Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник) - Василий Седугин

Ночь была безветренной и потому безоблачной. Яркие крупные звезды усеяли весь небосклон. Они перемигивались, словно о чем-то сговариваясь и не замечая почти круглую желтую луну. Чуть дальше от шатра у костров пересмеивались дружинники, слышалось лошадиное всхрапывание, далеко в бору ухал филин, тихонько плескалась вода в реке. И такая мирная тишина опустилась на все это, что казалось, никаких войн больше не будет! Ярослав вздохнул: Господь так разумно и красиво устроил этот мир, но людская жажда власти без конца сталкивает в нем человека с человеком.

От размышлений князя отвлек разговор сидевших сбоку от шатра воинов. Голоса знакомые, это два его гридя, не видя Ярослава, беседовали меж собой.

– Я домой не вернусь…

– Ты чего это?

– А не нужен я ей.

– Брось, Зорянка твоя баба хорошая, и детки вон тоже… И верная, ты не сомневайся, верная, – горячо убеждал друга второй дружинник.

– Да знаю, что верная, только другой ей люб.

Ярослав замер. Еще минуту назад казалось, что такая беда могла быть только у него, а вот гляди ж ты, и у дружинника тоже…

– Ну и что, что люб! Верная она тебе, не можешь ты ее попрекнуть! – настаивал второй.

– Я и не попрекаю. Да только знаешь – каково видеть ее мытарства? И деток народила, и дом блюдет, и честь мою не марает, а у нее душа к другому рвется, и моя кровью исходит от этого.

– Может, ее проучить?

– За что? Она же и слова не скажет, только смотрит на него так, как на меня ни разу не глянула. А я за ее такой вот взгляд готов все отдать!

Ярослав стиснул зубы, чтобы не застонать, дружинник словно выговаривал его собственную многолетнюю боль. И Ингигерд вот также – верная жена, это несомненно, и детки хорошие, и княгиня она прекрасная, вон как в Новгороде любят, всем хороша, но смотрит на другого тем взглядом, какого самому князю не дождаться.

Приятели чуть помолчали, потом второй сокрушенно вздохнул:

– И чего этим бабам не хватает? Чего ее на сторону тянет? Пусть не телом, но сердцем-то тянет?

– А сердце, оно вольное, ему не прикажешь. И поделать ничего нельзя, хоть золотом осыпь, хоть убей, к кому легло, к тому и тянет.

– И чего ты теперь? Домой не вернешься, так как же?

– Мое злато Зорянке передашь, чтобы на детей хватило. А про меня скажешь, что погиб, мол. Пусть с другим свою судьбу свяжет, коли захочет.

– Грех это! Как же она сможет при живом муже?!

– Тот грех я на себя приму. Коли взял ее за себя, зная, что другому обещалась, так и грех на себя взять должен. Пусть ее душенька вольной будет.

– Ой, зря ты, ей-богу!

Ярослав дольше не мог слушать, метнулся в шатер, бросился на ложе, лежал, сцепив зубами край рукава, чтобы не застонать. Дружинники, видно, услышали, замолчали, потом первый спросил:

– Чего это? Никак князь? – Немного погодя протянул: – Не-е… помнилось.

– Ты помни, что я сказал. Как вернетесь в Новгород, сходи к Зорянке, только про меня много-то не плети, а то я тебя знаю, станешь сказывать, как я геройски погиб, да и проболтаешься. Молчком все, злато отдай и вели замуж идти, чтоб вдовой не сидеть.

– А ты куда же?

– В Чернигов пойду, сказывают, князь Мстислав в свою дружину набирает. Там тоже русы…

Что еще говорил бедолага, Ярослав уже не слышал, приятели, видно, отошли от шатра подальше. Сам князь до самого утра лежал, закинув руки за голову и размышляя.

Сначала внутри все противилось словам обиженного судьбой дружинника, но потом Ярослав понял, что тот прав в главном – вины женщины в ее любви нет, сердцу действительно не прикажешь, оно никого не слушает. Ингигерд хорошая и верная жена, она прекрасная мать, хорошая княгиня, а что любит Олава, так в том никто не виноват.

Ярослав вдруг осознал, что все эти годы пытался получить то, чего и ждать не стоило. Любовь нельзя купить, нельзя вымолить, а дарить ее хромому мужу Ингигерд не желала. Или не могла? Это все равно. И Олав тоже не виноват.

Но дружинник мог уйти и не возвращаться домой, а князь? Он не может вот так исчезнуть, оставив жене даже огромные деньги, за ним люди, за ним Русь.

Сердце заныло так, что едва не застонал. Он князь, а Ингигерд княгиня, и сколь бы ни было мучительно, он будет с ней рядом, пока не вырастут сыновья и дочери, пока не соберет Русь снова воедино. Как такое вынести, как жить, зная, что мысли любимой принадлежат другому, Ярослав не ведал, но теперь он знал точно – навязывать свою любовь Ингигерд он не станет. Дружинник прав – насильно мил не будешь.

От такого решения почему-то стало очень спокойно на душе. Горько и больно, но спокойно, словно прорвал давно мучивший нарыв. Если вдуматься, то так оно и было: много лет он прятал сам от себя понимание, что не люб Ингигерд, старался увидеть в каждом ее благосклонном взгляде любовь и даже находил ведь! Теперь понимал, что обманывался, что эта любовь была простой благодарностью или даже жалостью…

От мысли о жалости снова стало плохо, заскрипел зубами. Брала досада на свою беспомощность. Легко обмануть того, кто хочет быть обманутым. Он хотел и бывал. Нет, Ингигерд верная жена, а уж что у нее в мыслях…

И все равно после этих размышлений ему стало спокойней, метания многих лет отступили. Видно, его судьба такая – не быть любимым никем.

Нет, неправда, его очень любила мать, но судьба рано развела их далеко друг от друга. Его любила сестра Предслава, а он, получается, бросил ее. Его любила Анна, но и жену он тоже предал! Обманывал себя, что это ответ на ее предательство, а нужно было сначала разузнать все хорошенько.

Но если бы не тогдашняя горькая обида на Анну, на сплошные неудачи, то не встретил бы Ингигерд… Мелькнула мысль, что вот так судьба его наказала за предательство любившей жены, мается, а что делать не знает.

Нет, теперь Ярослав знал, что делать.

Постепенно мысли вернулись к сиюминутным делам. Размечтался: вернуться… сначала надо дело сделать, ради которого людей в поход повел. За разбой Брячислава следовало крепко наказать! Ярослав вспомнил, что до сих пор воинское счастье ему совсем не улыбалось, но почему-то сейчас казалось, что все получится. Словно тяжелый груз нерешенных проблем висел за плечами, не давая выпрямиться, а теперь сброшен, и можно двигаться дальше.

Это новое ощущение породило нового Ярослава. Утром дружина увидела совсем другого князя, он не был ни замучен, ни неуверен, наоборот. Решительность князя передалась дружине, двигались стремительно, не зная удержу, бились так же.

Олав не послушал увещеваний Ярослава и еще до окончания зимы все же отправился домой. По пути в Швеции ему удалось собрать неплохое ополчение, присоединив и всех, кто, подобно ему самому, бежал от датчан из родной Норвегии. Но то, о чем предупреждал Ярослав, оказалось верным.

Кнут Могучий не стал ждать, пока в Норвегию вернется изгнанный король, и поставил там конунгом своего сына Свейна. Уставшая от непрерывных войн и передряг, Норвегия слишком хорошо помнила жестокую длань Олава и поверила в спокойствие под рукой датчан, а потому встала против бывшего короля. Наверное, это было трагической ошибкой, но сыграло на руку датчанам.

Норвежское ополчение, выставленное бондами, значительно превосходило силы, по крупицам собранные Олавом. В конце июля при Стикластадире бывший норвежский король потерпел сокрушительное поражение и был убит своим кровным врагом Ториром Собакой и бывшим дружинником Кальвом Арнасоном. Норвегия досталась датчанам, причем силами самих же норвежцев.

О поражении своего друга и соперника за сердце супруги Ярослав узнал не сразу, а вот весть о том, что Олав вопреки его совету все же отправился отвоевывать Норвегию, принесли сразу после победы в Белзе. Все что мог сделать для Олава киевский князь – попробовать отвлечь силы датчан близко у своих земель. И он совершил бросок на земли чуди.

Намерения отвоевывать ранее принадлежавшие Новгороду эти земли у Ярослава не было вовсе, но необходимость хоть какой-то поддержки норвежца вынудила его сделать это. Поход был успешным, он легко разбил племенное ополчение чуди, навсегда поставив чудские земли под руку Киева.

В глубине чудской территории он поставил город, назвав его в честь своего небесного покровителя – Георгия, или Юрия. Юрьев (ныне Тарту) стал центром сбора чудской дани. По большому счету, эстам было все равно, кому платить дань. Если русы не намеревались обдирать нещадно и гарантировать безопасность, то почему бы не им? Ярослав дань назначил справедливую и защиту тоже обещал.

Но оттянуть силы датчан не получилось, они воевали в Англии, а норвежцы со своим собственным королем справились сами.

Делать в Ингерманландии Ярославу было уже нечего, снова бросаться на юг не стоило, и князь возвращался в Новгород.

Время от времени князь вслушивался в голоса дружинников, пытаясь найти тех, что разговаривали ночью подле его шатра, но голоса казались похожими. И все же он нашел, но не товарища по несчастью, а его приятеля, который должен был сообщить Зорянке про мнимую смерть ее мужа.