Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны - Ян Гамильтон

29 июля, Сокако. Сегодня штаб прислал мне сведения о положении дел, но почти все их содержание было уже сообщено мне Фуджии 26-го числа. Там заключались только две новости. Русская канонерка Джибути поднялась вверх по Ляо до пункта в шести милях выше Денсотаи (Densotai), где она будет неминуемо захвачена. 12-й дивизии удалось овладеть позициями у Содаико (Sodaiko) Ейкасеки (Eikaseki), которые, по мнению Фуджии, были так важны для Ноги.

Русские пускают воздушные шары перед нашим фронтом и перед фронтом 12-й дивизии. Судя по маневрам и опыту Южно-Африканской войны, они должны получить теперь массу превратных донесений.

30 июля. Выехал рано утром на прогулку и встретил Фуджии с полковником Курита и майором Факуда, отправлявшихся в Лиеншанкуан. Я полагал сначала проводить их часть дороги, но, заметив, что я им мешаю, я поспешил воспользоваться первым предлогом уехать. Я чувствую, что что-то носится в воздухе. Их сумы и кобуры были плотно уложены, и за ними следовало трое вестовых. Кроме того, они, видимо, нисколько не обрадовались, увидев меня. Единственной новостью, которую Фуджии мне сообщил, было то, что сегодня генерал Ноги наступает с целью овладеть самой последней линией холмов, отделяющих его армию от Порт-Артура.

Лиеншанкуан, 3 августа. В 7 ч. вечера я получил из штаба известие, что армия завтра начнет движение. Я уложил пищи на 3 дня, наелся до отвала рисом и выехал из Сокако в 9 ч. 30 мин. утра. Я ехал медленно и в 11 ч. 30 мин. вечера прибыл к дому, занятому иностранными офицерами, прикомандированными к 12-й дивизии. Все они спали, и, поставив своего старого коня в пустое стойло, я пробрался в комнату настолько искусно и тихо, насколько мне позволяли распростертые всюду тела, и улегся на скамейке. Маленькая комнатка, жаркая до духоты, была вся занята шестью спящими офицерами и полна бесчисленными москитами. Я не мог ни на минуту заснуть. Некоторые военные агенты начали вставать в 1 ч. 30 мин. ночи, так что я не имел даже возможности забыться хотя бы на десять минут. В 3 ч. 30 мин. ночи мы выехали при великолепном лунном свете, какой бывает через четыре дня после полнолуния. Полуосвещенные этим обманчивым сиянием самые обыкновенные предметы принимали фантастические образы, что соответствовало моим мыслям о наступающем дне. Недалеко от подножия Мотиенлинга мы превратились в странную процессию призраков, ощупью двигавшихся среди волн висящего тумана, который спускался в долину и делался все гуще и гуще.

Наконец в 5 ч. утра мы достигли вершины перевала и очутились над этим изменчивым и таинственным покрывалом тумана, который уже наполнил собой всю широкую долину, откуда мы только что выбрались. Солнце, красное и сердитое, еще поднималось только над горизонтом и ярко освещало острые верхушки гор, похожие на изумруды, плавающие в молочном море. В западном направлении туманные испарения уже подымали свой занавес над сценой приближающейся мировой драмы, единственными привилегированными зрителями которой была только наша маленькая группа. Но почему медлили актеры? Для того ли, чтобы дать нам возможность полюбоваться удивительной красотой декораций? Предполагалось, что под нами находилось около 80 000 человек на расстоянии ружейного выстрела друг от друга. И все-таки даже краснокожие индейцы, сидящие в засаде в глубине первобытного леса, не могли бы быть более невидимыми или хранить более мертвое молчание, чем эти войска. Это — последствия бездымного пороха. Ни одна континентальная армия не училась этому, и нет ни малейшего вероятия, что армии, оставаясь тем же, чем они есть, выкажут малейшую склонность этому поучиться, пока в один прекрасный день летящие неизвестно откуда маленькие пули не внесут собой в среду нашей наиболее консервативной профессии убеждения в необходимости строго соблюдать скрытность и тишину.

Я пошел пешком к старой кумирне и присел там ненадолго, сожалея, что не мог перенести на полотно красоту окружавшей меня природы. Передо мной расстилался безмолвный пейзаж: великолепные зеленые поля, а за ними более нежного, изумрудного цвета горы, бледневшие мало-помалу и, наконец, на далеком горизонте принимавшие вид серовато-голубых облаков… Выстрел… долгое молчание… за ним другой и еще другой. Кровь быстрее потекла по моим жилам и, хотя я и не мог видеть, но, казалось, чувствовал, что при этом призывном могучем голосе много тысяч людей крепче сжали в руках свои ружья и сплотились вместе душой и телом в ожидании того, что готовил им этот день.

Это было в 6 ч. 15 мин. утра. В 6 ч. 30 мин. Куроки, в сопровождении нескольких своих штабных офицеров, прибыл к старой кумирне. Во время непродолжительного с ним разговора я получил от него для Винцента разрешение поехать ближе к передовым позициям. Куроки сказал мне, что, по счастью, утро было туманным и это помогло гвардии занять свою позицию без тяжелых потерь от неприятельской артиллерии. Куроки был более тих и спокоен, чем обыкновенно. Одно его присутствие оказывает успокоительное действие. Я сказал об этом одному из адъютантов; он согласился со мной и прибавил, что 19 июля все в штабе провели в состоянии смертельного беспокойства за 12-ю дивизию у Чаотао, только один Куроки относился к событиям совершенно спокойно и этим помог всем чувствовать себя лучше. В 6 ч. 45 мин. утра я мог расслышать барабанную дробь сильного одиночного огня японцев и резкие ответные звуки русских залпов…

В 7 ч. 40 мин. артиллерийский огонь сделался очень сильным, хотя орудия 12-й дивизии еще не принимали в нем участия. Вместо отыскивания неприятельских батарей по их дыму их место теперь легко определялось по круглым дымкам шрапнелей, которые они привлекали на себя. Наблюдая внимательно через пелену этого дыма, можно легко заметить зловредные маленькие языки желтого пламени, обозначающие ответные выстрелы русских орудий. И русский и японский порох дают большую вспышку огня.

Фуджии угостил меня чаем и дал мне четыре куска сахара. Из них два куска я положил в две чашки чая, а другими двумя, растерев их, посыпал мой рис. Фуджии действительно славный человек, и я надеюсь, что придет время, когда мне представится случай отплатить ему за его гостеприимство. Пока я закусывал, он сообщил мне, что 2-я и 12-я дивизии наступают, готовясь к фронтальной атаке. Гвардия же ночью сделала обходное движение против русского правого фланга и находится теперь в семи или восьми милях слева от нас, быстро двигаясь к Иоширеи почти под прямым углом к нашему пути наступления, т. е. в северном направлении. События становятся теперь слишком сложными и неудобными для изложения в личной повествовательной форме, и поэтому я должен постараться соединить в одно целое мои собственные наблюдения, а также и сведения, коими я обязан Фуджии, одному полковнику артиллерии, одному адъютанту и моим собственным офицерам.