Когда гаснут звезды - Пола Маклейн

бы представить, — говорю я ему, — неважно, насколько это кажется невозможным, насколько далеким. Чем жестче реальный мир, тем важнее становится эта мечта. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— То, с чем она боролась? Ее родители все время лгали ей, и обрывки воспоминаний возвращались.

Я киваю, подбадривая его.

— Это имело бы смысл, не так ли?

Раздается скрип, когда инспектор Энн ерзает на стуле. По выражению ее лица я вижу, что Грей ничего не рассказывал ей о ситуации с Кэмерон дома или о ее жестоком обращении, но она не отстраняется и не вмешивается. Может быть, она интуитивно почувствовала тьму, которую несет в себе Кэмерон.

— Сны могут рассказать нам о многом, — продолжаю я. — Это своего рода карта внутренней жизни. Иногда размышления о том, кем мы могли бы когда-нибудь стать, — это единственный способ пережить реальность того, кто мы есть на самом деле.

Взгляд Ди Энн мягкий.

— Например, не совсем вписываешься в маленький городок, где никто не выглядит и не думает так, как ты, милый.

Я не могу не восхищаться ею. Она мать-одиночка. Грей никогда не упоминал о своем отце, но инспектор Энн, похоже, справляется сама по себе, по крайней мере, в одном смысле. Она пытается встретить своего сына там, где он есть, принимая его таким, какой он есть, любя его.

— Думаю, да, — тихо отвечает Грей.

— Мечтать — это смело, — говорю я. — Иногда это все, что у нас есть.

* * *

Некоторое время спустя я выхожу в Джаг-Хэндл, надеясь найти хотя бы фрагмент ответов, которые мне нужны, в роще круммхольц. Иду пешком, Крикет мчится впереди меня, как будто она давно знает дорогу, через пролом в деревьях, уткнувшись носом в землю, уже приступая к делу. Утреннее солнце пробивается сквозь кроны деревьев копьями. Свет ловит десятки паутин, превращая их в бриллианты. Некоторые из них размером с кленовые листья. Другие крошечные и покрытые перламутром от росы, как сказочные гамаки или качели. Это такое место, которое может заставить вас поверить почти во что угодно: что целые цивилизации могут жить под шляпками грибов; что обычные законы никогда полностью не действовали здесь и не имели значения.

Пока Крикет исследует местность, пробираясь под низкими, измученными ветвями, я сама медленно осматриваю местность. Прошло слишком много времени, чтобы физические подсказки были вероятны, но я ищу что-то более глубокое и тонкое — что-то, что я, возможно, не столько вижу, сколько чувствую. Мои глаза перебегают с ветки на ветку. Было ли это здесь, где Кэмерон стояла в тот день? Или здесь? И когда она выглянула наружу, ее лучший друг за объективом, чего она хотела? Кто появился, чтобы пробудить в ней надежду? И как он вообще до нее добрался?

Мне трудно представить, что крючок появляется из ниоткуда, кто-то останавливает Кэмерон на улице, может быть, после школы, и спрашивает ее, хотела ли она когда-нибудь стать моделью. Даже если бы ее границы были плохими, а отчаяние было высоким, разве она не сказала бы Грею, что собирается делать? И в любом случае, даже если это был метод, который использовал хищник, чтобы заманить ее в ловушку, а затем дать большие обещания, мог ли парень, которого мы искали в последнее время — рейнджер или сотрудник парков, имеющий доступ к заповедным землям и знающий их, — также побудить Кэмерон думать, что у нее был такой вид шанс стать успешной или даже знаменитой? Как эти два элемента соединяются, если вообще соединяются? Неужели мы ошибаемся насчет угла зрения про рейнджера, и я сейчас нахожусь в каком-то нелепом касании? Следуя по ложному следу в место, которое ничего не значит?

Поговори со мной, Кэмерон, думаю я. Пожалуйста. Но шевелится только Крикет, ее шерсть испещрена солнечными бликами, в то время как мелкие пылинки плавают вокруг нас, никогда не оседая.

— 56-

Когда Иден умерла в сентябре 1975 года, мы похоронили ее на кладбище Эвергрин на семейном участке Стратеров, рядом с матерью и отцом Хэпа, бабушкой и дедушкой, тетями и дядями, даты на камнях восходят к 1850-м годам.

Хэп не произнес надгробной речи и не сказал больше нескольких слов на ее службе. Он не хотел, чтобы люди собирались у дома, передавая слова утешения, и не хотел носить костюм ни на минуту дольше, чем это необходимо. Он просто хотел побыть в лесу.

Потом мы отправились в Государственный парк Ван Дамма, только вдвоем, в папоротниковый лес, гуляли, почти не разговаривая. Что тут было сказать? Мы шли пешком час или больше, не отдыхая, пока не достигли тенистого места вдоль реки. Там мы сидели бок о бок на большом плоском камне и просто смотрели на воду.

— Я когда-нибудь рассказывал тебе историю о мальчике, которого я однажды нашел, который случайно застрелил своего брата? — спросил он через некоторое время.

Я покачала головой. Он не рассказывал, но я бы все равно сказала ему «нет». Я бы сделала все, что угодно, чтобы заставить его говорить. Подойдет любая история. Вообще без урока. Я нуждалась во всех них.

Мальчикам было по шестнадцать, сказал он мне, Джейк и Сэм Дугласы. Близнецы. Сначала он знал только, что они пропали без вести после дневного похода. Их мать высадила их здесь, в государственном парке Ван Дамма, а затем запаниковала, когда они не вернулись на стоянку три часа спустя.

В тот же день команда Хэпа отправилась в путь еще до наступления темноты, но вернулась с пустыми руками. На следующее утро он собрал еще людей и вернулся. Парк занимал тысячу восемьсот акров, с десятью милями ухоженной тропы вдоль Литтл-Ривер. Мать мальчиков настаивала, что у них не будет никаких причин блуждать, но они не появились ни на одном участке тропы. Не в карликовом лесу, где почва была рыхлой от свежего дождя. Не в рощах низкорослых кипарисов, рододендронов и карликовых сосен.

Только ближе к вечеру второго дня один из рейнджеров Хэпа заметил ярко-синюю рубашку в камуфляжном углублении ствола красного дерева, маленькой пещере, где корневая система открывалась, как потайная дверь. Внутри, скорчившись в этом узком пространстве, Сэм Дуглас был найден немым, молчаливым