Крепость Тельцов - Андрей Силенгинский

«Удивительно», — подумала девушка, — «что никто не ропщет на старого хрыча за его твердолобость. — Разве что лекаришка зыркает волком. Но его можно понять, ему ведь штопать этих несчастных».

Сказать по правде, Найана преувеличивала. Калафери имел не столько раздраженный, сколько усталый вид. Он походил на печальную цаплю, снующую по усыхающему болоту в поисках чего-нибудь съестного. Из дома к колодцу, обратно в дом с ведром воды и ворохом тряпиц — таким был его путь. Иногда он покрикивал на людей Санги, и те мчались выполнять его приказание.

Уже в сумерках из дома вынесли троих, и положили в дальнем конце двора, под нарождающимися звездами. «Последняя привилегия караванщика», — так прокомментировал Меххем. Санги прочел молитву и, помрачневшие, его люди вернулись к своим делам.

Найане стало неуютно, в воздухе витали дурные предзнаменования. Несмотря на хваленую выдержку подчиненных Санги, было видно, что их терпение подвергнуто жесточайшему испытанию. Упустить шанс на спасение из-за каких-то там принципов хозяина, потерять трех товарищей да еще неизвестно, выкарабкаются ли остальные раненые…

Ничего хорошего такой расклад не предвещал. В надвигающейся темноте Найана стала ловить на себе нехорошие взгляды. Меххем и Тей, и другие купцы, судя по всему, чувствовали себя не намного лучше.

Время шло, ночь накатывалась в бесконечном грохоте битвы. То чуть примолкая, то нарастая вновь, он несся разом со всех сторон. Звуки самой страшной сечи прилетали со стороны рынка. В других местах схватки вспыхивали спорадически, никогда нельзя было угадать, откуда послышится предсмертный полный страдания вскрик, где зазвенят мечи, в каком конце города заголосит какой-нибудь несчастный, моля о пощаде, или примутся драть глотки сбившиеся в стаю пьяные мародеры.

Поначалу Найана вздрагивала при всяком резком звуке, когда что-то случалось вблизи, когда вон там, в дюжине шагов, прямо за тонюсенькими досками ворот вспыхивала потасовка, взревывал хмельной голос или просто слышался торопливый звук шагов. Девушке каждый раз казалось, что вот сейчас примутся колотить в ворота, примутся ломать створки, чтобы вломиться в дом и ограбить, и Санги, эта живая мумия, заставит ее открыть. Да, если нагрянут мародеры, Найана будет для инородцев единственным шансом на спасение, единственным способом попытаться без боя избавиться от непрошенных гостей. Все понимали, что это никчемный шанс, и одинокая девчонка-телец в эту ночь в Ариссе ничуть не в лучшем положении, чем любой инородец. Все, на что она могла надеяться, так это на такое удивительное, редкое, химерически странное и в лучшие-то времена человеческое качество, как доброта.

Боги, как ей недоставало доброты! Видит небо, она и сама нечасто могла похвастаться столь сомнительным богатством. Сказать по чести, она редко бывала добра даже с собственным отцом, и вообще доброта не входила в число качеств, присущих людям Зодиака. Это очень опасно — быть добрым, опасно распахивать душу навстречу чужому несчастью, опасно жалеть. Очень невыгодно — помогать, не имея гарантий, что помощь твоя окупится.

И вот, поди ж ты, Найане захотелось доброты! Так захотелось, что весь приключившийся с нею кошмар, все происходящее, вдруг будто бы расплылось, сделалось нечетким, далеким, туманным, как если бы ее отгородили от жестокой реальности стеной из мутного стекла. Привалившись к высокому крыльцу дома, Найана погрузилась в странное забытье, будто спала, не закрывая глаз, видя и слыша, что творится вокруг, но не обращая внимания. Ей пригрезился юноша. Кто он, откуда, хорош ли собой она не знала, это было не важно. А важно было… важно было… Сделав попытку разобраться, чем же так важно появление юноши, она едва не спугнула окутавшее ее блаженство. Но тут спасительный ответ всплыл из глубин подсознания. Важно было то, как этот юноша относился к ней!

Юноша не любил ее, это Найана знала точно. Ни луны с неба, ни цветочных полян, ни пылких песен. И плевать! Плевать на розовый туман, клубящийся в девичьих головах! К демонам любовь. Главное, юноша был добр к ней. Он жалел Найану… Он подошел, взял за руку. Инородцы бросились, было, на него с оружием, но одним коротким движением он остановил их. Взглядом велел Найане подняться и повел прочь со страшного двора. Они вышли на улицу, и ночной мрак принял их в свои таинственные объятья. Юноша устремился вперед, вроде бы к рынку, но почему-то Найане показалось, что она не узнает мест, по которым они идут. Какое-то время она набиралась смелости, чтобы спросить в чем дело, и уже даже дернула юношу за рукав, чтобы привлечь внимание, как вдруг обнаружила себя стоящей у ярко освещенного порога родного дома. От радости перехватило дыхание. Дверь медленно отворилась, и за ней…

Дикий, полный страдания крик вырвал ее из сна. Распахнув глаза, Найана завертела головой, пытаясь понять, что же произошло. Она по-прежнему была узницей, удерживаемой инородцами. Луна печально смотрела с небес, и в лучах ночного светила Найана смогла рассмотреть на земле несколько лежащих человеческих фигур. В первую секунду они показались мертвецами, но вдруг задвигались, приподнимаясь на локтях, сонно озираясь.

Крик повторился, он доносился из дома. Еще более громкий, невыносимый, взмыл к багровым звездам, и вдруг сорвался в хрип, потонул в утробном бульканье и затих. Найана застыла, ожидая, что же будет дальше. Но ничего не происходило. Дом возвышался над ней такой же тихий и неподвижный, выбеленными луной стенами и черными провалами окон напоминающий мертвую голову гигантского младенца.

— Шикан, Варра, проверьте! — услышала Найана голос Санги. А потом и увидела его силуэт. Он походил на скрючившуюся на земле иссушенную виноградную лозу.

Надо же! Проклятый старикашка улегся не в доме в мягкой постели, а во дворе, даже ничего не подстелив, чтобы было удобней. Инородец, дикарь, что с него взять!

Меж тем Шикан и Варра, громилы-весы, поднялись на ноги и, слегка еще пошатываясь ото сна, затопали к дому. Разведчики казались чумными, расслабленными, но едва подошвы башмаков коснулись первых ступенек крыльца, оба преобразились. Движения сделались стремительными, походка беззвучной. Они промелькнули над самой головой Найаны, и через мгновенье черный прямоугольник дверного проема всосал обоих без остатка.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим скрипом половиц внутри дома. Потом что-то щелкнуло, вспыхнул огонек, и все находящиеся во дворе увидели, как узенький трепещущий язычок пламени путешествует от окна к окну, выхватывая из мрака то, что наполняло утробу дома. Блеснуло зеркало… раззявила черную пасть ниша в стене… взлетели в сложном па танцоры на фреске… томно изогнулась дорогая пурпурная драпировка, закрывающая в ход во внутренние покои… Блик пробежал по лезвию ножа, по руке, держащ…