина сочных фиг и в них – маленькая змейка… она скользнула по груди Клеопатры.
Бессмертен ты искусства дивной страстью,
А я бессмертна прелестью и страстью:
Вся жизнь моя – в веках звенящий стих.
Валерий Брюсов
Искусство принадлежит народу, оно должно быть доступным. Мы слишком злоупотребляем этими формулами. Что значит «быть доступным»? Да, каждый человек может прийти в музей, но войдя туда – он подчиняется законам музея. Я за элитарное искусство, которое не многим понятно и совсем не многим доступно. Вошёл в храм – подчиняйся смиренно и благоговейно, изучай, всматривайся, вдумывайся, жди терпеливо, когда искусство ответит тебе, откроется, позволит прикоснуться к его тайнам.
Искусство – один из способов познания мира и себя, но это трудная работа, она требует времени, терпения и смирения. Душа обязана трудиться. Я уверен: культура должна быть элитарной, как отборное зерно – там, где его засеяли, сорняк никогда не вырастет. Мне нравится эта метафора.
Мы долго всё упрощали, теперь пришло время усложнять, ценить и уважать сложности мира, человека. Убеждён: когда люди не ценят сложностей – ракеты начинают падать. Мне нравится фраза Александра Калягина: «У нас все беды оттого, что слово “культура” не пишется с большой буквы. Нужно учиться писать, нужно ценить большие буквы».
Искусство воспитывает, заставляет думать, оно всегда раздражает, смущает, мучает. Я раньше не слишком поддерживал эту идею, но, когда случилась пандемия, мне стало ясно: искусство обладает терапевтическим эффектом – оно лечит, потому что красота отвлекает от боли и страха. Искусство отвечает на многие вопросы и помогает справиться с сомнениями. Понять красоту нельзя: вы или её ощущаете, или не ощущаете – всё зависит от воспитания чувств, от их тонкости, чуткости, от желания понять и почувствовать. Необходима непрерывная работа души, нужно потрудиться. Музей помогает, если ему довериться. Я доверился.
Можно ли пресытиться красотой и великолепием? Конечно можно. Рассказывают, что Святослав Рихтер, в какой бы стране ни был, обязательно первым делом посещал музей. Он выбирал одну-две работы, долго стоял перед ними и уходил. Его спрашивали: «Почему вы не хотите посмотреть всё собрание?» Он отвечал: «Мне достаточно, я насытился, я наполнен. И мне нужно не растратить эти чувства, а их сохранить. Обилие впечатлений бывает губительно». Он прав. Но, прежде чем научиться выбирать то, что нужно душе, есть смысл всё-таки походить по музею, всмотреться, не пожалеть своего времени, но и не переборщить – уметь вовремя уйти, чтобы захотеть вернуться.
Как я хожу по музеям? Меня не смущают толпы, я всегда точно знаю, что хочу увидеть, и смотрю, наслаждаюсь, ничто и никто мне не мешает. Но мне, как человеку «насмотренному», легче и проще. А с другой стороны, – сложнее, наверное. Я – музейщик, и когда бываю в других музеях, иногда испытываю ужас. Например, в Прадо с тревогой смотрел, как же хранится Босх – его никто особенно не охраняет, а если… Сразу задумался: надо обязательно проверить охрану у нас, может быть, придумать что-нибудь пожёстче. Или в Лувре – увидел, как они выставляют Фабра, и захотел привезти его в Эрмитаж. Есть чему поучиться у Лувра, музейщики там научились бесстрашно и изящно соединять классику и остросовременные произведения, но и во Франции это не всем нравится.
Знаете, я всегда останавливаюсь там, где можно чему-то научиться, о чём-то задуматься. Иногда я задаю себе вопрос: хочу ли я, чтобы какие-то шедевры из других музеев оказались в Эрмитаже? Проще говоря, завидую ли я другим музеям? Нет, не завидую: я не хочу, чтобы шедевры из знаменитых музеев оказались в Эрмитаже. Может быть, только парочку Вермееров, может быть…
Магия имён преследует нас, мы слишком доверчивы. Но хорошо ли это? В Эрмитаже много шедевров, но не всегда их авторство было подтверждено. Например: оказывается, не все работы Рембрандта принадлежат его кисти, многие – работы его учеников, но разве они после того, как уточнили их авторство, менее прекрасны? Не слишком ли мы обедняем себя, увлекаясь знаменитыми именами?! Мы говорим – непревзойдённая «Мона Лиза», её загадочная улыбка смущает людей много веков. Мне кажется, это не самая удачная работа великого Леонардо, но самая раскрученная. Политические, житейские, дипломатические причины помогли, но
…может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
Фёдор Тютчев
Популярность часто лишает нас самостоятельности. Я вижу, как толпы людей окружают какую-нибудь известную картину, а рядом с ней – великолепная картина, на которую, к сожалению, обращают мало внимания, тем самым обедняют себя, лишают возможности испытать восторг, пропускают дивный «миг узнавания». Одна из таких картин – «Отрочество Богоматери» Франсиско де Сурбарана, написанная между 1658–1660 годами, – современнейший шедевр. Франсиско де Сурбаран – «живописец монахов, испанский Караваджо», знавший тайны темноты. Он писал всегда в тёмной комнате и говорил, что глаза начинают постепенно, вглядываясь в темноту, различать невидимое, таинственное, скрытое светом. Каждая его картина – смиренная, тихая молитва. Он вглядывался в самое простое, обыкновенное, привычное и видел в привычном мире и обыкновенных людях Божественный свет. Он был уверен: в каждом человеке есть Божественная искра, отблеск Божественного света, нужно только вглядеться. Не стоит много размышлять, есть смысл любить.
Франсиско
