Южный ветер - Норман Дуглас

-- Ко сну? Совершенно с вами не согласен. У этой русской секты было на родине от двух до трех миллионов сторонников, Херд. Но, боюсь, наш маленький контингент долго на острове не задержится. Судья говорил мне, что намерен разделаться с ними при первом удобном случае. Если там и вправду созывают Милицию, я не удивлюсь, услышав, что Мессия опять что-то отколол.

-- Правда? Хм. Милиция... Мне что-то вдруг стало так жарко.

На сегодня мистер Херд услышал достаточно. Теперь он откинулся назад и замер.

Однако у Кита сна не было ни в одном глазу.

-- Ну что вы за человек, мистер Херд, одни огорчения с вами. Сначала вы втягиваете меня в религиозную дискуссию, а стоит мне разойтись, как вы засыпаете.

-- Я не хотел спорить с вами, дорогой мой друг. Слишком жарко для споров. Я хотел услышать ваше мнение.

-- Мое мнение? Послушайте, Херд. Человечество отдано на милость кучке невротиков. Невротиков с их дурацкими лозунгами. Такими как "долг", "милосердие", "целомудрие", "трезвость". Трезвость! Ради того, чтобы какая-нибудь мисс Уилберфорс не являлась домой пьяной -- послушайте же, Херд! -- всех остальных невменяемых, вроде нас с вами, лишают удовольствия выпить после десяти часов вечера кружку пива. До чего же мы любим мучить самих себя! Нет, вы послушайте, Херд. Я скажу вам к чему дело идет. Мы созрели для нового Мессии, совсем как эти русские. Мы не европейцы. Мы индийские факиры, самоистязатели. Шайка мазохистов. Вот во что превратили нас верхние боги. Да послушайте же, Херд!

Но смысл его тирад уже не давался епископу. Их звук доносился до него подобием далекого эха. Он задремал, сам того не заметив.

-- Факиры. Я все понимаю...

Казалось, лодка движется медленнее, чем прежде. Возможно, гребцы устали или перегрелись. Жар проникал даже сквозь полог. Устроившийся на подушках мистер Херд ощущал, как лоб его покрывает испарина. На него словно пало заклятие -- заклятие южного полдня. Оно убаюкало его чувства. Сковало мысли.

Наступило долгое молчание, нарушаемое лишь плеском весел и ровно текущей беседой двух греческих гениев, видимо, невосприимчивых к полдневным лучам и целиком ушедших друг в друга. Они разговаривали и посмеивались, не повышая из учтивости голосов. Время от времени мистер Херд приподымал тяжелые веки, чтобы полюбоваться веселой игрой их черт, дремотно гадая, о чем можно вести столь бесконечные, учтивые разговоры.

ГЛАВА XXVI

Как старый лодочник, так и мистер Кит были правы в своих догадках. На рыночной площади происходили беспорядки и беспорядки серьезные: настолько серьезные, что впервые за пять лет -- со времени того самого скандала, который учинила здесь ирландская леди со своим пуделем, -- пришлось созывать Милицию. Вина же за происшедшее целиком лежала на Священных шестидесяти трех.

Самого Мессию укорить было не за что. В последнее время бедный старик сильно сдал, ослаб и телом, и духом. Художник-француз, специально приехавший из Парижа, чтобы зарисовать его для предприимчивого журнала "L'Illustration(45)", после нескольких сеансов позирования отозвался о нем без всякого снисхождения: "comletement ga-ga(46)". Роскошь непентинской природы, обильная пища, преклонение учеников, алкогольные и плотские излишества подточили его крепкое мужицкое здоровье, помутили разум и не оставили камня на камне от энергии и коварства, позволявших ему некогда править Императорским Двором. Тело заплыло жиром. Сознание распадалось. Даже от присущей ему когда-то чистоплотности остались одни воспоминания. Одутловатый и бледный, он восседал в темной комнате, приобретая все большее сходство с каким-то выросшим в тени непотребным овощем.

Редкие движения давались ему все с большим трудом; он и рот теперь если и раскрывал, то главным образом, чтобы поесть, ибо аппетит у него, благодаря определенного рода усилиям городского врача, сохранялся вполне удовлетворительный. Когда же он пытался говорить, то изо рта его вылетали разрозненные слоги, из каковых даже самым преданным ученикам не удавалось слепить фразу, связную настолько, чтобы ее можно было вставить в "Златую Книгу". Широкой известности все эти обстоятельства еще не приобрели, но посвященные взирали на них в смятении. Для них не было тайной, что последние из вошедших в Книгу, приписываемых ему изречений числом в двадцать одно никогда не слетали с его уст. Их состряпала клика молодых экстремистов, ставших ныне хозяевами положения. Эти фанатики подредактировали "Златую Книгу", а старика держали в полном подчинении, оттерев его прежних, более умеренных приспешников.

Вот их-то непродуманные действия и стали причиной катастрофы, которая затмила озарявшее Непенте сияние святости и привела апостолов к столкновению со всемогущим мирским законом. Обеспокоенные затянувшимся бездействием Учителя, они воспылали, как это водится у учеников, желанием усовершенствовать учение и решились на смелый шаг. Они решили, что настало время явить миру новое Откровение.

Стоит напомнить, что последнее из несомненно принадлежавших Мессии откровений, сводилось к тому, что "плоть и кровь теплокровных скотов суть мерзость для Белых Коровок". Слово "теплокровные" попало в это наитие потому, что такой продукт питания, как например рыба, пользовался у Мессии особой любовью, отчего он и не чувствовал себя вправе лишить истинно верующих этого дара Божия.

Упомянутые фанатики, проявляя неуместное рвение и не задумываясь о том, что оно может стоить многим из них жизни и свободы, обнародовали новое Откровение, имевшее следующий вид: "все, исходящее от мертвых скотов, суть мерзость для Белых Коровок". Слово "мертвые" попало в это наитие потому, что такой сельскохозяйственный продукт, как например овечья шерсть (а вернее -- изготовленная из нее одежда), пользовался у них особой любовью, отчего они и не чувствовали себя вправе лишить истинно верующих этого дара Божия.

Но даже и в таком виде новая Заповедь требовала, чтобы Священные шестьдесят три поступились массой удобств. Кожаной обувью, живописными поясами, костяными ручками ножей, гребешками, сальными свечками... Впрочем, они были готовы следовать букве этого предписания, поскольку оно давало им нечто такое, чего жаждут все религиозные люди, а именно -средство помучить самих себя. Так все и шло до настоящего утра, в которое на рыночной площади появилась, неспешно фланируя, совсем недавно прибывшая из дикой Московии, еще горящая пылом самоотречения и ничего не ведающая о местных обычаях и законах компания крепышей в только что купленных пеньковых сандалиях.

Один из них вдруг вспомнил, что у него вышли сигареты, благо табак не происходил от теплокровных животных, ни даже от мертвых. Не зная ни слова по-итальянски, он зашел в табачную лавочку и жестом изобразил процесс курения -- так умело, что владелец лавочки сразу все понял и вручил ему пачку. Тут крепышу пришло в голову, что ему не помешают и спички. Это потребовало жеста более сложного, столь сложного, что пожалуй никто, кроме непентинца, одаренного, как и все представители его народа, живой интуицией, не смог бы и отдаленно понять, что именно требуется апостолу. Табачник оказался на высоте положения. С улыбкой добродушного понимания он выложил на прилавок крошечный коробок восковых спичек ценою в два су.