Джон Рид - Теодор Гладков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
10 апреля 1920 года американские газеты поместили ее на первых полосах как сенсацию: «Джон Рид казнен в финской тюрьме!»
Разразился скандал. В правительство посыпались сотни гневных протестов. Заговор молчания провалился. Уже через четыре дня Госдепартамент вынужден был объявить, что Рид жив и действительно содержится в заключении в Финляндии.
29 апреля финские тюремщики вынуждены были разрешить узнику № 42 переписку.
Первые письма Рида к жене:
«Финны меня информировали, что я содержусь в тюрьме по требованию правительства США… Я не хочу никакой помощи от американского правительства… Если на финские власти не подействуют другие пути, чтобы добиться решения, я объявляю голодовку».
Рид спешит сообщить Луизе то, что считает очень важным:
«Передай Горацию, что большой шеф высоко оценил мою книгу». Гораций — это Ливрайт, издатель «Десяти дней». «Большой шеф» — Ленин.
Угроза голодовки подействовала.
19 мая Рид пишет Луизе:
«Финны попросили американского посла Макгрудера дать мне паспорт. Если он сделает это, что практически невозможно, то финское правительство предложит мне покинуть страну в 24 или 48 часов.
Я попросил, если мне велят оставить страну, разрешения поехать в Эстонию».
Почему в Эстонию? Рид узнал, что Советское правительство предприняло энергичные действия для его освобождения и возвращения в Россию, поскольку двери в Америку, по-видимому, перед ним будут плотно закрыты. По указанию Ленина соответствующие советские органы предложили Гельсингфорсу обменять Джона Рида на двух финских профессоров, арестованных в свое время за участие в антисоветском заговоре.
Говорят, что Ленин сказал так:
— За Рида можно отдать целый университет…
Советский представитель в Ревеле Гуковский должен был в случае благоприятного решения вопроса дать Риду пропуск на проезд в Россию.
Рид переслал ему следующую записку:
«Дорогой товарищ Гуковский, меня скоро освободят здесь из тюрьмы, и я желаю возвратиться в Советскую Россию через Эстонию. Я уже обратился за разрешением к эстонскому правительству. Пожалуйста, сделайте, что можете, чтобы помочь мне.
С братским приветом
Джон Рид».
25 мая Рид узнал, что финские власти допустили американских агентов к его бумагам. Теперь уже он был уверен на все сто процентов, что в американском паспорте ему откажут, и сам отменил запрос Макгрудеру. Вся надежда была только на возвращение в Россию.
Но между тем дни шли за днями, а от эстонских властей — никакого ответа.
30 мая Рид пишет жене:
«Американский посол ничего не ответил о паспорте, но финским властям он сказал, что не видит никаких оснований выдать его…»
О запросе эстонскому правительству:
«…По какой-то странной причине никакого ответа не приходит, хотя теперь прошло 10 дней с тех пор, как я обратился за разрешением».
Приписка от 31 мая:
«Все еще ни слова из Эстонии».
Приписка от 2 июня:
«Все еще ни полслова. Это ужасно — ожидать так день за днем, да еще спустя три месяца. Не могу ни читать, ни заниматься чем-нибудь…»
И в тот же день, в восемь часов вечера, наконец, радостное:
«Сию минуту пришла весть! Я отправляюсь в Ревель субботним кораблем из Гельсингфорса, или, м. б., я буду должен подождать до вторника. Во всяком случае, я еду! Это последнее письмо моей любимой из этого места! Жди вестей от меня, дорогая!
Твой любящий Джек».
4 июня Рид получил из эстонского консульства желанное удостоверение, дающее право на проезд. 5 июня на пароходе «Виола» он отплыл в Ревель.
Худой, осунувшийся, с отеками под глазами, он медленно поднялся по трапу — и не поверил своим ушам: на палубе гремела революционная песня «Красное знамя»! А через минуту Рид очутился в крепких объятиях веселых смуглолицых людей. Своих! Это были итальянские рабочие, следующие в Россию на II конгресс Коминтерна.
В конце июня Джон Рид уже был в красном Петрограде, солнечном, радостном, оживленном, готовом встретить братьев-коммунистов из многих стран мира. Каждый день прибывали делегаты. Но некоторым так и не удалось прибыть в Республику Советов — одних арестовали в пути, других убили. Один член ИРМ, с которым подружился Рид, переплыл «зайцем» Тихий океан, а потом прошел пятьсот миль по пустыням Маньчжурии, чтобы попасть на конгресс!
Рид очень плохо чувствовал себя все это время, хотя и был счастлив. Сохранился его портрет тех дней, сделанный знаменитым петроградским художником Бродским. На нем изображен тяжело больной человек, от того Рида, каким он был еще полгода назад, только глаза: глубокие, широко раскрытые, спокойные.
Быть может, по контрасту с тяжелой зимой и тюрьмой, но никогда еще Рид так остро не ощущал, как прекрасна жизнь в стране будущего.
Он пишет в «Либерейтор» радостную статью «Советская Россия сегодня». Это статья о весеннем пробуждении, об улицах в цветах, о рабочих спектаклях, о том, что снова дымят заводские трубы. И о детях.
«Это прежде всего — страна для детей. В каждом городе, в каждой деревне у детей имеется своя общественная столовая, где они получают питание в бóльшем количестве и лучше, чем взрослые. Только Красная Армия питается так же хорошо. Их бесплатно одевают, для них строят школы и создают детские колонии в особняках бывших помещиков, рассеянных по всей территории России, для них спектакли и концерты, огромные помещения великолепных государственных театров, набитые детворой от оркестра до галерки. К их услугам бывшие помещичьи усадьбы. Сотни тысяч детей проводят там посменно лето. Улицы полны счастливой детворой».
У Рида было много забот — подготовка к конгрессу занимала все его время. О здоровье ему просто некогда было думать. Захваченный всеобщим энтузиазмом, он не замечал того, что заметил зоркий глаз Бродского…
23 июня он написал Луизе: «Мы не должны быть врозь следующую зиму. Здесь сейчас замечательно. Ожидаются великие события. Я не могу сейчас говорить больше, кроме того, что люблю тебя».
19 июля 1920 года во Дворце Урицкого торжественно открылся II конгресс Коминтерна. Сотни тысяч питерских рабочих под красными знаменами залили улицы города — колыбели революции.
Оркестры гремели «Интернационал». На Стрелке Васильевского острова, у подножия бывшей Фондовой биржи для делегатов конгресса был устроен грандиозный спектакль под девизом «К мировой коммуне!». Четыре тысячи рабочих и красноармейцев воскресили под петроградским небом незабываемые события Парижской коммуны и штурма Зимнего. Был даже повторен исторический выстрел «Авроры».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});