Тарантул - Сергей Валяев

Ба! Знакомые все квадратные ряшки! Кого я вижу — братва господина Соловьева: Шкаф, Цукор, Хмель, Бугай, Соломко, Треф, Мамонт, Смольный Гласс, Клоп, Мармелад, Сучь, Гусь, Витек, Акула, Чубук, Сумчатый, Шах и др?

Понимаю-понимаю, происходит дележ сладкого пирога. А почему меня не позвали — зам. ответственного по делению? Не хотели беспокоить по милому пустячку? Ясненько? А где сам Соловушка? Ах, в кабинете директора?.. Забирает бразды правления в свои справные руки? Примет вне очереди и без предварительной записи?.. И пока я достигал вожделенного кабинета, Чеченец заполнил мои клетки тяжелой силой и ненавистью. Двигался куражной и танцующей походкой, точно тень по мертвым руинам.

Прекрасно понимал, что мои действия не смогут изменить существующий миропорядок, и тем не менее, кто-то же должен первым начать разборку каменных завалов, под которыми погребены живые люди.

Ударом ноги Чеченец вышиб дверь кабинета. В два спецназовских прыжка махнул через казенный кабинет…

За столом находились трое — они подписывали документы. У двух клерков от желудочного страха за свое будущее были смешные, обвислые лица, словно у пластмассовых кукол, кинутым на рубиновые угли печи. А вот господин Соловьев упивался своим благополучием и уверенностью в завтрашний день. Он не отличался большим умом, мой бывший школьный приятель, а ныне „шестерка“ у Хозяина, считая, что он находится под защитой ныне действующей конституции.

Свысока поглядывая на бюрократическую мелюзгу, он чистил маникюрной пилочкой свои перламутровые ногти. Дурак, он не знал, что чеченцы ненавидят предателей до иступленного бешенства, и поэтому потерял бдительность и боевой настрой.

Удар спецназовской бутсы в челюсть привел его в чувство — он, как акробат, кувыркнулся с кресла и попытался найти опору для сопротивления. Второй удар в пах — заставил его соизмерить свои желания и возможности. Третий удар в область солнечного сплетения взбодрил моего оппонента, однако всего на мгновение — он снова рухнул на пол. Пришлось самому вздернуть мешковатое тело и приставить к стеночке, чтобы обработать короткими ударами стухнувшуюся физиономию. Кровь врага брызгала на стены, стулья, столы и клерков, обмерших на всю оставшуюся жизнь. Так лопались перезревшие помидоры, когда мы, юные тимуровцы, сыскивали вагоны с этой скоропортящейся продукцией и шваркали раскисшие мячики о вагоны, проходящих в неведомое далеко скорых поездов.

— Алексей! Прекрати! — услышал крик. — Зачем эта живодерня?

Оскалившись, оглянулся: кто там не спрятался? У открытой двери толкался коллектив молодежи во главе с модной и красивой женщиной, которая напомнила мне же мое имя.

А вот как её имя? Имя как пароль? И вспомнил: Вирджиния — есть такой штат в дружеской ныне нам стране. Кажется, у нас есть общая цель? Или кто-то из нас есть цель?.. Цель чего?..

Хрипы под моими ногами прервали эти странные и полубредовые вопросы. Я обратил внимания на того, кто корчился у стены. На нем не было лица кровавая маска. И сквозь эту маску прорези мутных глаз. Я навис над поврежденным врагом и сочувственно спросил:

— Больно?

— Ыыы, — разлепил створки рта.

— Всем живым больно, дружище, а мертвым нет, — заметил я. — Теперь будешь это знать.

— Ыыы, — переживал.

И я понял в чем дело: маникюрная пилочка с алмазным напылением. Она, бесхозная, валялась на полу. Пришлось её поднять.

— Алексей! — знакомый голос остановил поступательное движение моей руки к глазной щели врага.

— Что?

— Ты с ума сошел?

— Не знаю, — и, воткнув пилочку в мягкую чужую щеку, посчитав нужным предупредить. — В другой раз убью!..

— Ыыы, — сучил ногами.

Я пожал плечами: странные людишки, когда им дарят жизнь, они смертельно обижаются, и направился на выход. У двери толкались мои коллеги по ТОО „Лакомка“. На их трапецевидных ряшках я заметил проблески интеллекта, может, поэтому обратился к коллективу с просветительско-культурной речью о вреде дурного поведения в обществе. Иногда общество способно и лягнуть, как лошадь, и тогда мы имеем то, что имеем, и указал на господина Соловьева, над которым хлопотали сердобольные клерки.

И пошел прочь, забыв о причине нашего с Вирджинией появления в особнячке. И в этом никто не виновен. Никто. Даже Чеченец. Он поступил, как считал нужным; и нет такой силы, способной его остановить в желании быть самим собой.

… Джиповой отсек летел по знакомой траектории скоростной магистрали. В салоне бился музыкальный шквал, отвлекающий меня от проблем текущего дня. Моя спутница нервно курила сигарету и смотрела в окно. Там падал снег — и было впечатление, что мы мчимся в героиновой пороше.

Сон! Проклятый сон не давал мне спокойно жить и умереть. Человек, как доказывает практика, ничто иное, как биохимическое соединение; иногда, правда, Боже пытается втемяшить в его головушку такие понятия, как любовь к ближнему и вера в доброе и вечное… А порой Всевышний подает телесному мешку знаки, как бы предупреждая о грядущей опасности. Может, я слишком впечатлительная и эмоциональная субстанция, да мне кажется, что ничего в природе нет случайного…

Сны есть наша реальность, только преломленная через некую призму из, скажем так, небытия, где нет никаких границ — ни временных, ни пространственных…

Тишина отвлекает меня от размышлений на невразумительную тему — моя спутница выключила радио. В чем дело? Кажется, дорогая, я не давал причины вести себя так агрессивно?

Женщина нервно смеется — герой, нашел с кем счеты сводить? С шестерками! Стыдно было смотреть на этот вульгарный мордобой.

— Почему? — обижаюсь.

— Потому, что бил слабого.

— У них сила несметная…

— Не валяй дурака, Чеченец, — огрызается. — Знаешь прекрасно, ты под защитой Хозяина, и пока он в тебе нуждается, ты можешь мордовать любого…

— Это хорошая мысль, — говорю я. — Думаю, надо вернуться… — И делаю вид, что выкручиваю руль для радикального маневра.

— Прекрати! — орет Вирджиния. — Связалась на свою голову!..

Я смеюсь от души — надо же такому случиться: моя персона под защитой Хозяина. И в этом есть сермяжная правда нашей действительности. Права Варвара Павловна, ох, права. Да, братва вела себя очень странно, точно все были повязаны невидимыми путами. Следовательно, моя жизнь и свобода в волшебном предмете, именуемом „компакт-диск“. И пока я или кто другой её не обнаружил…

— Верка, — ору я, — на хрена мне что-то искать? Давай жить сто лет и умрем в один день!

— Умрем, — покусывает губы, — только не через сто лет.

— А когда?

— Дня через три-четыре.

— Куда все торопятся? — удивляюсь. — И краснострелочники? И фабричные? И ты?

— В счастливое будущее, Чеченец, — усмехается. — Все хотят получить счастье. В полном объеме.

— Я тебя не понимаю?

— И не надо тебе, милый, ничего понимать.

— Почему? Я любознательный.

— Чтобы в гробу лежали кости, надо поставить крест, — и дымная вуаль таинственности плавает перед её целеустремленным лицом.

Черт знает что! Какие-то игры в жмурки. Какая разница, когда сыщется эта проклятая дискета — через день или через сто лет? Для меня, например, никакой. Лучше через сто столетий. Подозреваю, этот срок не устраивает ни одну из трех заинтересованных сторон.

Ситуация сама по себе и смешна, и нелепа: компакт-диск один, а желающих им владеть намного больше. Что делать? Единственный выход распилить компьютерный кругляш на три равные части и одарить всех жаждущих и алкающих. Представляю, как вытянутся их рожи?

— Смех без причины — признак дурачины, — говорит Вирджиния.

— Извини, — каюсь я, понимая, что и на самом деле скалюсь, как ослик на морковку. — Вспомнил анекдот.

— Расскажи, не таи, — не верит.

И я ведаю байку о мужике, который проявил удивительное мужество, когда спас ребенка, упавшего с парохода в реку. Ах, какой герой! Ах, какой герой! — кричали все на палубе. А мужик утерся и цедит сквозь зубы: Знал бы, какая блядь меня толкнула в воду, убил бы!

Вирджиния смеется: героизм поневоле страшнее атомной бомбы. Не нужен нам героизм, товарищ Иванов, требуется кропотливая и спокойная работа на благо отчизны. То есть, не понимаю я. Тогда Варвара Павловна, как учительница, вновь начинает растолковывать суть своего предположения. Я, на её взгляд, лучше других знал отчима и мне необходимо каким-то чудесным образом угадать потайное местечко.

Чаще всего человек действует по шаблону — прячет, к примеру, американские доллары в собрание сочинений Л.Н. Толстого, немецкие марки — в тома А.П. Чехова, манаты — в „Поваренную книгу“, а отечественные рублики в книги Джека Лондона… я искренне верю во всю эту галиматью, Вирджиния смеется, оказывается она так шутит, и продолжает: но встречаются люди, мыслящие неожиданно, варианты их поведения практически невозможно просчитать и тогда можно взять родственника, в данном случае, усопшего и прибегнуть к помощи специалистов по психоанализу и гипнозу.