Награда для Иуды - Андрей Троицкий

– Не моя вина в том, что Мальгин находится в бегах, – продолжал Елисеев. – Я по-прежнему готов помогать следствию. Готов дать любые показания, выступить на суде, когда этого негодяя схватят и посадят в клетку. Где ему самое место. Готов сделать все, что от меня зависит, чтобы…

– Так что вы от меня хотите, не понимаю? Мальгин пока на свободе. А когда окажется в клетке, я вас обязательно вызову.

– Ну, я же объяснил, что в Берлине…

– Это я уже слышал. Что требуется от меня? Вам билет купить на самолет?

– Самолетами я не летаю, если есть возможность ехать поездом, – Елисеев вытер платком лоб, поражаясь тупости Закирова. – Боюсь высоты. А вы случайно не были в Берлине? Красивый город. Туда стоит съездить.

Опустив руку в карман, Елисеев потянул за край конверта. Вот и настала решающая минута, момент истины. И вот он главный аргумент. Сейчас Елисеев скажет, что готов оплатить отпуск и все покупки Закирова в Европе, взять на себя дорожные расходы и так далее. Выдержит паузу и положит на стол конверт. Или деньгами только все испортишь? Вдруг следователь окажется полным идиотом, у которого вместо мозгов пропахшие нафталином принципы, он не возьмет бабки? Мало того, крикнет понятых, составит протокол, вызовет снизу ментов? Тогда как? Закиров в пять минут склеит дело. И поедешь на казенной машине вместо Берлина в кандей. Возьмет… Куда он денется при такой-то зарплате? Елисеев так запутался в собственных предположениях, так разволновался, что явственно услышал стук своего сердца.

– Не был я в Берлине, – Закиров говорил раздраженно, отрывисто, словно собака лаяла. – Хрена я там забыл?

– А если бы я вам предложил такой вариант…

– Елисеев, что вы мне полчаса морочите голову? У меня дел выше крыши, а мы тут за жизнь базарим.

– Вы взяли с меня подписку о невыезде…

– А, подписка, – Закиров обмяк и зевнул. – Так бы и говорили.

– Мне нужно, чтобы с меня ее сняли. Хотя бы на время. Поймите…

– Да понял, не дурак. Вы представляете интересы государства, у вас в России бизнес, финансовые дела. Да еще и любимая жена, которая на самом деле вовсе не жена, а пуп земли. И, межу нами говоря, еще и любовница есть. А, есть? Понял. Сколько продлится там, в Берлине, ваша болтология?

– Две недели, это если с дорогой.

– Где вы остановитесь?

– Отель «Бранденбугер Хоф», Эйслебенерштрассе, дом 14.

Закиров, дваджды переспросив, начирикал название отеля и улицы на листке перекидного календаря.

– Езжайте, подписку сниму.

Елисеев задержал дыхание. Еще не веря, что его проблема решена так быстро и так легко, расшаркался, засовывая конверт с деньгами поглубже в карман. Пообещав привезти следователю хороший сувенир, вышел из кабинета, открыв дверь спиной. Он спустился к персональной машине, залез на заднее сидение и поделился с водителем Васей только что сделанным открытием.

– А ведь мир не без добрых людей, – сказал Елисеев.

– Это в каком смысле? – обернулся водитель.

Но Елисеев ничего не слушал, он набрал телефон своего секретаря и велел заказать билет на поезд до Берлина. Желательно на завтра, в крайнем случае, на послезавтра. Если все билеты распроданы, пусть срочно звонит некоему Власенко в министерство путей сообщения, у него всегда есть бронь, мужик должен помочь. Через десять минут секретарь перезвонила, сообщив, что все билеты на берлинский поезд распроданы на неделю вперед, но Власенко обещал забронировать одно место на послезавтра, отправление поезда днем.

– Перезвони ему, спроси, в какую кассу подъехать, – велел Елисеев. – И еще скажи, что привезу ему… Ну, не знаю что. Скажи – сувенир.

Елисеев опустил трубку в карман, откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза. Сувенир… Хотелось заржать во всю глотку, но он сдержался. Через пять минут телефон снова зазвонил. Елисеев, прижал трубку к уху и вздрогнул. В мембране звучал голос Барбера.

– Давно не виделись. Как жизнь?

– Откуда ты узнал этот номер?

Телефон, защищенный миниатюрным скремблером от прослушки ментов, он за большие деньги получил только позавчера от одного знакомого, возглавлявшего фирму, занимавшуюся инкассацией. Впрочем, голос Барбера – это не его отпечатки пальцев. Голоса, в отличие от пальчиков, нет в милицейской картотеке.

– Ну, это просто, – ответил Барбер. – Позвонил секретутке и сказал, что с тобой по срочному делу хочет переговорить помощник заместителя министра финансов. И назвал какую-то фамилию, от балды. По этому каналу можно говорить?

– Можно. Чего ты хочешь?

– Передать тебе то, что обещал. Ты сдержали слово, выдернул меня из санатория. Теперь моя очередь заплатить. Я достал деньги. Но все прошло не совсем так, как я рассчитывал. Все оказалось труднее. Поэтому твоя доля с двух уменьшается до одного. Слышишь? До одного. Понимаешь меня? Ты согласен?

– Понимаю, – Елисеев нажал кнопку и поднял звуконепроницаемое стекло, отделившее его от водителя. – Уменьшается до одного.

– Ты можешь получить свою долю в любое время. Хоть сегодня.

– Наличными? У тебя наличные?

– Ясный хрен, не банковский чек. Я работаю только с наличманом, хотя это и старомодно.

– Я согласен. Я всегда верил в то, что ты порядочный человек, и не ошибся. Теперь мне надо подумать. В шесть можешь перезвонить? Тогда жду.

Ночь Чума провел в Ярославле, он купил билет до Москвы и пролеживал бока на скамейке в вокзальном зале ожидания, подложив под голову сырую куртку и сумку со старыми шмотками. День позади тяжелый и трудный, спать хотелось так, что веки сами слипались, а голова наливалась тяжестью. Но дремота длилась лишь пару минут. Чума просыпался, засовывал руку под пиджак, за пазуху, проверяя, на месте ли целлофановый пакет с деньгами. Он садился на скамейку, смотрел на настенные часы и обещал самому себе, что больше не ляжет.

Чума разглядывал спящих пассажиров, стараясь определить, кто из них не спит, а притворяется, выжидая момент, чтобы протянуть руку к чужим деньгам. Но подозрительного кандидата не находилось. Он дважды выходил в буфет, открытый круглые сутки, но ни пива, ни вина не брал, боялся, что с голодухи и от усталости быстро окосеет, и тогда станет легкой добычей любого майданщика. Чума пил кофе, облизывался, глядя на бутерброды и пироги, разложенные на витрине и, возвращаясь в зал ожидания, снова садился на скамью и начинал клевать носом. Ранним утро, когда до отправки электрички оставалось меньше часа, Чумакова разбудил милицейский патруль. Небритый человек в стоптанных ботинках, заляпанных грязью, куцем пиджачке чем-то не понравился двум милиционерам, дежурившим на вокзале в ночную смену.

Командир патруля вытащил дубинку и ее концом толкнул спящего мужика в плечо. «Предъявите паспорт и проездные документы», – попросил милиционер. Чума, испуганный до смерти, поднялся на ноги, решив, что проверка паспорта – лишь предлог для задержания и ареста. Он нервно хлопал себя по карманам, и бормотал: «Черт, ведь где-то был паспорт. И билет в нем». В эти секунды Чума был уверен, что с вокзала его доставят прямиком в следственный изолятор, и уже через пару дней предъявят обвинения в двойном убийстве. Он вытащил паспорт из заднего кармана брюк, протянул старшему по званию менту.

«А чего руки-то у тебя так трясутся? – спросил милиционер. – Кур воровал?» «Простите, – Чума улыбнулся жалкой затравленной улыбкой, похожей на гримасу боли и отчаяния. Он искал убедительное объяснение своей слабости, но тяжелая со сна голова совсем не петрила. – Вчера перебрал лишку. Ну, погуляли у друга. Да, перебор вышел». Милиционер, полистав паспорт, посмотрел билет на электричку до Москвы, вернул документ и сказал: «Перебрал, так ночуй у своего друга, а не таскайся по вокзалам». Патруль ушел, а Чума, не веря собственному счастью, приземлился на скамейку, сунул руку за пазуху, под майку, и убедился, что целлофановый пакет на месте.

Он отправился в буфет и позволил себе пару бутербродов, стакан крепленого вина, да еще взял на вынос огнетушитель красного, потому что дорога до столицы неблизкая. Через полчаса он сел в электричку и, разглядывая через стекло живописные осенние пейзажи, катил к родному дому. Иногда выходил в тамбур, выкуривал сигарету и прикладывался к бутылочному горлышку, чувствуя, как по жилам разливается приятное тепло. Сделав очередную ходку в тамбур, он вернулся в полупустой вагон, сел к окну и стал вспоминать события вчерашнего вечера. Чума надеялся, что в сумочке убитой женщины завалялись кое-какие деньги и не ошибся, пятьсот долларов, две крупные рублевые банкноты, плюс мелочь, минус мобильный телефон, который он взять не рискнул.

А вот обыск водителя не принес ничего кроме разочарования. Толстое кожаное портмоне нашлось именно там, где ему и следовало найтись, в левом внутреннем кармане пиджака. Но клапан кошелька оказался расстегнут. Купюры насквозь пропитались кровью, превратившись в никуда не годные бумаженции. Такие не отстираешь в машинке, а сунуться с ними в банк, чтобы обменять на новые купюры, значит, самому себе пришить срок. Повяжут прямо у окошечка кассы, когда женщина оператор, содрогнувшись от страха или брезгливости, нажмет кнопку тревожной сигнализации. Чума скомкал деньги в шарик и бросил на дорогу, а потом, закатав рукава, долго мыл руки в грязной луже, смывая с кожи кровяные пятна.