Пьесы - Макс Фриш

Я уже говорил, что Дон Жуан бездетен. Будь у него хоть 1003 ребенка, он все равно бездетен. У него их нет - он всегда сам по себе. С того момента, как он станет отцом - признает свое отцовство, - он перестанет быть Дон Жуаном. Это будет его капитуляцией - первым шагом к зрелости.

Почему не существует пожилого Дон Жуана?

Интеллектуальное кощунство Дон Жуана в том и состоит, что он хочет остаться сам по себе - мужчиной без женщины - человеком. В сравнении с творением у него интеллект ребенка, - поэтому занавес должен упасть прежде, чем Дон Жуану исполнится тридцать пять лет. Иначе ему суждено остаться шутом - в этом сущность его интеллекта.

(Казанова может состариться!)

Испанское в Дон Жуане... Можно пренебречь этим, но попробуйте надеть на него другой национальный костюм, будь то немецкий, англосаксонский или славянский! Такая попытка независимо от нашего более широкого толкования образа лишний раз убедит нас в том, что Дон Жуан был и есть дитя испанского духа. Испанец - таким по крайней мере я вижу его на основе моих впечатлений от непродолжительной поездки в эту страну - не знает, что такое "может быть" или "и так и этак", только - "так, а не иначе". Ведь и вино он знает только двух сортов - красное или белое! Ему чужды нюансы. В этом есть что-то грандиозное, что проникло и в быт. Ему чужды колебание, смешение, посредничество, но и - богатство оттенков. Ему чужды душевное равновесие, уют, и в этом смысле - сострадание, хочется даже сказать - гуманная любовь. Если испанец говорит: "Я тебя люблю" - это означает: "Я тебя хочу". И его мужество - оно ведь присуще и Дон Жуану - часто кажется позой, утешающей одинокого фаталиста под пустынной голубизной испанского неба: смерть или жизнь - какая разница! Ведь и в их танцах есть что-то упрямое, высокомерное, вызывающее. Настроение отметается как нечто недостойное, оно растаптывается ногами, жестоко, презрительно. И как ни страстен их танец, он никогда не завершится экстазом, блаженством разрешения, но только - триумфом над экстазом, внезапным выпадом абсолютного самообладания. Гордого, разумеется. Но при этом в гордости непременно есть что-то выхолощенное, поддельное. Любовь к жизни? Скорее, любовь к укрощению - это более по-испански. Серебристо-белый тореро, идущий навстречу черному быку, человек, во всеоружии духа вступающий в смертельную схватку со зверем, - это и есть Дон Жуан. В конечном счете и для тореро главное не в том. чтобы сохранить жизнь. Это еще не победа! Грациозность - вот, что делает его победителем! Точность геометрического расчета, танцевальная основа движений - вот, что противопоставляется звериной мощи! И эта победа артистического духа переполняет арену взрывами восторга. Черный зверь, которому бросает вызов Дон Жуан, и есть та природно-родовая сила, которую, в отличие от тореро, он не может убить, не убив самого себя. В этом разница между ареной и миром, между игрой и бытием. Посещение корриды - лучшее введение к Дон Жуану, если не считать Кьеркегора.

Дон Жуан, который не убивает, - немыслим, немыслим даже в пределах комедии. Смерть цепляется за него, как ребенок за юбку матери. Самое удивительное - мы даже не ставим ему это в вину - еще меньше, чем генералу! И его немалые преступления, подлежащие обязательной каре с точки зрения любого суда (и в том числе и вашего, уважаемые зрители!), как ни странно, ускользают от нашего возмущения. Невозможно представить себе Дон Жуана, кончившего тюрьмой. Его тюрьма - весь мир, или, другими словами, Дон Жуан нам интересен лишь постольку, поскольку он в состоянии избежать нашего осуждения, ведь он - метеор, он стремительное падение, которого он вовсе не жаждет, ибо в результате оно приводит к гибели, что лишний раз убеждает, насколько мы далеки от рая.

Живи он в наши дни, Дон Жуан (каким я его себе мыслю), он занимался бы, скорее всего, ядерной физикой: чтобы познать истину. Конфликт с женским началом, то есть с непременным желанием сохранить жизнь, остался бы прежним. Ведь и будучи атомным физиком, он рано или поздно встанет перед дилеммой: смерть или капитуляция того мужского духа, который, останься он самовластным, взорвет творение, как только для этого у него появится техническая возможность.

За каждым Дон Жуаном стоит скука, хотя и прикрываемая наигранной удалью, скука не зевающая, но выкидывающая фортели. Скука интеллекта, жаждущего абсолютного, но убедившегося в невозможности его обрести. Короче говоря, великая скука меланхолика с больной душой, у которой отмирают желания... Единственное, что у нее остается, - остроумие. Дон Жуан, лишенный остроумия, давно бы повесился.

Романо Гуардини 1 о меланхолии:

"Меланхолик требует непременной встречи с абсолютным, но только в виде любви и прекрасного... Это жажда того, что Платон называл собственной целью эпоса, жажда наивысшего блага, которое одновременно было бы самой действительностью, непреходящей и безграничной. Эта жажда абсолютного у меланхолика связана с осознанием ее тщетности... Меланхолия - это муки рождения вечности в человеке".

(Прекрасное: чистое, ясное, прозрачное. Это и имеет в виду Дон Жуан, когда говорит о геометрии, и, конечно, он имеет в виду начертательную геометрию.)

1 Гуардини, Романо (1885-1968) - немецкий геолог и религиозный философ.

Абсолютное... Вряд ли возможно ожидать от современного драматурга, чтобы он воплотил его в образе Каменного гостя. На что оно нам, это пугало? Но Дон Жуан без него немыслим - без этого сплава из всевозможных легенд, античных и бретонских, и одной пародией тут не обойтись. Ведь пародия исходит из предпосылки, что зритель в глубине души верит в пародируемое. Но кто из наших зрителей поверит, что мертвецы, над которыми надругались, и впрямь, явившись с того света, усядутся за наши столы? Ведь в этом случае в наших парламентах и на конференциях, где решаются вопросы о войне и других насущных делах, не было бы проходу от скелетов, а люк (нам пришлось бы его построить, если бы мы в это верили) кишмя кишел бы министрами, директорами, генералами, банкирами, дипломатами, журналистами...

Нет, в это мы больше не верим.

Но нам остается поэзия, и в этом смысле классическая легенда о поглощении нечестивца адом продолжает жить. Доведенный до отчаяния невозможностью существовать в своей роли, причем невозможность эта проявляется не метафизически, а в обыкновенной скуке, Дон Жуан - теперь уже сам - инсценирует легенду о своем низвержении в ад. Пусть это всего только афера, уловка, чтобы спастись. Пусть это всего только искусство, которое выдает себя за абсолютное, пусть это только поэзия. Но потом вдруг выясняется, что легенда, которой он дурачит весь мир, лишь единственный способ выражения его действительного, внутреннего безысходно-подлинного конца.

Конечно, не эти, родившиеся задним числом мысли побудили автора написать предлагаемую пьесу: она написана ради удовольствия писать пьесу.

"БИДЕРМАН И ПОДЖИГАТЕЛИ"

Пьеса, возникшая в 1957-1958 годах из радиопьесы "Господин Бидерман и поджигатели", была впервые сыграна вместе с одноактным фарсом "Необычайная ярость Филиппа Хоца"; эпилог, написанный позже, предназначается главным образом для немецких постановок пьесы; опыт убедил автора, что пьесу можно играть и без эпилога.

Премьера пьесы состоялась в Цюрихском драматическом театре 29 марта 1958 года (режиссер - Оскар Вельтерлин).

Немецкая премьера пьесы (с эпилогом) состоялась в Городском драматическом театре во Франкфурте-на-Майне 28 сентября 1958 года (режиссер - Гарри Буковиц).

"ГРАФ ЭДЕРЛАНД"

Первый фрагмент пьесы, написанный в 1946 году, напечатан в книге "Дневник. 1946-1949". Премьера пьесы в первой редакции состоялась в Цюрихском драматическом театре 10 февраля 1951 года (режиссер - Леонард Штекель). Вторая редакция пьесы, постановка которой впервые состоялась 4 февраля 1956 года (режиссер - Фриц Кортнер) во Франкфурте-на-Майне, не печаталась. Вскоре после этого автор наложил запрет на постановку пьесы в любой редакции. Настоящий текст, законченный в феврале 1961 года, следует рассматривать как окончательный вариант. Премьера состоялась в берлинском Театре имени Шиллера 25 сентября 1961 года (режиссер - Ганс Литцау).

При постановке можно пренебречь пятой картиной и шестая картина может слиться с восьмой, так что вся пьеса будет состоять не из двенадцати, а из десяти картин.

"БИОГРАФИЯ"

Место действия этой пьесы - сцена. И зритель должен ясно понять, что перед ним площадка, которая тождественна самой себе, а именно сценическая площадка. И на ней разыгрывается то, что можно разыграть лишь на театре,попытку изменить жизнь человека. Иными словами, здесь показывается не биография господина Кюрмана, которая сама по себе весьма банальна, а его отношение к тому факту, что с годами каждый человек обрастает биографией; такова тема пьесы, и поэтому действие не должно создавать иллюзию реальности, оно лишь ее отражение; это как в шахматах, когда мы хотим повторить основные ходы проигранной партии, чтобы выяснить, каким образом и с какого именно момента ее надо было сыграть по-иному.