Дом на берегу лагуны - Росарио Ферре

Как-то раз Кораль пригласила Мануэля на политический митинг в Хаюе, маленьком городке в центральной части Острова, – ей надо было написать материал для газеты.

– Это акция сторонников независимости, – сказала она. – Я не хожу на митинги других партий по принципиальным соображениям.

Они на большой скорости спускались с холма, и волосы Кораль неистово трепал ветер.

– В ноябре на Острове пройдет референдум, и единственное достойное дело, которое мы можем сделать, – это просить Соединенные Штаты дать нам независимость.

Мануэль удивился: такое он слышал от нее впервые.

– Ты почти всю жизнь прожила в Нью-Йорке. Разве ты не чувствуешь себя американкой? – спросил он.

Кораль велела Мануэлю остановить мотоцикл и слезла.

– Если ты скажешь мне, что ты сторонник интеграции в состав США, я останусь тут, а ты поезжай один. И больше я тебя видеть не хочу, – гневно воскликнула она.

Мануэль никак не мог оправиться от удивления. Его отец был сторонником интеграции, а он всегда был согласен с Кинтином. Поэтому он промолчал, когда услышал от Кораль подобные речи.

Кораль унаследовала красоту своей матери. У нее были зеленые глаза, кожа цвета корицы и водопад рыжих волос, где потонуло множество мужских сердец. Она была настоящий динамит: когда спорила, мысли ее перескакивали с одного на другое и слова были похожи на искры, которые разлетались от порыва ветра. Мануэль был человек спокойного склада, он редко чем-нибудь воодушевлялся; страстная нетерпеливость Кораль привлекала его. Рядом с ней он все воспринимал острее. Когда они были вместе, Мануэль почти все время молчал; ведущую партию пела Кораль. Он только восхищенно слушал и держал ее за руку.

Кораль объяснила Мануэлю, что иметь политические идеалы – очень важно. Человек должен во что-то верить, иначе жизнь вообще не имеет смысла. Идеалы – это жизненный стимул, а самые светлые идеалы, которые существуют на свете, – добиться независимости для Острова. Стать еще одним американским штатом – это дикость. Она говорила, что тогда английский язык будет единственным официальным языком, а если мы станем говорить на английском, мы должны будем и чувствовать, и думать тоже на английском. Кроме того, мы должны будем платить налоги в федеральный бюджет и не сможем участвовать ни в Олимпийских играх, ни в конкурсе красоты «Мисс Вселенная» под нашим национальным флагом: все это тяжелые удары по нашему самолюбию.

– Подумай хоть немного о том, что я тебе сказала. Мы, пуэрториканцы, никогда за все пятьсот лет нашей истории не были самими собой. Тебе это не кажется трагичным?

Но Мануэль не произнес ни слова. Он не хотел быть несправедливым по отношению к Кинтину и счел за лучшее отмолчаться.

35. Мятежный Мануэль

Неделю спустя Мануэль и Вилли, а с ними, обхватив юношей за пояс, Перла и Кораль, на урчащих «веспах» ехали по дороге к Ларесу, где должен был состояться очередной митинг сторонников независимости.

– Знаешь, что означало слово «лар» в старые времена? – спросила Кораль у Мануэля, стараясь перекричать адский шум мотора. – Это камень в очаге – он не давал угаснуть огню, на котором римляне готовили себе пишу. До тех пор, пока живут боги Лареса, для нашего острова всегда есть надежда.

В Ларесе произносили речи и пели патриотические песни. Кто-то вручил Мануэлю пуэрто-риканский флажок – одинокая звездочка на синем поле в окружении красных и белых полос, – и Мануэль, чтобы сделать приятное Кораль, размахивал им. Вернувшись домой, он кнопками прикрепил флажок к стене над кроватью, потому что тот напоминал ему о Кораль.

Когда Кинтин зашел к Мануэлю, чтобы пожелать ему спокойной ночи, то увидел флажок, прикрепленный к стене.

– А это здесь откуда? – спросил он, удивленно подняв брови. – Готовишься к празднику Хэллоуин?

Было 30 октября – на следующей неделе праздновали Хэллоуин.

– Мне подарила его одна подруга, папа, – беспечно ответил Мануэль. – В конце концов, это наш флаг. Даже если мы когда-нибудь станем американским штатом.

– Мне не нравятся друзья, которыми ты обзавелся в последнее время, Мануэль, – предостерег его Кинтин. – Помни, у нас, Мендисабалей, много денег, и на Острове полно людей, которые не прочь нас использовать. На сегодня можешь оставить флажок у себя, но буду тебе признателен, если завтра ты его уберешь.

Однако на следующий вечер, когда Кинтин снова заглянул в комнату Мануэля, флажок висел на том же самом месте, прочно прикрепленный к стене. На этот раз Кинтин рассердился, но постарался не показать виду.

– Национализм всегда был проклятием нашей семьи, – терпеливо стал он поучать Мануэля. – Из-за расстрела националистов в Понсе твой дед Аристидес лишился рассудка и исчез с Острова. Твой дядя Игнасио был одержим винами и ликерами, потому что мог тешить свою гордость, приклеивая на бутылки ярлыки «Сделано в Пуэрто-Рико», и в результате разорил компанию «Мендисабаль». Сторонникам независимости доверять нельзя. Когда мы у себя в офисе набираем служащих для работы в «Импортных деликатесах», первое, что мы спрашиваем – каковы политические убеждения претендента. И если тот говорит, что он – сторонник независимости, мы его на работу не берем. Я думаю, тебе надо снять этот флажок.

У Мануэля не было никаких политических взглядов. Несмотря на убежденность Кораль, он не придавал всему этому большого значения. Но он был упрямый и не любил, когда ему указывали, что он должен делать. На следующее утро, когда Кинтин, проходя мимо по коридору, открыл дверь в спальню сына, то увидел: флажок по-прежнему висит на стене. Кинтин ничего не сказал Мануэлю. Но когда тот пришел в «Импортные деликатесы», то узнал, что отец распорядился вынести его рабочий стол из офиса и поставить в задней части магазина, рядом с винным отделом. Больше Мануэль не был главным бухгалтером. Теперь в его обязанности входило осматривать бутылки перед тем, как в них наливали ром, – нет ли какого-нибудь дефекта в стекле или не заполз ли в бутылку таракан. И еще, после того как продукты, прибывшие из Европы, вынимали из ящиков, нужно было отвозить на грузовике на городскую помойку мусор, который скапливался на заднем дворе магазина. Мануэля все это не смутило.

– Я прекрасно понимаю: прежде чем передать мне бухгалтерские книги «Импортных деликатесов», ты хочешь убедиться, что мне можно доверять, папа, – спокойно сказал он Кинтину.

– Пусть тебя это больше не беспокоит.

Через несколько недель Мануэль и Вилли пригласили Перлу и Кораль провести день на пляже Лукуми. Кинтин в то лето подарил им яхту «Бостон Валер», и они решили взять с собой еду и удочки. Но Перла чувствовала себя простуженной, так что Кораль поехала с Вилли и Мануэлем одна. День выдался прекрасный, на пляже было безлюдно. Они расположились на песке и съели сандвичи с салями, запивая их холодным белым вином. Вилли немного переборщил и вскоре уснул под пальмой глубоким сном. Кораль и Мануэль побежали купаться. Какое-то время они плавали в тени зарослей, и постепенно им стало так хорошо, будто они оказались в каком-то другом мире, где нет ни жары, ни бед. Вдруг, не сговариваясь, оба сняли с себя купальные костюмы и остались под водой обнаженные. Дул легкий бриз, и вода ласкала прохладным языком их икры, ягодицы и подмышки. Они тихо приблизились друг к другу. Мануэль плыл на спине, широко раскинув руки и ноги, потом перевернулся и прижался всей своей восставшей плотью к животу Кораль. Ей показалось, она – подводный камень, охваченный пламенем, а ее тело – бухта, куда пришвартовался корабль Мануэля.

– Такой должна быть смерть, любовь моя, – прошептала Кораль, когда они нашли друг друга.

– Ты ошибаешься, – ответил Мануэль. – Такой будет наша с тобой жизнь.

На следующее утро Мануэль сказал Кинтину, что ему нужно переговорить с ним по важному делу, но Кинтин ответил: пусть подождет до вечера. После ужина у них будет время, чтобы спокойно поговорить о чем угодно. Я заметила, что с Мануэлем происходит что-то странное. Он говорил мне о неладах с отцом, которые возникли из-за флажка на стене его комнаты, но, вместо того чтобы чувствовать себя загнанным в угол, сейчас он ходил, улыбаясь от уха до уха. Когда я попыталась узнать, в чем дело, он обнял меня, заверил, что я – лучшая мама в мире, но ничего не рассказал.

В тот вечер Мануэль спустился в столовую в пиджаке и в галстуке вместо обычной экипировки – футболка и джинсы. Он был аккуратно причесан, а на безымянный палец надел кольцо Мендисабалей. Я поняла – он что-то задумал. Вилли уже был в столовой – в рабочей блузе художника и клетчатой рубашке. От него пахло скипидаром, потому что весь вечер он рисовал. Кинтин был в элегантном костюме от Сен-Лорана, а я – в простой блузе от Фернандо Пена. Мы сидели вокруг стола работы Луи Мажореля, резные ножки которого представляли собой цветы лилии; мы купили его во время нашей поездки в Барселону в прошлом году. Кнопка звонка для вызова прислуги была спрятана под ковром, и я незаметно нажала на нее кончиком туфли. Тут же появилась Виктория с тарелками дымящегося супа на подносе.