Из истории культуры древней Руси - Борис Александрович Рыбаков

1487 г. они слиты в одну — л. 31 н.), рисующие государственную мудрость княгини-язычницы, уставившей по всей земле погосты, дани и оброки и возвратившейся «к сыну своему к Киеву и пребывше с ним в любви» (л. 31). Эти слова являются такой же концовкой какого-то раздела, как и приведенные выше слова об Олеге («и бе обладае…»). Положительная характеристика Ольги-язычницы усилена специальной миниатюрой, которая изображает Ольгу, наставляющей сына (л. 31 в.). Эта тема повторена и в христианском цикле (л. 33 о.): Ольга молится, «кормяча сына своего», т. е. руководит им, направляя его, как кормчий. Святослав, уже юноша лет 15–17, изображен в венце жениха, в «туфе».

Короткое шестилетнее княжение Святослава (964–972) отражено на 21 миниатюре (л. 34–40).

Из особенностей миниатюр этого раздела следует упомянуть появление с 969 г. зигзагового орнамента в архитектурном фоне (л. 36 о.; 37; 39 Н.; 40 о. в.). Зигзаг встречается и далее (л. 42 н.; 42 о. в.; 44 о.). Интересна деталь битвы с печенегами; в порогах кочевники забрасывают русский флот каменьями с обоих берегов (л. 40 о. н.).

Художественными достоинствами отличается миниатюра, изображающая попытку греков соблазнить Святослава драгоценными дарами (л. 38 н., «второй мастер»). Князь сидит на стольце с полуобнаженным мечом в позе Дмитрия Солунского на известной иконе. Меч по пропорциям близок к мечам X–XI вв. Еще более точным по своей датировке является меч в руке Святослава, возвращающегося в Переяславец (л. 38 о. н.). А.В. Арциховский писал о нем, что он «принадлежит к типу, представленному в Черной Могиле»[269]. Черная Могила в Чернигове датируется монетами эпохи Святослава. Когда писалась книжка Арциховского, автор ее еще не мог использовать в качестве наилучшей аналогии мечи, найденные на дне Днепра на месте гибели Святослава в порогах.

Усобицам сыновей Святослава. (975–980 гг.) уделено 12 миниатюр (л. 41–44). Их особенностью являются изображения птиц как символ беды, смерти: плач над трупом Олега Святославича (былинного «Вольги») и «беда акы в Родне», где двумя наемниками-варягами был заколот великий князь Ярополк (л. 42 в.; л. 43 о.).

Княжение Владимира отражено 46 миниатюрами; из них почти половина (22) посвящена «выбору веры» и принятию христианства. Особого воздействия византийских источников не заметно.

В связи с темой принятия христианства в рисунках уделено внимание языческим сюжетам: язычество символически изображалось группой деревьев, священной рощей, «рощением», где «клали требы» (л. 46 о.; 48 о.; 49; 58 о. в.). Интересно показано метание жребия при выборе жертвы — применялись игральные кубики с шестью точками (л. 46 о.), и число 6 означало, очевидно, угодность Перуну. По окончании жеребьевки князь давал грамоту своему мечнику (л. 47 в.).

Последний раздел миниатюр 988–997 гг. очень созвучен киевскому циклу былин о Владимире Красное Солнышко, созданном в эти же годы: постройка пограничных городов — «застав богатырских» (л. 67 о. н.), выявление народных богатырей-поединщиков вроде Кожемяки (л. 68–69), знаменитые пиры Владимира (л. 70 о. н.), борьба с разбойниками, созвучная былине о Соловье Разбойнике (л. 71). Последний эпизод свода 997 г. в дошедших до нас былинах не сохранился, но сам по себе является эпическим. Это легенда об осаде Белгорода печенегами и чудесном, сказочном избавлении от нее.

Как уже говорилось выше, в руках у печенегов нарисованы настоящие киевские корчаги X–XI вв., близкие к известной гнездовской корчаге X в. с надписью «ГОРУХЩА».

Наличие в миниатюрах свода 997 г. достоверных деталей IX–XI вв. (мечи, стяги, корчаги, первичная форма Десятинной церкви и др.) заставляет предполагать наличие столь же древней графической традиции и считать свод 997 г. лицевым (рис. 46, 47).

Рис. 46. Князь Святослав с мечом. 971 г.

Рис. 47. Мечи дружины Святослава (?), найденные в порогах Днепра. X в.

Рассмотренная часть летописи от вавилонского столпотворения до белгородской осады не вся создавалась в 997 г., а пополнялась и, вероятно, видоизменялась на пространстве от конца X в. до начала XIII в., а кое в чем даже и до конца XV в. В качестве примера, поясняющего эту мысль, можно указать на десять первых миниатюр, которые могли впервые возникнуть в начале XII в. и к своду 997 г. как таковому отношения не имели.

Летописи и летописные своды XI в.

Подходя к анализу миниатюр за XI столетие (в рамках 997-1097 гг.), мы должны учитывать как группировку иллюстративных комплексов, так и структуру киевского летописания. А.А. Шахматовым, как известно, намечены четыре последовательных стадии создания государственной летописи Киевской Руси: Древнейший свод 1037 г. (с приписками); Свод Никона Печерского (Тмутараканского) ок. 1073 г.; Начальный свод (выделенный еще Татищевым) ок. 1093 г. Далее идет до 1110 г. «Повесть временных лет» Нестора 1113 г., перередактированная в 1116 и 1118 гг. Некоторые сомнения в шахматовской схеме, высказанные в литературе, разъяснены А.Н. Насоновым[270]. В хронику княжеских дел вкраплены три церковных повести о Печерском монастыре (под 1051, 1074 и 1091 гг.).

Иллюстративный материал расположен в пределах этого столетия неравномерно: за 16 лет от свода 997 г. до событий 1014 г. в рукописи нет ни одной миниатюры вообще. Начальный свод, завершавшийся хроникой пятнадцатилетнего княжения Всеволода Ярославича (1078–1093 гг.), не содержит ни одной миниатюры, которую можно было бы счесть относящейся к летописанию этого князя (см. ниже). Из этого следует, что свод 1093 г., очевидно, не был лицевым.

Первый комплекс миниатюр XI в. освещает события 1014–1024 гг. — время жестоких братоубийственных войн после смерти Владимира. Здесь показаны смерть Владимира и его погребение, трагическая судьба его сыновей Бориса и Глеба, убитых Святополком Окаянным, и победа Ярослава над Святополком. Наблюдение Д.В. Айналова об использовании лицевых житий Владимира, Бориса и Глеба, поддержанное исследователями[271], верно. Но следует сделать одно примечание: в радзивиловских миниатюрах Владимир-язычник, естественно, изображался без нимба, а Владимир Святой показан в нимбе главным образом тогда, когда речь идет о церковных делах; если же миниатюра иллюстрирует обычное жизненное дело (основание Белгорода, испытание богатыря), то нимба нет. Интересно исключение — во время каждого похода князя на печенегов он показан в нимбе, как исполняющий святое дело защиты Руси. Борьбе со степняками придавалось значение крестовых походов.

В отборе событий, подлежащих иллюстрированию, мы наблюдаем крайне любопытную двойственность. Одна линия — это показ с положительной стороны Ярослава, будущего великого князя. Его окончательная победа над Святополком подчеркнута миниатюрой (л. 83 в.), где Ярослав изображен сидящим на «столе» с полуобнаженным мечом (как его дед Святослав в момент торжества над греками — л. 38 н.). На соседнем рисунке показана победа Ярослава над племянником Брячиславом Полоцким (л. 83 н.). Ярослав выступил здесь защитником новгородцев, пограбленных Брячиславом. Но на обороте этого же листа