Красная тетрадь - Екатерина Мурашова

Никанор кивнул.

В Вериных желтых глазах мелькнуло что-то похожее на облегчение.

– Я пришла сюда по своей воле, Никанор, – сказала она. – Купить меня нельзя за все золото мира.

– Королевна… – прошептал Никанор, коротко простонал и закрыл лицо руками.

Некоторое время оба молчали. Вера привстала и поправила костер. Вокруг быстро темнело, и что-то угрожающе гудело и кряхтело в верхушке ели.

– Это леший, – усмехнулась Вера. – Пугает нас.

– Я не боюсь, – растительность на лице Никанора шевельнулась, обозначая улыбку. – Теперь уж совсем ничего не боюсь.

– Я буду сюда неделю приходить, – тихо сказала Вера. – Каждый день. Потом ты меня отпустишь. А я отпущу – тебя.

Никанор засунул руку в тюк, который положил на край одеяла, достал свернутые в трубку бумаги. Протянул Вере.

– Возьми. Здесь карта и все. Условия Черного Атамана… Дубравина. Коська придет к вам завтра после заката. Спросите его про место, коли пожелаете. А потом вы ему скажете, зачинаем дело или нет. Он Атаману передаст, а дале уж – ваши дела.

– Сейчас отдаешь? – удивилась Вера. – А коли я свою долю не выполню? Не атаману, тебе? Не боишься?

– Нет, – Никанор помотал огромной кудлатой головой. – Ты пришла… без псов своих… Чтобы спросить?

– Да. Чтобы спросить, – Верины глаза вспыхнули внезапным и жутким оранжевым огнем. Может быть, оттого, что в костре развалилось полешко.

– Тогда – вот, – мужчина сунул руку за голенище сапога и протянул Вере огромный нож.

– Что это? Зачем? – сильные пальцы Веры сомкнулись на костяной рукоятке.

– Я хочу быть весь в твоей власти. Я – беглый каторжник, разбойник, меня считают убийцей твоего мужа. Хочешь – убей меня сейчас. Ты можешь убить, я знаю. Может быть, это лучше всего будет.

Несколько почти невыносимых минут мужчина и женщина смотрели в глаза друг друга. От напряжения у обоих на глазах выступили слезы. Их лица были яростны и красивы, как красив любой миф. Сколько субъективного времени вместилось для них в этот промежуток, невозможно даже вообразить. Одно мгновение? Вся жизнь?

– Нет. Я пришла, чтобы спросить.

– Хорошо. Я не убивал Матвея. Он вообще умер случайно. Стреляли в тебя.

– Кто? Почему?

– Глупость вышла. Николай Полушкин хотел под шумок отомстить Софье, твоей тогдашней девочке-хозяйке. Чем-то она ему не угодила…

– Ну… я приблизительно догадываюсь…

– Он нанял кого-то из воропаевских, считая, что во время бунта она обязательно там появится, и по своей шустрости непременно ввяжется во что-нибудь. Заказ, как я понял, был даже не убивать обязательно, а так – подстрелить. О тебе и речи не шло, Николай знал, что ты болеешь. Софья действительно приехала, но держалась как-то в стороне, незаметно. Этот, которого Полушкин нанял, ее и не заметил вовсе. Всех других женщин, которые там были, он знал. И тут появляешься ты, и начинаешь говорить речь. Этот дурак и решил, что незнакомая ему женщина и есть Софья. Он выстрелил, а Матвей заслонил тебя…

– Но ведь ты тоже стрелял, – медленно сказала Вера.

– Да, в воропаевского. Не попал, куда мне. Я ведь в слугах всю жизнь был, а не в солдатах…

– А как же ты узнал…?

– Собака Печиноги туда, на того, смотрела. Наверное, чуяла чего-то. И инженер, наверное, по ней заметил, но не успел… Матвей-то, я понимаю, стрелок получше меня был… Ты веришь теперь?

Вера молчала. Никанор поправлял костер, не глядел на нее.

– Пожалуй, да. Верю, – наконец сказала она. – Я плохо помню, но мне все время казалось, что что-то здесь не то…

– Что ж… – мужчина перестал возиться с костром, опустил руки. – Тогда…

Вера расчистила от хвои кусочек земли и чертила узоры кончиком ножа.

– Этот нож… Я правильно понимаю, ты хотел…?

– Да! Если бы ты за золото легла с убийцей Матвея, я… Не знаю, смог ли бы я убить тебя. Но попытался бы точно. И уж конечно сам жить после того не стал. Все эти годы… каждую минуту… Если так, тогда – зачем?…

– Да уж чего теперь-то… – усмехнулась Вера и отшвырнула нож в сторону. – Забыли, Никанорушка!

– Верочка! Я столько лет думал, ждал, представлял себе… А теперь сижу, как дурак и…

Ожидание повисло на низких ветках ели как золоченые и серебряные рождественские пряники. Оно никого не тяготило, наоборот – было укромным и приятным. Маленькая желтая пичужка с голубой головкой ловко спустилась по стволу, чтобы получше разглядеть замерших внизу людей. Она собиралась устроиться на елке на ночь, и даже рассматривала ее на предмет постройки гнезда поближе к верхушке, и теперь положительно не знала, как поступить. Отказаться от своих намерений? Дым до верхушки почти не доходил, но эти большие существа около костра вызывали подозрение. На первый взгляд они не едят птенцов, но все же…

– Какой ты весь заросший, – сказала Вера. – Я еще с Петербурга помню, что волосы у тебя на груди похожи на полегшую под ветром пшеницу… Хотя сейчас, наверное, они уже поседели. Ты покажешь мне?

– С Петербурга?! – Никанор поднес руку к лицу и закусил зубами основание большого пальца. Поборов себя, спросил хриплым, совсем уже другим голосом. – Я… могу?

– Будь сильным, – сказала Вера.

– Есть что-нибудь… для тебя?

– Будь сильным.

– Быть сильным… с тобой?

– Да. Будь сильным.

Не медля более, Никанор протянул руки и принял Веру в свои объятия. Сплющенная с полюсов, белая, похожая на луковицу луна тихо всползала на небеса. Пролески закрылись на ночь. Бодрые весенние мыши оголтело носились между корней. Злобный дух их племени – ушастый филин – летел между деревьями в лиловой тьме, медленно взмахивая крыльями. Странная механическая песнь козодоя неслась над лесом. Пичужка с голубой головкой поднялась по веткам наверх и, решив, что утро вечера мудренее, нахохлилась и сунула клювик под крыло. Удушающе пахло весной. Кони на поляне фыркали и волновались.

– Годы твои немалые, пойдешь, однако, замуж. Довольно тебе отца позорить. Выберешь из кого я скажу, и все дела, – Алеша говорил тяжело, и его маленькие глазки буквально сверлили стоящую перед ним невысокую, крепко сбитую девушку.

Варвара фыркнула и перекинула со спины на грудь синеватую косу с вплетенной в нее красной лентой.

– Говорила же тебе сто раз, отец: не заставишь! Чего ж опять? Не желаю замуж. Мне так любо, на свободе…

– Потаскушная твоя свобода! Мне уж люди в глаза тычут. Порядочная девка, хоть русская, хоть остячка, замужем быть должна. Что за свобода? Где ты шляешься, с кем любишься? Вон как налилась! Не может такого быть, чтобы тело своего не захотело. Кто он? Какой-нибудь вонючий охотник-самоед? Возитесь с ним под кустом, как собаки! Ты – моя дочь! Я – важный человек, меня люди уважают…