Любовь в эпоху перемен - Юрий Поляков

— Ерунда какая-то!

— Нет, не ерунда. Предательство — заразная болезнь. Зачем вы отправили Дронову свою статью?

— А вы зачем?

— Ее отправил Леонид Данилович. Это его право. Он издатель. Завтра же освободите кабинет!

— Почему мне говорите это вы, а не Корчмарик?

— У него много дел. Он возвращается в Москву. — Ее лицо по-девичьи посветлело.

— Ах, вот в чем дело!

— Ваше выходное пособие. — Заходырка выложила на стол толстую пачку денег. — Золотой парашют. Наличными, чтобы без налогов.

— А я думал, вы жадная.

— Я экономная. Будь моя воля, вы бы ничего не получили. Не за что! Скажите спасибо Леониду Даниловичу.

— Кому сдавать дела?

— Пока Дочкину, а там посмотрим. — Она протянула расходный ордер. — Сумму прописью. Дату не ставьте! — «генеральша» брезгливо взяла запачканный кровью бланк. — Не бережетесь вы, Геннадий Павлович! А ведь мы могли стать настоящими друзьями. Жаль!

Она резко встала, усмирила ладонью подпрыгнувшую грудь и ушла. Скорятин проводил взглядом ее презрительно подрагивавшие ягодицы, потом позвонил Марине. Сначала тянулись долгие гудки, он хотел дать отбой, но жена наконец ответила снотворным голосом:

— Ну что тебе еще? Геноцид какой-то! Только уснула…

— Что делает Вика у Шабельского?

Ласская долго не отвечала, дышала в трубку, потом вымолвила:

— Сам-то как считаешь?

— Я сейчас тебя спрашиваю!

— Все-таки выследил. Я-то думала, тебя, кроме этой рыжей проститутки, больше ничего не интересует.

Он вяло удивился: оказывается, куча отставного женского мяса способна на ревность, даже на бдительность. Хорошо еще, Марина не знает, что выкурвила Алиса с этим индопахарем. Вот бы потешилась!

— Я не выслеживал. Мне сказала Заходырка.

— Ну и хорошо, что сказала…

— И что Вика забыла у Исидора? Он тоже ее первый мужчина?

— Совсем дурак?

— Объясни!

— Ты и так все понял.

— Нет, объясни!

— Девочка хочет видеться с отцом.

— Что?!

— Высплюсь — поговорим.

Жена повесила трубку. Гена долго сидел, тупо слушая короткие гудки. В них угадывалось, как в колесном перестуке, бесконечно повторяющееся слово. Но какое?

…Исидор, в приталенном итальянском костюме а-ля «папаша Корлеоне», ходил по кабинету и убеждал, а спецкор, понурив голову, слушал.

— Генацвале, не дури!

Гена сообразил, что у Шабельского и Марины совершенно одинаковая шутливая манера переиначивать его имя на разные лады.

— Пойми ты, крокодил, у дочери должен быть отец. Должен! Ты вырос с отцом? Вот! А я без отца. Папа от инсульта умер, когда арестовали Фефера по делу космополитов. Папа был помощником у Фефера. А мама играла в театре у Михоэлса. И осталась без ролей. Ты понимаешь?

— Понимаю.

— Да, твоя Зоя — очень интересная… особа. Возможно, даже женщина твоей жизни…

— Откуда вы знаете?

— Знаю! Ты будешь потом раскаиваться, рваться сердцем назад, к семье. Она, кстати, это понимает…

— Кто?

— Мятлева.

— Откуда вы ее знаете?

— Я был в Тихославле.

— Зачем?

— Меня просила Марина. Зоя Дмитриевна все поняла и просила передать, что никаких претензий к тебе не имеет.

— Врешь! — Скорятин схватил шефа за галстук и потянул на себя.

Исидор, багровея, с трудом вызволил свой полосатый «Хермес», отдышался и положил перед подчиненным конверт с портретом Героя Советского Союза Заслонова.

«С такой-то фамилией просто невозможно не свершить подвиг…» — думал Гена, вынимая тетрадный листок в клеточку, исписанный ровным красивым подчерком, каким заполняют библиотечные формуляры.

Геннадий Павлович!

То, что мне рассказал Ваш друг, совершенно меняет дело. К сожалению, во все обстоятельства Вашей семейной жизни Вы посвятить меня не удосужились. Напрасно. Впрочем, майские грозы бурные, но скоротечные. К утру даже лужи высыхают. Желаю Вам счастья и обильного потомства. Дети оправдывают все, даже стыд. Ждем новых высокоталантливых статей, Ваша гражданская смелость всегда вызывала уважение. Привет от Ильи. Он возвращается на работу в музей.

— Вот как было, Ниночка! Я не виноват… — прошептал он и нажал кнопку селектора.

— Оля, у нас есть что-нибудь вроде йода и пластыря?

— Ой, сейчас найду!

36. Святоград

…Когда родилась Вика, Гена ощутил в душе странную легкость и беспечность, словно отвечал лишь за сохранность уродливого Марининого живота, а не за появившегося на свет младенца. В мае, через год после незабвенной грозы, в воскресенье, Скорятин поехал на кладбище к отцу, но, вместо того чтобы припарковаться возле теток с бумажными цветами, даже не проведав могилу, рванул по Звенигородскому шоссе к кольцевой дороге, и дальше без остановок — в Тихославль. Трасса была почти свободна. Караваны импортной жратвы и подержанные иномарки с правыми рулями еще не забили склеротические дороги Отечества. Возле редких, как магазины «Березка», АЗС выстроились очереди из легковушек: автолюбители караулили бензин. Рядом спекулянты продавали горючее канистрами. Гена мчался на серебристом «Москвиче-2141», купленном за кооперативные деньги по лимиту Союза журналистов. Новинка советского автопрома еще не примелькалась на улицах и трассах: неосведомленные водители и пешеходы удивленно провожали взглядами незнакомую разновидность легковушки, для отечественной модели слишком обтекаемую, а для иномарки недостаточно изящную. «Жигули» оседлала Марина. Теперь, пока свекровь пела колыбельные писклявой Вике, жена сама возила Борьку на музыку и большой теннис в Лужники, сдавала на руки тренеру и любовалась, как лихо сын управляется огромной ракеткой. Кстати, Исидор жил рядом, на набережной, в доме с аптекой, его болезная супруга не вылезала из санатория. Пожилые еврейки любят лечиться…

«Мог бы тогда и догадаться!» — думал Скорятин, морщась от боли.

— Как же вы так? — сострадала Ольга, обрабатывая сбитые костяшки перекисью водорода.

— Случайно. А где письмо из Тихославля?

— У вас в папке. Я положила.

…Он бросил машину возле Гостиного двора и побежал вдоль стены Духосошествинского монастыря к Зоиному дому. Из распахнутых железных ворот рабочие, матерясь, с грохотом выкатывали огромную черную бочку. На булыжную мостовую сыпалась прошлогодняя квашеная капуста, оглашая окрестности тяжелым кислым духом. Козы, истошно блея, бежали следом, подбирали и жадно выхватывали друг у друга серые протухшие клочья. Мужики хохотали и передразнивали обезумевший мелкий рогатый скот: «М-м-е-е-е…»

Старушки у подъезда встретили пропавшего москвича с недоумением, а кошка, сидевшая на пенсионных коленях, посмотрела на него желтыми испуганными глазами. Дверь открыл Маркелыч. Он был в той же майке и трениках.

— Ого! — только и вымолвил сосед.

— А где Зоя Дмитриевна? — спросил Гена.

— Укатила.

— Куда?

— Не доложилась. Пошли — покажу!

Он взял нежданного гостя за локоть и повел на кухню. Там гудела тугим синим пламенем новая колонка.

— Чистый Чернобыль! Греет так, что и чайник не нужен.

— А она разве не на работе?

— Кто?

— Зоя.

— В отпуске она теперь. Наверное, в Затулихе.

— Одна? — сухим голосом спросил спецкор.

— Одной нельзя. С Колобком укатила. Догоняй!

…Скорятин поблагодарил Ольгу за скорую помощь и посмотрел на часы: без десяти шесть. Можно вызвать такси, поехать в Сивцев Вражек, смести снег с «вольво» и рвануть, как тогда, в 1989-м, в Тихославль. Но, во-первых, придется подниматься домой — за ключами и техпаспортом, а значит, разговаривать с Ласской, слушать ее вранье или, еще хуже, правду. Во-вторых, после такого снегопада дороги вычистят к утру в лучшем случае. Можно полночи простоять в заторе где-нибудь у Загорска, сиречь Сергиева Посада. Да и выпито немало. Это раньше, при советской власти, достаточно было махнуть редакционной корочкой — и наблюдательный гаишник брал под козырек: связываться с прессой себе дороже. Сколько погон слетело за неосторожное вымогательство на трассе у водил, оказавшихся журналюгами! Теперь совсем не так: вытрясут, как бабушкину копилку. Капитализм. Ради денег на все готовы. И правды не доищешься. Вон, главред «Московского календаря» пожаловался в МВД, так его стали на каждом перекрестке тормозить, штрафовать, мучить, номера снимать. «Покажите-ка огнетушитель! Ясно, на три дня просрочен. Пройдемте!» А уж если «выхлоп» изо рта унюхают, держись: разденут, как в подворотне. Странно, что еще на кремлевские башни до сих пор вместо звезд долларовые загогулины не нахлобучили. Честнее будет! К тому же бывший главный редактор столько лет разъезжал на служебной машине, что отвык сам крутить баранку. Надо учиться заново…