Экипаж. Команда - Андрей Константинов

Бригадир недовольно откинулся на спинку сиденья, достал телефон и в очередной раз набрал номер Полины. В очередной раз безрезультатно.

Прогнозируя предстоящую реакцию Нестерова, Ольховская специально отключила свои телефоны. Она понимала, что поступает неразумно, однако ничего не могла с собой поделать – ее подстегивала и гнала вперед жажда праведной мести. Полина, так же как и Нестеров, не слишком верила в успех «компьютерного розыска» и считала, что последние дни в поисках Ташкента они нисколько не продвинулись, а, напротив, топчутся на месте. Именно поэтому пренебречь информацией Камыша она не смогла. Вместе с тем Полина прекрасно понимала, что при удачном стечении обстоятельств сегодняшняя акция позволит ей всего лишь вживую взглянуть на врага – проследить за Ташкентом или за его связями в одиночку она, конечно же, не сможет. «Может быть, удастся хотя бы зафиксировать номера машин – и то хлеб будет», – утешала себя Ольховская, отчетливо представляя, какой разнос устроит ей вечером бригадир.

Полина подъехала к заведению на Белинского в половине двенадцатого. Она намеренно решила появиться здесь пораньше, чтобы хорошенько осмотреться, а главное, занять наиболее выигрышное для наблюдения место. Рядом с кафе уже были припаркованы две иномарки, однако Ольховская не обратила на них внимания, поскольку для Ташкента и его связей было вроде как рановато. Но она ошиблась – едва перешагнув порог, Полина наткнулась глазами на компанию из трех мужчин, сидящих за столиком в самом темном углу. Других посетителей, кроме медитирующего над бокалом пива небритого мачо-кавказца, не было – утро и пока еще не сезон. Ташкента Полина узнала сразу: дело было не только в сходстве с фотографией – просто именно таким она его почему-то себе и представляла. Особенно глаза – властные, жестокие и в то же время абсолютно безжизненные.

Не готовая к тому, что встреча произойдет вот так вот сразу, Ольховская слегка растерялась, но затем взяла себя в руки и решительно направилась к барной стойке. Подхватив кожаную папку меню, она прошла к свободному столику, присела на округлый диван и повела рукой сделавшему попытку начать движение официанту, мол – дай почитать-то. Проходя к месту, боковым зрением Полина заметила, что один из собеседников Ташкента проводил ее чуть удивленным взглядом – очевидно, одинокие молодые женщины в данном заведении появлялись не часто. Впрочем, через пару секунд мужчина потерял к ней всякий интерес и целиком погрузился в беседу. А вот чертов кавказец, напротив, заметно оживился и самым бесцеремонным образам стал пожирать Полину глазами, подолгу задерживая взгляд на ее груди и ногах. Ольховская сделала вид, что не замечает сладострастных взглядов джигита: она старательно изучала меню, максимально сосредоточившись при этом на интересующей ее троице. Разговоров Полина не слышала, а посему просто пыталась по возможности полно запомнить приметы связей Ташкента. Первому собеседнику (тому, который столь удивленно посмотрел на нее) она мысленно дала прозвище Громозека. А вот второй, судя по всему, и был тем самым пресловутым Жуком. По крайней мере, в процессе беседы он пил и закусывал исключительно одной рукой, а второй придерживал лежащий на коленях портфель, в котором, скорее всего, лежали деньги, о которых писал Ташкент. А у того вдруг зазвонил мобильный – полифония пропела первую симфонию Чайковского, и Полина, памятуя о возможностях службы Николая, автоматически глянула на часы, запоминая точное время звонка.

В динамиках, слава богу, играл джаз. Ольховской всегда было очень обидно, когда она заходила в уютные, со вкусом оформленные кафе, а там завывал дифирамбы себе любимому Киркоров. В таких случаях Полина, как правило, начинала ворчать: «Зачем приглашать оформителя со вкусом, чтобы затем дать магнитофон на откуп девушкам из Всеволожска…» Полина не была высокомерна или заносчива по отношению к провинции, скорее наоборот. Так, например, она с иронией относилась к потомственным петербуржцам, особенно к дворянским. Но вот в подобных случаях ее прорывало, и она становилась раздражительной и злой. Зато сейчас ее порадовал Джордж Бенсон.

Подошел официант, и она заказала «Махитос».[82] Ей понравилось название, которое она давно знала по книгам, но вот в жизни до этого еще ни разу попробовать не доводилось. При фразе: «Махитос, пожалуйста» около официанта, не выдержав, нарисовался тот самый кавказец. Кстати, при ближайшем рассмотрении он произвел весьма приличное впечатление: эдакий накачанный тип благородно-южного оттенка, одетый во все белое и дорогое. На лице у кавказца были модные очки, и Полина поняла, что со зрением у него все в порядке. Так уж с недавних пор повелось у некоторых – стильные очки для изменения интеллекта.

– Что ж вы так долго не звонили? – начал он, видимо рассчитывая таким незатейливым способом сбить незнакомку с толку. Но Полина этот немудреный прием раскусила.

– Не хотела, – безразлично ответила она и закрылась меню.

Из зала послышался голос: «Рагимов!» – и Полина поняла, что это крикнул Ташкент.

– У? – откликнулся Рагимов.

– Гну! Зубы жмут?

– Я ж не знал! – извинился он и обернулся к Полине: – Я вам не нахамил?

– Вы старались, – похвалила Полина, так как Рагимов был действительно мил. Ее взгляд поймал Ташкент: «Все в порядке?» Скорее всего, он спросил это с целью знакомства, но в этот момент в заведение вошел Камыш. Первым, кого увидел Женя, был Ташкент. Он ожидал его увидеть, все равно слегка удивился и налетел на стойку с бесплатными рекламными открытками. Все рассыпалось.

– Шумел Камыш… – по-азиатски негромко засмеялся Ташкент.

– Привет-привет, – махнул ему пятерней Камыш и по-барски кинул бармену: – Извини, но не мне подбирать тут за вами! – Затем он наткнулся на Рагимова, и они нехотя, скорее для порядка, обнялись.

Полина ошалело смотрела на Камыша – она бы не удивилась, если б сейчас в кафе появился кто-то из ее «грузчиков», но уж никак не Женя.

– Еще парочка посетителей – и здесь будет чем поживиться ОМОНу, – сыронизировал Камыш, присаживаясь к Полине. Она автоматически подметила, что он уже больше не целует ее при встрече и виновато-заговорщически улыбнулась:

– Ты как здесь оказался?

– Мимо проходил.

– И все-таки?

– По тебе соскучился и по твоим корешам. Дай, думаю, загляну, проведаю… А где они, кстати? В подсобке сидят?

– Я здесь одна.

– Понятно. Хочешь песенку напою?

– Негромко?

– «Там сидела Мурка в кожаной тужурке, а из-под полы торчал наган», – напел Камыш. Негромко, как и договаривались. – А чем закончилась эта драма, знаешь?

– Мне тоже напеть?

– А Мурка тогда получила маслину. Для справки: маслины – это патроны. Но не всем сотрудникам МВД известно, что в патронах иногда бывают пули… И не надо на меня смотреть вызывающе! Потерпи и послушай. Если вы пару раз участвовали в погонях и один раз видели драку с карманными ворами, то не думайте, что имеете представление о жестокости. Ты не фыркай глазами, а слушай… Если я тебе говорю, значит, мне не безразлично… Так вот, если ты тут типа внедряешься, то напрасно хочешь насмешить Ташкента. Я вот сейчас спиной к нему сижу, но знаю каждую его мысль. По-твоему, он думает о том, что я помешал ему познакомиться с тобой? Бред. Он вспоминает, нет ли между нами чего и с какого, собственно, я здесь нарисовался… Видишь там Рагу в белой нейлоновой рубахе? В девяносто втором году Ташкент с разворота вынес ему три передних резца только за то, что в девяносто первом они нехорошо поговорили в городе Нарве. А перед тем, как нанести удар, Ташкент рассказал ему смачный и остроумный анекдот, после которого Рагу и высунул свои клыки… Так вот, ты, внедренная, и секунды легенду не удержишь. Ташкент, конечно, книг прочитал меньше, чем ты, но он прошел такой Крым и Рым, в которых ни одним вашим ведомственным санаторием и не пахнет. Я не очень усложняю семантику диалога? В конце концов, я старше тебя по званию, должности и возрасту в этом мире… Погоди-ка, что там за шебуршание происходит? Глазами не вижу, но спиной чую. Поясни.

А «шебуршание» происходило за столиком Ташкента. Полина увидела, как тот, рассматривая, тщательно покрутил в руках бутылку белого вина и с легким кивком передал ее официанту, который торжественно направился в их сторону.

– Извините, это вам просил передать ваш знакомый.

Камыш скорчил гримасу, которую не мог увидеть халдей, и, вновь настроив лицо, развернулся к Ташкенту.

– С уважением! – Ташкент эту фразу произнес вполголоса, но отчетливо подтвердил ее жестом, приложив руку к груди.

– Благодарю, – ответил Камыш, отвернулся и потыкал в этикетку пальцем:

– Очень недурное – под сотку баксов.

Он разлил вино в бокалы, и они выпили, причем Камыш выразил надежду, что Ташкент все-таки не успел подсыпать туда мышьяку.