Звезды и немного нервно: Мемуарные виньетки - Александр Жолковский

Приехав летом 2001 года, я вручил Сереже свою новую статью (об обезьянах у Ходасевича и Зощенко) и за очередным кофе ожидал услышать отзыв. Перед тем как идти к нему, я в телефонном разговоре с одной знакомой неожиданно нарушил внутреннее табу и обрисовал сюжет с суровым молчанием мужчин: вот, мол, буду у Гандлевского, а про «Виньетки» – ни-ни. Но прислушавшись к себе, я ощутил, что где-то там, в душевной глубине, вербализованный и как бы осознавший себя сюжет, преодолев первый барьер, готовится ко второму прыжку.

За кофе нелицеприятный Сережа оценил статью как интересную, но не идущую в сравнение с прошлогодней.

– Конечно, та была о вас…

– Ну зачем. Тут всего лишь любопытные подтексты, а там было откровение. Ведь пишешь – думаешь, уникальное, а оказывается, работаешь в каноне.

Под эти сладостные звуки я окончательно размяк и перестал противиться зашевелившемуся соблазну. В конце концов, подумал я, суровая мужская прямота стоит сурового мужского молчания.

– Сережа, а что, мои виньетки вам совсем не понравились? Вы скажите, я пойму, – я указал на мужской характер нашей дружбы, – ведь ваша «Трепанация» сделана иначе.

– Скажу больше, я их не читал. Все знают, что последние полгода я пишу повесть и ничего не читаю.

– Но прошел год, так что шесть месяцев остаются не покрытыми.

– Все знают, я вообще ничего не читаю…

– Жаль. Виньетками я дорожу больше, чем, скажем, рассказами, которые даже не помню, дарил ли вам. А о чем «повесть»? Неужели просто про Ивана Ивановича?

– Именно, хотя я всегда твердил, что такое повествование устарело.

– А как называется?

– «НРЗБ». Понимаете?

– Как не понять – у меня у самого есть такой рассказ, по нему и книжка озаглавлена.

Разговор принимал поистине мужской оборот. Слегка дрогнув, Сережа спросил:

– У вас в уголках?

– В каких уголках?

Сережа руками показал угловые скобки.

– Нет, но думаю, и так ясно. А у вас ведь, небось, не просто заглавие, а сюжетный лейтмотив? – иезуитствовал я.

– Да, я и стихи для героя написал, там «нрзб» зарифмовано…

– У меня не зарифмовано, я взял пушкинские… Знаете, если я не дарил книжку, можно посмотреть на моем сайте. – Я повел рукой в сторону внутренних комнат.

Но Сережа, как написали бы мои любимые авторы, не сделал ни малейшей попытки предъявить стул.

– Нет, – демонстрируя мужскую выдержку, сказал он, – я себе настроение портить не буду.

Тут драматическая сцена прервалась – с дачи приехало Сережино семейство, и мы попрощались, наскоро поклявшись никому ни слова.

Вечером Сережа позвонил.

– Алик, вы очень расстроились, что я не читал «Виньетки»?

– Да уж, наверно, не больше, чем вы, что не читали «НРЗБ».

– Ужасно. Я даже поплакался Лене. Она поддержала меня, сказала: «Не уступай». Знаете, я потом в интервью все объясню…

Мне никаких интервью не предстояло, и я стал немедленно рассказывать знакомым, разумеется, под честное мужское ни гу-гу. А на другой день позвонил сам.

– Вот вы, Сережа, не любите веб-сайтов, а я тут готовлю к вывешиванию статью, собственно, не статью, а главу из одной книги, точнее, не книги, а учебника, да, учебника для высших и средних учебных заведений с гуманитарным уклоном, – про «НРЗБ» пишут. Так что, как вы, с двумя школьниками в семье, это пропустили, просто загадка.

– Да, ужасно. Я даже Акунину пожаловался. Он говорит, надо менять. Я говорю, подумаешь, вот у тебя «Особые поручения» – таких названий в литературе наверняка десятки. Да, говорит, но, понимаешь, у меня проза массовая, а у тебя элитная.

– Будем утешаться тем, что доказано мое моральное право вас исследовать. Конгениальность налицо.

– Я решил вообще изменить стиль заглавия, тем более что вещь фабульная.

– Например, «Я вас любил…»?

– Да, что-нибудь простое, вечное. А то «НРЗБ» слишком привязывало мою повесть к 90-м годам.

Следующий раунд состоялся за прощальным кофе перед моим отлетом в Штаты.

– Алик, я нашел у себя вашу книжку, с надписью. Я узнал ее…

– В ответ признаюсь, что под честное слово иногда рассказываю эту историю.

– А уж я-то!..

Мы попрощались крепким мужским рукопожатием, и я улетел умиротворенный, тем более что Сережа с немногословной мужской деликатностью вплел в разговор цитату из «Виньеток».

…Проходит два месяца – получaю e-mail: «Dorogoi Alik! Vse-taki NRZB obzhalovaniju ne podlezhit. Izvinite. Vash S. G.».

Что тут поделаешь? Как сказал в соответствующем интервью, кажется, Глинка, а до него, кажется, Мольер: «Je prends mon bien partout où je le trouve» («Я беру свое добро везде, где нахожу его». И, как писал неразборчивый Пушкин, ветру и орлу И сердцу девы нет закона. Гордись: таков и ты, поэт, И для тебя условий нет.

Их нравы

Дневник писателя

В столичный город М. я приехал в конце сентября. Основное внимание литературной общественности было приковано к европейскому городу Ф., месту ежегодной книжной ярмарки. Но и в М. культурная жизнь не замирала. На презентации сразу двух книг популярного эссеиста Г. (написанных, к тому же, единолично, вне соавторства с В.) я встретил кумира моей юности А. и милягу и остроумца П. (из города К. на сибирской реке Е.). Присутствовали и другие знаменитости, но в центре внимания был, конечно, Г., державшийся с шикарной скромностью. Скромность эта, хотя и напускная, смотрелась вполне натурально, ибо в точности соответствовала масштабам драпируемого ею дарования. Подобными соображениями я, однако, ни с кем делиться не стал, а был, напротив, любезен как с А. и П., так и с Г., ненавязчиво позиционируя себя как принадлежащего к м-ским литературным кругам.

Через пару дней я оказался на презентации А. в модном филологическом кафе Б. Кумир моей юности выступал с антресолей, а публика гнездилась на всех возможных уровнях. От знаменитостей рябило в глазах. Опять был миляга П.; был мрачный в своем величии поэт Р.; блеснула сначала своим присутствием, а затем отсутствием унизанная серебром поэтесса А.; в качалке бледен, недвижим, ненадолго явился поэт В.; на антресолях, потом в партере, потом опять на антресолях показался все еще красивый литератор Н. со все еще красивой супругой. За его перемещениями я следил с особым интересом – меня занимало, находимся ли мы on speaking terms. Дело в том, что Н., известный скандальными наездами на друзей и знакомых, как-то посвятил мне несколько ядовитых страниц, и я не остался в долгу.

Но когда собственно презентация подошла к концу и наступило время неформального фуршета, Н. нигде не было видно. Вопрос о статусе наших с ним отношений оставался, таким образом, открытым. Зато общение за водкой с А., П. и Р. наглядно подтверждало мою причастность к большой литературе. Более того, Р., в давние времена, как и Н., близко знавший Ахматову (иконоборческой статьей о которой я и навлек журнальные сарказмы Н.), внезапно объявил в своей не допускающей возражений трагической манере: «То, что ты написал про Ахматову, абсолютная правда!!!». Я привык не верить ни одному слову Р., но тут вынужден был согласиться.