История инакомыслия в СССР - Людмила Алексеева

Отвращение к формам советского соцреалистического искусства сочеталось у этой молодежи с отвращением к устоявшемуся быту, к партийной пропаганде, к стилю и духу официальной общественной жизни. Смысл их литературных и духовных поисков был в бегстве от всего навязываемого, скорее не из-за осознанного политического протеста против данной системы, а из-за отвращения к банальности и заданности. Однако, при жгучей потребности сказать что-то свое, смогисты были неопытны, и лишь немногие обладали талантом. СМОГу была свойственна претенциозность, что видно уже из названия группы. Его участники проявляли склонность к эпатажу. В апреле 1965 г. они устроили демонстрацию у Центрального Дома литераторов, - пожалуй, первую неофициальную демонстрацию в советской Москве. Демонстранты несли лозунги с требованием творческих свобод и среди них - «Лишим соцреализм девственности». [11]

Сколько было смогистов, трудно сказать, потому что четкого членства не было. Каждый должен был сам решить, принадлежит ли он к СМОГу, и не обязан был никого оповещать об этом. В демонстрации участвовало человек 200, но трудно сказать, кто из участников считал себя смогистом, а кто лишь случайно присоединился к шествию.

Смогисты издавали самиздатский журнал «Сфинксы», распространявшийся преимущественно среди студентов; выпустили тем же способом несколько сборников рассказов и стихов. Однако в самиздате их писания не имели широкого распространения: вкладывать труд в перепечатку, да к тому же с риском быть за это уволенным или даже получить лагерный срок находились охотники лишь ради произведений, которые уж очень понравились. Вообще самиздатские тиражи в большинстве случаев невелики. Самиздатские журналы, которых задумывалось тогда немало, умирали во втором-третьем выпуске и редко выходили из круга знакомых автора. Наиболее известными из таких журналов стал «Синтаксис», три выпуска которого издал в 1960 г. Александр Гинзбург, студент-заочник Московского университета. Известность «Синтаксиса» объясняется тем, что в связи с арестом Гинзбурга о нем упомянула советская пресса (конечно, в ругательном тоне), но прочесть сборники смогли лишь знакомые Гинзбурга в Москве и в Ленинграде. О «Синтаксисе» часто пишут как о первом самиздатском журнале. [12] Но Буковский рассказывает в своих воспоминаниях, что он участвовал в издании рукописного журнала еще школьником, в 1959 г. [13] Скорее всего, и этот журнал не был первым.

Из воспоминаний А. Левитина-Краснова, А. Амальрика, В. Буковского, П. Григоренко [14] и других видно, что при общей неосведомленности о происходившем за пределами дружеского кружка каждый мемуарист убежден, что самиздат зародился в том круге, к которому он сам принадлежал, и каждый прав: истоки эти обнаружились не в какой-то одной дружеской компании, а во многих сразу. У каждого круга были свои авторы и свой самиздат.

В самиздатскую деятельность вовлеклись люди всех возрастов, всех поколений. Характерное для самиздата явление - не только юный смогист, но и старушка-пенсионерка, стучащая на машинке у себя в комнате. Среди людей зрелого возраста наряду со стихами стали ходить мемуары, которые особенно часто писали бывшие лагерники. По словам Хрущева, редакции официальных журналов получили более 10 тысяч воспоминаний на лагерные темы. [15]

«Взрослый» самиздат довольно быстро политизировался. Рой Медведев с 1964 г. по 1970 г. ежемесячно издавал материалы, позже вышедшие на Западе под названием «Политический дневник». [16]

В первые выпуски «Политического дневника» вошли материалы о смещении Хрущева и о попытках нового руководства реабилитировать Сталина. Постепенно выкристаллизовались такие постоянные разделы: «Обзор главных событий за месяц»; «Письма, статьи и рукописи»; «Из литературной жизни»; «Из прошлого»; «Заметки на экономические темы» и «Национальные проблемы».

Р. Медведев сообщил позднее, [17] что поставщиками материалов для «Политического дневника» были несколько его друзей, среди них Евгений Фролов, ответственный работник журнала «Коммунист» - органа ЦК КПСС. Фролов имел доступ к непубликуемым партийным документам и делал копии для «Дневника» (не на ксероксе, которого у него не было, а печатая на пишущей машинке вечером, когда уходили из редакции сотрудники. Чтобы иметь текст выступления Хрущева на XX съезде партии, Фролов просидел за машинкой 12 часов).

Регулярными читателями этих выпусков были человек 40 знакомых Медведева - партийные работники, а также писатели и ученые, тоже в большинстве члены партии. Выпуски «Политического дневника» Медведев печатал сам в пяти экземплярах, однако наиболее интересные документы и выступления распространялись гораздо шире - видимо, из других источников. Я помню, например, самиздатские записи выступлений на закрытом совещании в Институте марксизма-ленинизма по поводу макета нового издания истории КПСС и ту же речь Хрущева, хотя доступа к «Политическому дневнику» не имела и даже не слыхала о нем.

Самые выдающиеся произведения самиздата расходились довольно широко, их копии множились с поразительной для столь несовершенного способа распространения быстротой. Даже при большом объеме произведения, затруднявшем перепечатку, через несколько месяцев после первой закладки оно оказывалось в кругах, никак не связанных с личными знакомыми автора, часто - в других городах.

Сначала самиздат был беден собственными произведениями и использовался преимущественно для переводов (тоже сделанных тайными добровольцами): в машинописных копиях ходили переведенные на русский «По ком звонит колокол» Хемингуэя, «Мрак в полдень» Кестлера, «1984-й» Орвелла, несколько позже - «Новый класс» Джиласа. Перепечатывали и произведения, изданные в СССР, но малодоступные из-за давности издания или маленького тиража. Я сама перепечатала сборник стихов Киплинга, вышедший в русском переводе в 1927 г. и к концу 50-х ставший библиографической редкостью. Михайло Михайлов, побывавший в СССР в 1964 г., видел роман Дудинцева «Не хлебом единым» из «Нового мира» за 1956 г., перепечатанный на машинке. Это сделали в провинции, где «Новый мир», к тому же восьмилетней давности, был недосягаем. [18]

Из оригинальных литературных произведений первым широко распространился в самиздате роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» (1958 г.).

«Доктор Живаго» был издан за границей, и в виде книги вернулся на родину (тайными путями, конечно, - такие книги позже стали называть «тамиздатом»). Тамиздатские книги циркулировали наряду с машинописью, и с них тоже делались копии с помощью машинки или фотоаппарата.

У самиздатских копий, как правило, высокий коэффициент читаемости. Они переходят от знакомого к знакомому. Хорошую самиздатскую книгу большинству удается получить на короткий срок, иной раз - на одну ночь, потому что ее ждет очередь желающих прочесть ее. В такую ночь не ложится спать все семейство, а то и друзья приглашаются принять участие в коллективном чтении. Люди сидят вместе, передавая друг другу прочитанные листки. Иногда устраиваются коллективные чтения - вслух с книги или при помощи проектора - с фотопленки.

Распространению самиздата, во всяком случае среди москвичей, способствовало изменение жизни во второй половине 50-х годов.

При Сталине, когда доносительство было нормой, неделовое общение между людьми сократилось до минимума. В Москве почти не было домов, куда были бы вхожи многие. Как правило, тесно общались между собой по две-три семьи. Когда же ужас беспричинных арестов миновал, люди кинулись друг к другу, испытывая наслаждение от самого факта пребывания вместе. Обычная московская компания того времени насчитывала человек 40-50 «близких друзей». Конечно, она делилась на более тесные ячейки, но все причастные к компании виделись регулярно на вечеринках, которые происходили по малейшему поводу и без повода, все все знали друг о друге. Каждая компания соприкасалась с несколькими такими же, и связи тянулись в Ленинград, Киев, Новосибирск и другие города.

Разумеется, собирались за столом, и пили не только квас. В этих компаниях завязывались романы, возникали и рушились семьи. Пели, танцевали, слушали музыку и песни. Именно в эти годы появились в продаже магнитофоны, и стоили они не так уж дорого. Это способствовало вихревому распространению по стране песен Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого, а несколько позже - Александра Галича. Во многих компаниях был «свой» певец, певший под гитару их песни, и свои собственные, а также - лагерные, которые после массового возвращения из лагерей запела вся страна. Эти песни - современный фольклор, как и анекдоты. Любое событие порождает лавину анекдотов. Обмен ими - любимое времяпрепровождение советских людей всех слоев общества. Это не просто способ пошутить, это основная возможность сформулировать и передать другим свои политические оценки и жизненные наблюдения.