Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III - А. Сахаров (редактор)

«Определили быть для отлучек наших Правительствующий Сенат для управления».

Созданный как временный орган, Сенат просуществовал более двух столетий. Царь оставил строгие распоряжения относительно обязанностей, пределов власти нового учреждения:

«Всякий их (сенаторов, список которых, из девяти человек, он тоже составил. — В.В.) указам да будет послушен так, как нам самому, под жестоким наказанием или и смертию, по вине смотря».

Петр Алексеевич поручил Сенату высший надзор за судебными делами и расходованием средств, их умножением, ибо, как он написал, «деньги суть артерия войны».

Тогда же, в день отъезда, царь объявил своей законной супругой Екатерину, бывшую служанку пастора Марту Скавронскую, с которой, в отличие от первой жены, у него сложились самые добрые отношения, имелись и дети — дочери Анна и Елизавета. Брак в церкви совершили еще в феврале. Его заботит будущее жены и детей. Меншикову он признается о причинах оформления брака:

«Еже я учинить принужден для безвестного сего пути, дабы, ежели сироты останутся, лучше бы могли свое житие иметь».

Русская и турецкая армии встретились на реке Прут в начале июля. Страшная жара, жажда обессиливали петровских солдат — многие сходили с ума, кончали с собой.

Турецкая армия 9 июля полностью окружила тридцативосьмитысячную русскую армию. Везир имел сто тридцать пять тысяч (а вместе с татарами — сто восемьдесят тысяч). Атаку начали янычары. Их жестокий натиск описал Понятовский, выступающий в роли военного советника везира:

«Янычары… продолжали наступать, не ожидая приказов. Испуская дикие вопли, взывая по своему обычаю к Богу многократными „алла“, „алла“, они бросались на неприятеля с саблями в руках и, конечно, прорвали бы фронт в этой первой мощной атаке, если бы не рогатки, которые неприятель бросил перед ними. В то же время сильный огонь почти в упор не только охладил пыл янычар, но и привел их в замешательство и принудил к поспешному отступлению. Кегая (то есть помошник великого везира) и начальник янычар рубили саблями беглецов и старались остановить их и привести в порядок. Наиболее храбрые возобновили свои крики и атаковали во второй раз. Вторая атака была не такой сильной, как первая, и турки снова были вынуждены отступить».

Противник, потерявший до семи тысяч убитыми, был ошеломлен стойкостью русских, потери которых были гораздо меньше. Более того, в момент отступления врага, по словам составителей «Истории Свейской войны», Петр мог одержать «полную викторию», если бы сумел как следует организовать преследование. Но он и его генералы опасались, и не без оснований: русский обоз не успели даже окопать, солдаты были истощены жаждой, жарой, голодом.

Не лучшим было и состояние турок, хотя Петр и не знал об этом. На следующий день янычары отказались повторить атаки, несмотря на приказ везира. Саттон, английский посол, в донесении сообщал в связи с этим своему начальству:

«Здравомыслящие люди, очевидцы этого сражения, говорили, что, если бы русские знали о том ужасе и оцепенении, которое охватило турок, и смогли бы воспользоваться своим преимуществом, продолжая артиллерийский обстрел и сделав вылазку, турки, конечно, были бы разбиты».

Петру положение его самого и армии казалось безвыходым. Десятого июля царь пишет письмо Сенату:

"Господа Сенат! Извещаю вам, что я со всем своим войском без вины и погрешности нашей, но единственно только по ложным известиям, в семь крат сильнейшею турецкою силою так окружен, что все пути к пресечению провианта пресечены и что я без особливые Божий помощи ничего иного предвидеть не могу, кроме совершенного поражения или что я впаду в турецкий плен. Если случится сие последнее, то вы должны меня почитать своим царем и государем и ничего не исполнять, что мною, хотя бы то по собственному повелению от нас, было требуемо, покамест я сам не явлюся между вами в лице моем. Но если я погибну и вы верные известия получите о моей смерти, то выберите между собой достойнейшего мне в наследники».

На военном совете 10 июля вынесли решение — предложить туркам начать переговоры; если они не согласятся, то сжечь обоз и атаковать врага.

После некоторых проволочек начались переговоры, и Петр бросается в другую крайность: если раньше он явно недооценил силы противника и переоценил свои, то теперь, наоборот, преувеличивает мощь турок, готов идти на максимальные уступки, чтобы вырвать мир даже очень дорогой ценой.

Везир, человек в военном деле неопытный, склонялся к миру по многим причинам. Прежде всего, турки испугались русских солдат, регулярная армия Петра выглядела несравнимо лучше той толпы, хотя бы и огромной, которую представляла собой турецкая армия. На Пруте стояли отнюдь не все русские силы, и противник это знал — действия Ренне у Браилова произвели на него сильное впечатление; да и на Пруте он не рассматривал свои захлебнувшиеся атаки как победу. Более того, турки боялись какой-нибудь военной хитрости русских — не верили, что они всерьез хотят мира, на заключение которого, кстати говоря, везир получил санкцию султана.

Петр, посылая на переговоры П.П. Шафирова, хитрого и осторожного дипломата, соглашался пожертвовать всем на юге и на севере, лишь бы уйти от позорного плена и рабства.

Но до крайних условий дело не дошло. Везир и султан не были склонны, как оказалось, ратовать за интересы Швеции. Относительно же своих требований тоже проявили умеренность, исходя из сложившейся ситуации (они в данном случае учитывали мощь России даже в большей степени, чем Петр).

Двенадцатого июля Шафиров и М.Б. Шереметев (генерал, сын фельдмаршала) подписали мирный трактат с великим везиром Балтаджи Мехмед-пашой. По нему Турция получила обратно Азов, Россия обещала разрушить крепости Таганрог на Азовском море и Каменный Затон на Днепре, не держать войска в Польше, не вмешиваться в ее дела, «отнять руку» от запорожцев, то есть не поддерживать их, не иметь с ними связи.

Условия мира нельзя назвать тяжкими и унизительными для России, хотя она и теряла то, что в свое время завоевала дорогой ценой. Но сохранялись армия, артиллерия (туркам отдавали лишь те пушки, которые имелись в Каменном Затоне), завоевания в Прибалтике (о них даже речь не заходила во время переговоров). Требования Девлет-Гирея о возобновлении выплаты Москвой дани Крыму остались втуне.

Обе стороны были довольны заключенным миром. Недоволен остался Карл XII, мечтавший взять с помощью Турции реванш над Россией.

Чувство горечи долго не покидало Петра после Прута. По прибытии в Варшаву в ответ на поздравление в связи со счастливым избавлением на Пруте царь откровенно признал:

«Мое счастье в том, что я должен был получить сто палочных ударов, а получил только пятьдесят».

Петр получил на Пруте предметный и памятный урок — потеря чувства осторожности, осмотрительности, расчетливости чуть было не обернулась катастрофой для него и страны. Недаром он переживал свою неудачу, проводил в думах о бесславном походе бессонные ночи.

Но Петра зовут все новые дела, не терпящие отлагательства. Он руководит укреплением армии, строительством флота, боевыми действиями, составлением новых гражданских законов. Продолжаются преобразования административные: уточнение функций Сената и учреждение губерний, строительство мануфактур и печатание книг, упрощение шрифта и благоустройства «парадиза», постройка кораблей и обучение матросов и многое другое.

Неизвестный автор, наблюдавший Петра в его северной столице и издавший в Лейпциге (1713 год) брошюру «Описание Санкт-Петербурга и Кронштадта в 1710 и 1711 годах», не скрывает своего удивления и восхищения:

«День свой он проводит, избегая всякой праздности, в беспрестанном труде. Утром его величество встает очень рано, и я не однажды встречал его в самую раннюю пору на набережной идущим к князю Меншикову, или к адмиралам, или в Адмиралтейство и на канатный двор. Обедает он около полудня, все равно где и у кого, но охотнее всего у министров— генералов или посланников… После обеда, отдохнув по русскому обычаю с час времени, царь снова принимается за работу и уже поздно ночью отходит к покою. Карточной игры, охоты и тому подобного не жалует, и единственную его потеху, которою он резко отличается от всех других монархов, составляет плавание по воде. Вода, кажется, настоящая его стихия, и он нередко катается по целым дням на буере или шлюпке… Эта страсть доходит в царе до того, что его от прогулок по реке не удерживает никакая погода: ни дождь, ни снег, ни ветер. Однажды, когда река Нева уже стала и только перед дворцом оставалась еще полынья окружностью не более сотни шагов, он и по ней катался взад и вперед на крошечной гичке».

Даже зимой Петр продолжал свои маневры на лодках, поставив их на коньки и полозья, приговаривая:

— Мы плаваем по льду, чтобы зимою не забыть морских экзерциций!