Скупые звездыКонстантинМзареулов - Константин Мзареулов

— Говорит человек. Все верно, пришельцы рассказывали нашим пращурам много интересного, хотя древние люди, лабба и дзорхи не могли постичь смысл тех идей, знаний, понятий. Так зачем же сообщать полуразумным существам информацию, которой те все равно не смогут воспользоваться?

— Говорит лабба. Для простого сафари-гида вы хорошо разбираетесь в столь сложной проблематике. А ведь считалось, что в известном ведомстве работает его младший брат. Может, старший тоже?

Негуманоиды, забывшие предписанную им роль богатых охотников, засмеялись. Поддержав общее веселье, человек произнес миролюбиво:

— Нет, я не сотрудничаю с разведкой.

— Так не бывает, — возмутилась лабба. — Каждый разумный представитель достаточно развитого социума в той или иной степени контактирует с какой-нибудь спецслужбой. Даже если сам этого не сознает… Впрочем, приношу извинения и обещаю больше вас не прерывать.

«Сволочь», — подумал Эдуард. Лабба не сбила его с мысли, но человек решил закончить пикантную тему:

— Уточним. Я не являюсь штатным или секретным сотрудником известного мне силового ведомства. Удовлетворены? — Вот и разберись по этим негуманоидным харям, что означает их мимика. — А насчет чрезмерных знаний, то моя бывшая жена — специалист в области метанауки. В последнее время она вернулась к своей давней идее о сходстве Высших с человеческими богами и предполагала, что существует более высокая, чем Всемогущество, ступень власти над силами природы. Она называла эту ступень Сверхмогуществом.

— Говорит дзорх. Мои коллеги полагают, что целью пришельцев была элементарная провокация — классическое активное мероприятие в лучших традициях разведорганов. Вперемешку со сведениями о Вселенной пращурам подкинули образ мудрого и доброго всемогущего божества, коего необходимо слушаться. Расчет был прост: разумные существа — из присущего этой породе чувства противоречия — попытаются сравниться могуществом с демиургом.

— Говорит лабба. Идея божественного вросла в наши культуры. Идея жгла наше самолюбие, мы болезненно думали об этом, и порой рождались любопытные мысли. Мы поняли, что Единый Творец не может быть по-настоящему Всемогущим. Он не может создать такой тяжелый камень, который неспособен поднять. Не может разрешить такую высокую скорость, которую сам неспособен превысить. Не может постулировать закон, который сам же неспособен нарушить. Не может сотворить особь, имеющую столь яростный темперамент, который сам же неспособен удовлетворить.

— Говорит дзорх. У пресловутого Всемогущества много сторон. Власть над материей убивает желания. У всемогущего субъекта — будь то индивидуум или социум — пропадает потребность в прогрессе. Остается лишь звериный страх потерять свое исключительное положение во Вселенной. Они боятся конкурентов, поэтому давят любую потенциальную угрозу.

— Говорит виин-черси. Это справедливо, пока мы говорим о власти над энергией и материей. Но ведь предполагаются и более сложные виды Всемогущества.

После этих слов инопланетяне воровато покосились на землянина и заткнулись. Видимо, продолжение темы не предназначалось для человеческих ушей. Корунд предположил, что прозвучал намек на контроль времени, и добрые братья по разуму решили промолчать — вдруг люди до этого не додумались.

— Начала — договаривай, — потребовал Эдуард. После паузы заговорила членопитающая:

— Как мы понимаем, Высшие способны полностью контролировать энергию, пространство и материю. Но способность эта доступна лишь цивилизации в целом. На следующем этапе контроль над материей станет свойством индивидуума, тогда как цивилизация в целом шагнет на следующую ступень Всемогущества.

— Вы имеете в виду манипулирование временем? — уточнил Эдуард. — Нарушение законов сохранения и причинно-следственных связей?

Кажется, человек опять удивил спутников. Они долго переглядывались, после чего дзорх сообщил:

— Она имела в виду творение материи. Сотворение Вселенной — главный подвиг любого настоящего божества. Ваша метанаука не пришла к этому соображению?

— Никогда не слышал об этом. Как мы полагали, Высшие достигли всего, что могли вообразить, так что им не к чему стремиться. Развитие остановилось, и сверхцивилизация угасает. Пытаясь овладеть следующей ступенью власти над природой, любая раса сооружает свой собственный погребальный костер. С другой стороны, если цивилизация не пытается перейти на следующую ступень развития, то застой всего лишь начинается чуть раньше, поэтому такое племя тоже гибнет. Либо сами вымрут от деградации, либо застоявшуюся культуру проглотят соседи. А если некая цивилизация делает слишком резкие движения, слишком торопливо двигаясь по дороге прогресса, то подвергается репрессалиям со стороны более развитых подонков.

Лабба дополнила его мысль:

— Не забывайте о важном обстоятельстве. Даже при естественном отборе необязательно выживают сильнейшие особи. Но искусственный отбор однозначно приводит к вырождению популяции. Проще говоря, репрессалии Превосходящих рас губят самые перспективные культуры, но примитивные и слабые получают шанс.

Неожиданно дзорх переливчато закашлял — вероятно, смеялся. Впрочем, он быстро взял себя в щупальца и проговорил:

— Надо понимать, что Высшие позволяют нам продолжать существование лишь потому, что Большой Квартет — это малоперспективные расы, отбросы галактической эволюции. Обратите внимание, на той планете, где побывал наш спутник-человек, в число высокоразвитых выбились тлахасса и оклиуте, которые для нас остаются Младшими.

— Мою расу тоже заставили притормозить прогресс и экспансию, — напомнила виин-черси. — Мы далеко опережали всех вас, но Высшие заставили нас не покидать пределы Восьми Солнц. Якобы в наказание за геноцид тлахасса. Как выяснилось потом, нас на долгие столетия заперли в клетку, чтобы позволить трем вашим цивилизациям почти сравняться с виин-черси.

— Поэтому вы так яростно ненавидите всех, — понимающе повздыхал дзорх.

— Мы ненавидим только Высших. К вам мы испытываем лишь неприязнь и презрение, не больше.

Кажется, лабба начала закипать. Ее раса люто не любила виин-черси, и только жестокий запрет Высших спас треножников от тотального истребления на исходе войны в середине прошлого века.

«Не хватало, чтобы тетки мордобой устроили, — подумал землянин. — Или перестрелку…» Красочно представить эту разборку он не успел, обратив все внимание на подозрительный феномен курарийской природы.

— Говорит человек. — Эдуард почти кричал. — Всем стоять.

Они послушно остановились. Лабба и виин-черси даже присели, превратившись в малозаметную мишень. Пока тетки вертели головами и винтовками, выискивая непонятную для них опасность, Корунд сделал несколько шагов к преградившей путь отряду роще исполинских длиннохвойников. Деревья здесь росли, как на подбор, древние, в три-четыре обхвата, с толстенными — в полметра поперечником у основания — сучьями. Только сработали рефлексы, и глаз заметил странные наросты на этих ветках.

Так и есть — на корявом древесном отростке, затаившись среди серой хвои, растянулся кислотный слизень. Разглядеть эту тварь без тепловизоров «ночного глаза» было бы практически немыслимо.

Аморфная гадина, способная переваривать даже стальные прутья, не боялась пули, поэтому человек выстрелил из бластера. Световые импульсы прожгли в нескольких местах студенистую тушу, которая быстро регенерировала, но заодно лучи разрубили сук, на котором разлеглось мерзкое создание. Раненый слизень шлепнулся в траву, развернул один конец своего тела раструбом беззубой пасти и, липко извиваясь, пополз на пришельцев.

Сгоряча дзорх и лабба выпустили длинные очереди трассирующих пуль, пронзившие насквозь полтонны желе, свернутого в виде громадной желто-серой сардельки.

— Лучше всего термогранатой. И вообще, пошли отсюда. Он тихоходный, не догонит, — лениво проговорил Эдуард, но заметил шевеление травы в степи и рявкнул, забеспокоившись: — Эге, да их много!

Сканер показал, что слизни подползают со всех сторон: три особи выдвигались из рощи, по одной охватывали отряд с флангов — из степи и от реки, еще две заходили с тыла.

— Бить гранатами или плазмой! — Корунд командовал, словно вернулась сержантская юность. — Близко не подпускать, эта дрянь плюется кислотой на тридцать шагов!

Он выпустил капсулу плазмы по ближайшему слизню. Взрыв отбросил тушу, опаленное жаром желе почернело и усохло, конвульсии вывернули мягкотелую тварь наизнанку, выплеснув на траву недопереваренную добычу и несколько ведер желудочного сока страшной едкости.

Вторым выстрелом землянин сжег слизня, ползущего от восточного края рощи. Дзорх, наверное, нервничал — промахнулся двумя ракетами, и только третья угодила в ползущего сзади слизня. Лабба стреляла очень хорошо, а виин-черси выпустила из огнеметного подствольника две длиннющие струи пламени, поразив очередную мишень.