Диккенс - Евгений Ланн

Так, например, молодого Мартина и его спутника, Тэпли, бизнесмены соблазняют купить землю в некоем городке на Западе. Этот городок зовут Эдем — то есть рай. Мартин и Тэпли отправляются туда. Вместо города они находят… болото и таких же одураченных легковеров, как они сами.

Но этого мало. Диккенс, устанавливают американцы, изощрил все свое умение юмориста, чтобы вывести в романе одного карикатурного американца за другим. Это не люди, это злостные гротески — начиная с полковника Дайвера, редактора «Рауди Джорнэл» — «Хулиганской газеты», кончая членом конгресса, достопочтенным Элией Погрэмом, джентльменом весьма нечистоплотным в прямом и переносном смысле. Среди политиков Диккенс увидел, кроме них, майора Паукинса, джентльмена с уголовным будущим, а среди граждан, далеких от политики, таких монстров, как хвастун и забияка майор Чоллоп или миссис Хомини, литературная львица.

Расположение американцев он уже потерял. Чего ему еще спасаться?

И Диккенс получал немалое удовольствие, вызывая в памяти вереницу заокеанских своих знакомых. Он сопровождал Мартина и Тэпли в Эдем, он встречался с друзьями, изредка посещал театр. От приглашений на публичные обеды нельзя было иной раз отказаться. После одного такого обеда в госпитале он вернулся домой, раздраженный больше, чем обычно. У себя он застал Дугласа Джеррольда. Тот сидел в столовой с Кэт и Джорджиной.

— У вас, дорогой Диккенс, такой вид, словно вам не удается скетч для «Панча», — сказал Джеррольд, когда они поздоровались, — берите пример с меня. Сегодня у меня ни черта не выходит со скетчем, а я весел, как скворец, и развлекаю Кэт и Джорджину уже целый час.

— Мистер Джеррольд рассказывал такие смешные истории, — сказала Джорджина.

— К сожалению, ни одна из них не годится для «Панча», — вздохнул Джеррольд. — Но почему вы такой злой сегодня?

— Почему я злой? — Диккенс вытянул ноги в узких клетчатых брюках и откинулся на спинку кресла. — Кэт, будь добра, налей мне чаю покрепче. Если бы вы, Джеррольд, слышали эти речи, которые мне пришлось слушать! Любой мусорщик, не слишком умный, — и тот покраснел бы на этом обеде, несмотря на землистый цвет лица. Попытайтесь вообразить: елейное, перекормленное, апоплектическое животное, а слушатели подпрыгивают от восторга! С той поры как у меня есть глаза и уши, я никогда не видел такой иллюстрации власти кошелька. Я никогда еще не чувствовал такого унижения, как сегодня, созерцая эту картину.

— Но это чертовски смешно! Я представляю себе этих ораторов…

— Все они с брюшком, слюнявятся и пыхтят, — перебил Диккенс с гримасой. — Но это не смешно, Джеррольд. Это слишком нелепо, чтобы смеяться. Это… это ошеломляет!

Джеррольд задрал вверх голову, словно на потолке наблюдал всех этих ораторов.

— Тем. не менее это забавно. И значит, надо смеяться. Не вижу оснований, почему нельзя смеяться.

— Не знаю. Будь вы со мной, может быть, я усмотрел бы в этой классической маске — что за чертовское выражение! — нечто забавное. А теперь, Джеррольд, вообразите, что пятьдесят семейств решают эмигрировать в дебри Северной Америки. Среди них наши семейства — ваше, мое и сорок восемь других…

— В дебри Америки? А что я там буду делать, Диккенс? — спросил Джеррольд. — Я пропаду со скуки без «Панча».

— Не перебивайте, Джеррольд. Вообразите, что это так: пятьдесят семейств объединились общностью взглядов на все важнейшие вопросы и порешили основать колонию здравого смысла в дебрях Северной Америки. Как вы полагаете, когда среди них появится этот дьявол — ханжество? В тот же день, когда они высадятся? Или на следующий?

— Я бы спросил об этом у автора «Арабских сказок», — рассмеялся Джеррольд.

Рассмеялись и обе леди. Но Диккенс все еще не склонен был смеяться. Он глотнул чаю и сказал:

— Если вы отсылаете меня к автору «Арабских сказок», то должен вам сказать, что в них я нахожу одну ошибку. Мне кажется, это единственная ошибка. Если вы помните, принцесса возвращает людям прежнюю их красоту, побрызгав их золотой водой. Но такое крещение превратит их в чудовищ…

4. Человеческое сердце

Мартин Чеззлуит и его приятель Марк Тэпли, найдя вместо Эдема болото, познакомились, таким образом, с методами заокеанских дельцов. Остались они без денег и без надежды их вернуть — рядовые жертвы любви американцев к коммерции. Меж тем мистер Пекснифф, обольщая своими добродетелями старого богача Мартина Чеззлуита, вкрался в его доверие. Дочери его, носительницы душеспасительных имен — Милосердие и Жалость, переехали в Лондон, чтобы делать матримониальную карьеру по указанию отца. Мистер Пекснифф уже наметил одной из них жениха — Джонаса Чеззлуита, жадного корыстолюбца, столь жадного, что он не переставал мечтать о смерти своего отца Энтони, брата старого Мартина. Наконец Энтони умер, Джонас уже стал директором акционерного общества по страхованию жизни, основанного неким мистером Тиггом, читатель уже вдосталь насладился поучениями и проповедями мистера Пексниффа…

Наступил момент, когда надо вводить «тайну». Мистер Тигг, основатель акционерной компании, субъект, такой же неразборчивый в средствах, как Джонас Чеззлуит. и мистер Пекснифф, заподозривает Джонаса в убийстве своего отца — Энтони. В ответ на это Джонас убивает Тигга. Пекснифф тем временем опутает сетями старого богача Мартина Чеззлуита и даже убеждает его переселиться к нему в дом. Богач вместе со своей воспитанницей Мэри Грэм соглашается, и Пекснифф преследует Мэри искательствами любви. Он заливает девушку потоками добродетельных сентенций, но нисколько не преуспевает, — Мэри Грэм помнит молодого Мартина Чеззлуита и верна ему.

Новых читателей роман не приобретает.

Диккенс недоумевает. Он нервничает. Он не считает роман более слабым, чем прежние. Он заявляет Форстеру, что именно теперь он пишет в полную силу и верит в себя, как никогда раньше. Кто может объяснить, почему тираж замерз «а двадцати трех тысячах? Он раздражителен в это лето. А тут еще нелепая история с Холлом, младшим компаньоном фирмы Чепмен и Холл!

Поведение Холла не свидетельствует об избытке такта у этого джентльмена; и о широте его кругозора как коммерсанта. В договоре с Чарльзом Диккенсом фирма выплачивает ему по двести фунтов ежемесячно За выпуски «Мартина Чеззлуита». Но в договоре есть пункт: если доход от издания не будет соответствовать этим выплатам, фирма может удерживать по пятьдесят фунтов из гонорара. Когда Форстер в своих дипломатических переговорах с фирмой соглашался на этот пункт, разве могло ему прийти в голову, что фирма когда-нибудь выразит желание воспользоваться своим правом?