Череп епископа - Александр Прозоров

Ближе к сумеркам боярин, уводя за собой сыновей, свернул с Луги на узкую неприметную речушку, проехал по ней немногим дольше версты, после чего Ероша повернул в сторону берега, выбрался на широкое заснеженное поле, раскинувшееся от самой реки и до высоких земляных стен, над которыми поднималась в небо луковка с позолоченным крестом.

И здесь боярина в богатом доме рядом с храмом не оказалось — но и здесь воинов все равно встретили, вдосталь накормили и отвели широкую светелку для ночлега.

— Ну что, новику — поприветствовал утром младшего сына Ероша. — Пора тебе первое в жизни воинское поручение исполнять. Мчись сейчас назад, к Замежью. Как встретишь в пути ополчение, передай Семену Прокофьевичу, что в Бору на Луге все спокойно, и никаких ливонцев нет.

— Да, отец, — с готовностью вскочил мальчонка. — Все исполню в точности!

Уменьшившийся на двух коней и одного воина разъезд поутру выехал не в восточные, а в западные ворота Бора, легко преодолел полторы версты по ведущей к озеру утоптанной дороге и перешел на рысь, пересекая широкий водоем. Прямо напротив селения начиналась река Быстрица, соединяющая Черемецкое озеро с озером Врево. По льду скакать казалось очень просто — слои снега еще не доходил и до колена, и лошади раскидывали его просто и легко.

Выбравшись на соседнее озеро, разъезд повернул направо, так же легко и просто преодолел еще две версты, после чего врезался в высокие заросли камыша и перешел на неспешный шаг.

— Это надолго, — предупредил детей боярин, раздвигая камыши широкой грудью коня. — Здесь обычно ни зимой, ни летом хода нет. Летом топи открываются чуть не до самой Пагубы, зимой снег по грудь наметает. Только сейчас пройти и можно.

Так они пробивались чуть не весь остаток дня. Временами камыш расступался, но в ровных овальных проплешинах угадывалась не земля, а окна озер и бездонных омутов. Камышовые заросли оборвались только к сумеркам, когда бояре выбрались на берег реки Ширенки, вдоль которой вековые сосны встречались уже куда чаще, чем коричневые метелочки камыша.

Покормив коней, воины срубили две сухие ели, развели два костра и легли спать между ними, согреваемые теплом сразу с двух сторон. Время от времени, когда пламя начинало затухать, кто-нибудь из служилых людей поднимался и проталкивал толстые бревна дальше в огонь, заставляя костры разгораться снова.

В это самое время ливонская армия тоже располагалась на ночлег. Кнехты, пытаясь согреться, старались развести костры как можно выше и жарче, и возле каждого из них сажали дежурного, постоянно подбрасывающего дрова. Утром все те же дежурные поставили на огонь котлы, в которые сперва накидали снега, потом пшеничной крупы, а уже потом — настрогали нежные свиные окорока. Запах по округе растекся такой вкусный — что аж волки в лесах завыли.

На подъем и завтрак армия потратила немногим более получаса, после чего снова втянулась в движение, повернув с широкой Плесы на вдвое более узкую Пагубу.

— Сколько нам еще на снегу ночевать, господин епископ? — поинтересовался барон фон Кетсенворд, которому взамен погибшего у Чернево боевого коня пришлось довольствоваться трофейной лошадью, хотя и достаточно крепкой. — Вы ведь у нас вместо проводника.

— До Луги осталось пройти еще около пятидесяти миль, — откликнулся священник. — Вдоль нее у русских стоит много поселений, и далеко не все обнесены стенами.

— Да-а, пятьдесят миль, — вздохнул крестоносец. — Значит, еще не меньше двух ночей в снег заворачиваться придется. Надеюсь, хоть после этого Господь смилуется над нами и пошлет…

Впереди, на расстоянии нескольких полетов стрелы, вывернул из-за излучины отряд из трех всадников с заводными конями, и остановился, явно изумившись зрелищу наступающей армии. Спустя несколько мгновений удивление улетучилось, и они начали лихорадочно разворачивать жеребцов.

— Останови их! — во весь голос закричал дерптский епископ.

— Как? — развел руками барон.

Но демон Тьмы прекрасно понимал, к кому обращается священник — и в тот же миг боярин подумал, что убегать от врага: это стыд и позор! С врагом нужно сражаться. Боярский сын Ероша развернул коня, и помчался прямо на медленно наступающие по русской реке ордынские сотни. Рогатина в его руке медленно опустилась, выбирая цель.

— Он мой! — радостно завопил фон Регенбох, вонзая длинные острые шпоры в бока более ненужной кобылки. Впереди маячил отличный боевой конь — оставалось лишь выбить из седла владельца. Крестоносец опустил свой лэнс и нацелил его язычнику точно в подбородок.

Всадники сближались, дробя копытами растекающийся по поверхности реки снежок. Какое зрелище! Такого не сможет заменить никакая вечность…

— Давай, давай, — боярин уже и сам верил, что это именно он решил немного встряхнуть ордынцев, прежде чем вернуться к государеву человеку с важной вестью. Один хороший удар рогатины в щель остроклювого шлема — и можно уходить. — Давай!

Но когда двух воинов разделяли уже считанные шаги, обычная рыбацкая лошадка, привыкшая таскать только тяжелые телеги и мокрые сети, внезапно испугалась предстоящего столкновения и, не слушаясь поводов, попыталась повернуть. Кони столкнулись, одновременно рухнув на снег, а с них кубарем полетели на землю и оба рыцаря, рухнув на спины всего в паре шагов друг от друга.

И вот тут барон фон Кетсенворд впервые узнал, чем отличается русский пластинчатый доспех от жесткой европейской кирасы. Пока он судорожно дергался в своем сплошном панцире, одетый в колонтарь боярин изогнулся, повернулся на бок, потом встал на четвереньки и, наконец, выпрямился во весь рост.

— Господь, заступник наш, — начал молиться барон, — вседержитель наш всемилостивый. Спаси, помилуй и сохрани…

Обнаживший саблю язычник без особых раздумий на всю длину вогнал ее под латную юбку лежащего врага — к нему уже приближался еще один рыцарь, занося над головой обнаженный меч.

— Х-ха! — опустился клинок, но Ероша успел рвануться вперед, предоставив лезвию бессильно черкануть по пластинам спины, а сам снизу вверх полосонул саблей по открывшейся щели под мышкой вскинутой руки.

Ливонец болезненно вскрикнул, и боярин отбежал к коню:

— Манец, Манец, вставай!

Но жеребец бессильно бился на льду, и все, чего мог сделать боярин — это подобрать выроненный при столкновении щит.

— Да убейте же его! — не выдержал кавалер Иван.

Стоящие по сторонам крестоносцы двинулись вперед, опуская копья, и сбоку к ним пристроился ливонский рыцарь. Боярин Ероша ждал, поигрывая саблей — не в таких переделках бывал. Копья приближались, нацеленные в грудь, туда, где бьется горячее сильное сердце.