Шаг за шагом - Иннокентий Омулевский

— Во имя чего бы он ни делался, быть осторожным все-таки не мешает…

— Если есть чего бояться, генерал.

Наступило неловкое молчание.

— Вы… хороши с доктором Любимовым? — спросил, наконец, старик, очевидно, выйдя из затруднения.

— Да; мы тоже с ним товарищи.

— Он, кажется, добродушный человек в сущности, но очень болтлив; по крайней мере я имею некоторые причины так думать… Вы хорошо сделаете, если будете осторожны с ним… — внушительно предупредил его превосходительство.

Светлов вспыхнул и выпрямился.

— Вы хотите сказать, генерал, что донос… — начал было он энергично.

— Успокойтесь, успокойтесь, молодой человек, — не дал ему договорить старик, — донос не имеет ничего общего с вашим товарищем. Все-таки, — прибавил он, опять помолчав, — вы будьте осторожнее с доктором.

— Но я не понимаю, генерал, о какой осторожности вы изволите говорить? — с изумительной невозмутимостью осведомился Александр Васильич.

Генерал заметно смешался.

— Мало ли есть случаев, где осторожность бывает даже обязательна… — ответил он уклончиво.

— Ах, да! — сказал Светлов, как будто только теперь догадавшись, в чем дело, — но я относительно всех этих случаев могу быть совершенно спокоен: злословить и сплетничать — вообще не в моем характере.

Представитель местной власти зорко окинул его испытующим взглядом.

— Так или иначе, — заметил он, — но вы можете быть уверены, что всегда встретите во мне, как в отце вашего приятеля, как в частном человеке, полную готовность помочь вам, чем могу… Но… как на лине, занимающем известный пост, на мне прежде всего лежит долг — свято исполнять свои обязанности: если я и сообщил вам о доносе, то единственно потому, что он дошел до меня неофициальным путем; кроме того, многое зависит здесь и не от меня одного: тут есть другие самостоятельные ведомства, есть и за мной наблюдающие глаза…

Говоря это, старик продолжал зорко посматривать на своего собеседника.

— Очень вам благодарен, генерал, за такое незаслуженное внимание; но могу вас успокоить вперед, что не злоупотреблю и не воспользуюсь им: я ни от кого никогда не принимаю помощи, — с гордым достоинством поклонился Светлов.

— Может быть-с, может быть-с… Но позвольте! — нетерпеливо остановил его старик, — дайте мне договорить до конца. Все, что я вам сказал перед этим, я сказал потому, что фабричная история может кончиться очень дурно… Я обязан назначить самое строгое следствие по этому делу — и назначу… завтра же. По всей вероятности, сюда замешают и вас с вашими знакомыми. Мне особенно жаль этих двух стариков, и без того достаточно пострадавших на своем веку… Вы, разумеется, будете оправданы; но… одно уже участие таких лиц, как они, в подобной истории может отозваться весьма для них невыгодно, и тут уж… я совершенно бессилен. Впрочем, что можно — все будет сделано, и я, повторяю, всегда к вашим услугам.

Генерал поднялся с места: аудиенция, очевидно, кончилась. Александр Васильич стал раскланиваться. Старику в эту минуту опять бросилась в глаза изящная свобода манер и всей фигуры Светлова.

— Очень рад, что познакомился с вами, — сказал ему генерал на прощанье, дружески протянув руку, — жаль только, что мы встретились при таких… неблагоприятных обстоятельствах. Во всяком случае, в доказательство того, что мною не считается за арест ваш сегодняшний… не совсем добровольный визит ко мне, я заплачу вам его на днях же, — заключил он с обязательной улыбкой.

Светлов только с достоинством поклонился, но не сказал ни слова и вышел.

Он и его беседа произвели громадное впечатление на представителя местной власти. Старик долго еще расхаживал большими шагами по кабинету, преследуемый одной неотвязной мыслью.

«Что это за странная личность такая? — думалось его превосходительству, — совершенно ли это невинный человек, или упорный, закаленный преследователь своих, ему одному известных, целей? — и генерал снова, еще шире, шагал вдоль кабинета. — Таких людей, во всяком случае, надо постоянно иметь в виду…» — решил он, наконец, отходя ко сну.

Александра Васильича тревожили дорогой совсем иные размышления.

«Пальца в рот я тебе не положу, — не беспокойся!» — прежде всего думалось ему о генерале.

На своем, хотя и молодом еще, веку Светлов уже много видал хороших людей, много уже слыхивал прекрасных, симпатичных разговоров, но надеялся он только на самого себя, верил только в прочность своих убеждений…

Представитель местной власти твердо сдержал свое слово: не дальше, как через день после этой ночной беседы, его изящная зимняя коляска остановилась у светловских ворот, произведя необычайную, но совершенно напрасную суматоху во всем доме. Генерал только скромно осведомился у вышедшей к нему навстречу горничной Маши, где живет «приехавший из Петербурга молодой человек, Светлов» — и, по ее указанию, прямо прошел во флигель. Ирина Васильевна, однако ж, не утерпела: она быстро накинула на себя что было у нее понаряднее и торопливо отправилась туда же.

— Позвольте мне представить вас, генерал, моей матери, — с неподражаемой простотой обратился Светлов к своему сановному гостю, когда старушка вошла в кабинет сына, чрезвычайно смущенная близостью присутствия такой, по ее мнению, «всемогущей власти», хотя в остальное время она и верила глубоко, что всемогущ только один бог.

Генерал вежливо встал и рассыпался перед ней в любезностях.

— У меня тоже есть сын, сударыня, но я все-таки завидую вам, — сказал он ей между прочим.

Старушка была очарована.

«Вот все говорят, что он на чиновников ногами топает да вон их выгоняет, что как к нему представляться идти, так дрожат, — а поди-ка ты какой, батюшка, ласковый!» — в наивном восхищении думала она, сидя на диване возле генерала.

Его превосходительство просидел у Светлова с четверть часа, зашел на минуту в школу, где остался очень доволен преподаванием Лизаветы Михайловны, и уехал, оставив в памяти Ирины Васильевны неизгладимое воспоминание о своем визите.

Но, с другой стороны, несмотря на весь свой восторг, старушка в тот же день за обедом не преминула напуститься сперва на мужа, а потом на старшего сына.

— Уж и ты хорош, отец! — обратилась она к Василью Андреичу, — чем бы, батюшка, во флигель к Саньке пойти да представиться генералу, а он сидит себе дома да только трубочку свою покуривает! Уж такой ты, отец, и есть Запечин Иваныч… Шути-ка ты! — может, и тебе бы опять место вышло. Я бы на твоем месте, батюшка, пришла да и сказала…

— «Я бы», «я бы»! — с сердцем передразнил старик жену, прервав таким образом обильный поток ее упреков, — много ты взяла с твоим «я бы»! Уж я говорю, что… Х-хе! — махнул он только рукой; не докончив начатой фразы.

— Да уж и ты, Санька… отличился, батюшка, нечего сказать! — круто перешла Ирина Васильевна к сыну, — чем бы меня подвести к генералу, а ты его представлять выдумал… Уж чему вас, право, там учили, так я и не знаю!

Тем не менее день генеральского посещения получил значение эпохи в глазах стариков Светловых: отныне их домашнее днеисчисление вертелось обыкновенно на до и после того, «как был генерал». Полнейший триумф Ирины Васильевны продолжался по крайней мере дня три, пока она не успела обстоятельно сообщить всем своим родственникам, до единого, о таком «чуде да и только». Но главное значение этого события заключалось в том, что Александр Васильич чуть не на целую голову вырос теперь в ее и отцовском мнении.

— Поди-ка ты, Санька-то наш как отличается!.. — восторженно и в сотый раз твердила на другой день старушка всякому, кто желал ее слушать, — с генералами знакомство водит! Я это сижу вчера утром под окном, смотрю… да еше, грешная, и говорю папе: «Что бы Саньке к генералу сходить? Сейчас бы ему важную должность дал…» И в помышлении-то у меня этого не было, чтоб сам генерал к нам прикатил… Только вдруг слышу, будто к нашим воротам кто подъехал… Заглянула в другое окно, — а он, батюшка мой, и идет по двору-то… Так у меня, мои матушки, ноги так и подкосились!..

Даже и Оленька не чужда была этому восторженному впечатлению. Только Владимирко, порядочно уже навострившийся от брата, относился несколько скептически к ослеплению домашних «неслыханной честью».

— Саша-то, Чичка, книги сочиняет, ученый… — заметил мальчуган сестре по поводу какого-то лестного замечания ее о посещении генерала, — а он, брат, что? Просто… фитюлька с епалетами!

И Владимирко бесцеремонно расхохотался собственной импровизированной остроте.

— Ну, ты!… ври больше! — строго остановила его из другой комнаты подслушавшая этот вольнодумный отзыв старушка. — Ужо вот услышит папа-то, так даст он тебе «фитюльку»!

Но это замечание матери нисколько не разубедило смешливого «химика».