Том 5. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

— Но сработал? — схватив его за локоть и трепеща всем организмом, спросил я.

— Конечно, сработал! Виданное ли дело, чтобы Дживс да не сработал? Но сегодня у него ушла бездна времени на раздумье. Я застал его на кухне в твоей квартире за чашкой чая и чтением Спинозы, сразу все ему выложил и говорю, скорее, мол, пускайте в ход серые клетки, надо как-то помешать Вустеровой чертовой тете явиться в «Деверил-Холл» с дружественным визитом. Он ответил, что ладно. Я ушел в гостиную, уселся, задрал ноги на каминную полку и стал думать о Гертруде. Только время от времени встану, загляну в кухню узнать, как идет дело, но Дживс одним мановением руки отсылает меня прочь и еще поддает в свои мозги жару. Потом, наконец, пришел и объявляет, что выход найден. Он, как всегда, поставил во главу угла психологию индивидуума.

— Какого индивидуума? Моей тети Агаты?

— Естественно, твоей тети Агаты. Кого же еще? Сэра Стаффорда Криппса?[79] Он изложил мне в общих чертах свой план, который, я думаю, ты согласишься, просто настоящий огненный шар. Скажи, Берти, тебе приходилось красть у тигрицы ее детеныша?

Я ответил, что нет, как-то не было случая. А Китекэт тогда спросил, какова, по моему мнению, была бы на это реакция тигрицы, если, конечно, она добрая жена и мать? Ну, я говорю, точно не скажу, я насчет тигриц не специалист, но, наверно, она так рассвирепеет, что не дай Бог.

— Вот именно. И, наверно, эта хищница, узнав об исчезновении дитяти, побросает все дела и примется его разыскивать, тебе не кажется? Это нарушит все се светские планы, как по-твоему, а? Если, скажем, она сговорилась навестить другую тигрицу в ее логове, она теперь отложит свой приезд и займется поисками следов. Согласен?

Я ответил, что да, вероятно.

— Именно это, по расчетам Дживса, произойдет с твоей тетей Агатой, если она получит известие о том, что ее сын Томас исчез из школы в Брамли-он-Си.

Затрудняюсь вам описать, чего я ждал на самом деле, но уж во всяком случае не этого. Когда дыханье ко мне возвратилось и я смог говорить, я спросил, что он такое сказал, и он повторил всю реплику слово в слово, медленно и раздельно, как под диктовку, и я тогда проговорил: «Вот это да!» А он мне: «То-то!»

— Иначе говоря, Дживс берется выкрасть юного Тоса? Китекэт нетерпеливо пощелкал языком.

— Зачем красть убежденного и страстного киномана, вроде твоего кузена Томаса, которому можно просто сказать, что его обожаемая кинозвезда была бы рада, если он сумеет освободиться и приехать на пару дней погостить в доме деревенского священника, где она в настоящее время проживает? С таким, приглашением Дживс уже отправился в Брамли-он-Си, и я не сомневаюсь, что оно подействует, как волшебство.

— То есть, по-твоему, он сам удерет из школы?

— Естественно, удерет. В два счета. Однако для полной надежности я уполномочил Дживса в случае колебания предложить награду в пять фунтов. От Дживса, пользующегося у Томаса доверием, мне стало известно, что юнец в настоящее время особенно нуждается в средствах. Собирает деньги на фотоаппарат.

Я одобрил Китекэтову предусмотрительность, хотя и считал, что эта меркантильная нота окажется излишней. Тос — юноша с вулканическими страстями, такие, как он, последний трехпенсовик потратят на почтовую марку, чтобы послать письмо Дороти Ламур с просьбой об автографе. Сообщения, которое он получит через Дживса, самого по себе будет довольно, чтобы он немедленно снялся с места.

— Да, — подтвердил Китекэт, — этот юнец, я полагаю, очень скоро окажется среди нас. Он — да, а твоя тетя Агата — нет, она будет занята поисками в других местах. Жаль, конечно, что она на некоторое время лишится своего детеныша, нельзя не посочувствовать материнским волнениям. Было бы неплохо, если бы удалось все устроить иным способом, однако ничего не поделаешь, у нас нет выбора. Остается только сказать себе, что в каждой жизни иногда идут дожди.[80]

У меня, правда, было опасение, что тетя Агата не столько взволнуется, сколько придет в страшную ярость.

— Тос, — сказал я, — в последнее время прямо специализируется на побегах из школы. Он уже дважды это проделывал, один раз чтобы присутствовать на финальных кубковых играх, а другой — чтобы отправиться на поиски клада на островах Карибского моря, и я что-то не помню, чтобы тетя Агата в том или другом случае держалась как потрясенная горем мать. Шесть горячих по заслуженной точке, он сам мне признался. То же самое, я думаю, произойдет и теперь, так что если юный Тос возьмется за дело бескорыстно, я все же суну ему вдобавок эту пятерку в качестве процента.

— Будет очень благородно с твоей стороны.

— Что такое деньги, если посмотреть здраво? С собой их все равно не возьмешь.

— Верная мысль.

— Но как поведет себя Тараторка, когда он неожиданно свалится ей на голову?

— Об этом мы уже уговорились. Я встретил ее в деревне и предупредил.

— И она одобрила?

— От всего сердца. Тараторка всегда одобрит, если затевается что-нибудь, от чего может что-нибудь произойти.

— Замечательная она девушка.

— Да, такого характера поискать. Кстати, я понял из нашего разговора, что ты уже сказал своевременное словцо?

— Сказал. По-моему, оно ее ободрило.

— Мне тоже так показалось. Удивительно, что она нашла в этом Эсмонде Хаддоке? Я, правда, видел его только с почтительного расстояния, но, на мой взгляд, он для нее чересчур чопорный.

— Он не чопорный. Ты бы посмотрел, как он непринужденно держится за портвейном.

— Наверно, ты прав. И вообще, с любовью не поспоришь. Уйма народу, я думаю, разинули бы рты от изумления, если бы узнали, что Гертруда, дай ей Бог здоровья, любит меня. И однако же — вот, любит. А посмотри на бедняжку Куини. В отчаянии из-за утраты деревенского блюстителя порядка, с которым я бы в одну канаву не согласился свалиться. И кстати о Куини, я думал свозить ее сегодня после обеда в кино в Бейсингстоке, если ты одолжишь мне свой автомобиль.

— Ради бога. Думаешь, это ее немного развеселит?

— Не исключено. А я бы хотел, если это возможно, пролить бальзам в ее страждущую душу. Удивительно, когда ты влюблен, то жаждешь облагодетельствовать всех и каждого. Меня теперь так и распирает кипучая доброжелательность, совсем как в книжках Диккенса. Я чуть было не купил в Лондоне тебе галстук. Черт! Кто там еще?

В дверь постучали.

— Войдите, — позвал я. А Китекэт подскочил к шкафу и возвратился обратно, весь обвешанный брюками и прочим. Принял профессиональный вид.

Через порог переступил Силверсмит. В облике этого величавого деятеля всегда просматривается какое-то сходство с послом иностранной державы, явившимся вручить важные государственные грамоты царствующей особе, в данном же случае это сходство еще усилилось благодаря подносу с телеграммами, который он держал перед своим объемистым брюхом. Я взял телеграммы, и Силверсмит переступил порог в обратном направлении.

Китекэт снова запихнул брюки в шкаф. Он слегка дрожал.

— Как на тебя действует этот тип, Берти? — спросил он вполголоса, как под сводами собора. — Меня он парализует. Не знаю, знаком ли ты с творчеством Джозефа Конрада, у него в книжке, «Лорд Джим» называется, про одного человека говорится: «Будь вы хоть императором Востока и Запада, в его присутствии вы все равно ощутили бы все свое ничтожество». Вот и с Силверсмитом так. Я при нем жутко робею. Моя бессмертная душа съеживается под его взглядом до размеров сухой горошины. Ну, вылитый актер старой закалки, из тех, что наводили на меня ужас, когда я только ступил на театральные подмостки. Ладно. Распечатывай.

— Что? Телеграммы?

— А ты думал, я о чем?

— Но они на имя Гасси.

— Понятно, что на имя Гасси. Но предназначены тебе.

— Это еще неизвестно.

— Естественно, тебе. Одна наверно от Дживса с сообщением об успехе предприятия.

— Да, но вторая-то? Это может быть на фунт нежностей от Мадлен лично ему.

— Оставь, пожалуйста. Но я был тверд.

— Нет, Китекэт, кодекс чести Бустеров не позволяет мне это сделать. Кодекс Вустеров строже, чем кодекс Китекэтов. Вустер никогда не распечатывает телеграммы, адресованные другому, пусть даже в данную минуту он сам и есть этот другой, если я понятно выражаюсь. Я должен вручить их Гасси.

— Ну, хорошо, раз ты так к этому относишься. А я пошел, надо пролить немного солнечного света в жизнь Куини.

Он рванул вон из комнаты, а я сел и продолжал хранить твердость. Часы показывали три сорок пять. Я непоколебимо хранил ее примерно до без пяти четыре. С кодексом чести Вустеров трудность состоит в том, что когда начнешь его анализировать, имея перед собой две телеграммы, одна из которых почти наверняка содержит жизненно важные сведения, задаешься вопросом, так ли уж он в конце концов хорош, этот кодекс? Закрадывается сомнение, а вдруг — как знать? вдруг Вустеры — просто ослы, коль скоро позволяют собою командовать такому кодексу. К четырем я уже был не так тверд, как поначалу. В десять минут пятого у меня уже ощутимо чесались пальцы.