Путь, выбирающий нас - Оксана Панкеева

– А кто он?

– А я откуда знаю, кто он и он ли это вообще? Может быть, и она. Вспоминай, кому ты мог сделать больно, и выясняй, кто из этих людей тебе зла пожелал. Может, оно тебя простит да само скажет, где невесту искать.

– Это не я! – категорически заявила Морриган.

Кантор отогнал шальную мысль, что прокляла его Ольга, и в невесты ему суждена какая-то из придворных дам, у которой хватило ума доставать расстроенную переселенку злорадными комментариями.

– И все? – уточнил он затем.

– А что ты еще хотел?

– Других проклятий нет?

– А сколько их тебе требуется, чтобы почувствовать себя достаточно несчастным? – продолжал зубоскалить Казак.

– Там точно нет ничего о женщинах?

– Это в каком смысле? – подозрительно прищурился специалист.

– Например, что я приношу им несчастье или вроде того.

Казак немного подумал, пристально всматриваясь в глаза Кантора, и недоуменно пожал плечами:

– Какой дурень тебе эту ерунду сказал?

– Не я! – опять высказалась Морриган.

Если бы гостей не позвали в этот момент их короли, окончившие свои государственные дела, Морриган с Казаком опять поцапались бы. Странный он все-таки, чем ему не понравилась красавица демонесса, что он ее святой водой вздумал облить?

Когда все официальные гости распрощались и удалились, Плакса со своим придворным магом все-таки затащили Кантора на ужин, который постепенно превратился в вечер воспоминаний.

Хотя все трое оставались безобразно трезвыми, ибо Казак не пожелал пить в одиночестве, атмосфера за столом царила такая, будто они подвыпили. Во всяком случае, Кантор именно так себя чувствовал и даже снизошел до того, чтобы поведать старому приятелю свою историю. Пусть даже вся она уместилась в десяток фраз, подобная откровенность раньше не была свойственна скрытному товарищу Кантору.

Казак отчего-то жутко расстроился, долго материл каких-то безликих злодеев и столь же долго доставал своего бога вопросом: видел ли он все это и куда он вообще смотрел, старый хрыч?

Орландо поспешил разрядить обстановку и принялся вспоминать веселые, беззаботные времена своего ученичества. Его придворный маг с энтузиазмом подключился. Так как с Кантором они дружили в разное время, каждый говорил о своем, оба одновременно дергали его за рукава, и вскоре разговор слился в бесконечное «а помнишь?..».

Что отвратительнее всего, Кантор действительно помнил. И от этих воспоминаний стало ему до того грустно, что он даже обрадовался, когда идиллическую встречу друзей прервали известием, что к его величеству опять принесло какое-то официальное лицо. Когда же придворный уточнил, какое именно лицо, Кантор категорически потребовал, чтобы его срочно телепортировали отсюда куда угодно. Или хотя бы вывели из дворца так, чтобы это лицо его не видело. А еще он будет очень признателен, если его величество Орландо не станет делиться новостями с коллегой Шелларом.

– Ты тоже обиделся на Шеллара? – помрачнел добросердечный Плакса. – Настолько, что даже видеть его не хочешь?

– Нет. Но представь себе, что он сделает, когда узнает, что я здесь.

– Что ты как маленький?! – рассердился Орландо. – Можно подумать, он твой враг! Что он тебе может сделать?

– Он захочет поговорить! – воскликнул Кантор, и это «поговорить» прозвучало в его устах как предчувствие конца света.

Казак ухмыльнулся:

– И ты это заметил? Да уж, коли пан судья хочет поговорить, то это и вправду конец света. Ну, пойдем, я тебя выведу. А то наше величество, не дай бог, опять промахнется.

– А почему ты его так зовешь? – полюбопытствовал Кантор, когда они выскользнули из столовой и свернули на узенькую винтовую лестницу.

– По привычке, – охотно пояснил придворный маг, шустро топоча по стертым ступеням. – Он меня судил когда-то. Два раза.

– За что?

– А за убийство.

– И что?

– Да что, казнили меня.

– Два раза? – поддел Кантор, полагая, что собеседник шутит, и чувствуя необходимость поддержать его игру.

– Нет, один, – усмехнулся Казак. – Ты что, подумал, я шуткую? Это правда. Могу даже рассказать.

– Только отойдем подальше от дворца! Чует мое сердце, что не сумеет Плакса скрыть мой визит от Шеллара. Либо сам проболтается, либо Шеллар как-то иначе вычислит.

– Если хочешь, я провожу тебя до тринадцатого участка. А хочешь – могу и до обители проводить. По дороге и поговорим. А не хочешь – зайдем куда-нибудь да хоть кофию выпьем, раз уж из тебя собутыльник никакой…

Кантор подумал, что в этом городе его ничто больше не держит и можно отправляться дальше, но вовремя вспомнил, что обещал навестить Гаэтано. А еще надо бы действительно оформить бумаги на владение папиным замком, все же какой-то стабильный доход…

– А у тебя есть время? – уточнил он.

– А то ты Шеллара не знаешь! Во-первых, нашего непутевого недоросля можно смело оставлять в его обществе, ничему плохому не научит. А во-вторых, если пан судья затеял разговор, то это надолго. Так что время у меня есть.

Казак сдвинул набок свою неизменную экзотическую шапку, почесал бритый затылок и добавил:

– Эх, горилки хочется, как перед смертью, а должность не позволяет! Вот за что всегда не любил эти панские должности…

– Тогда пойдем действительно выпьем кофе. В обитель я отправлюсь, наверное, завтра, у меня еще кое какие дела остались. А слишком часто мелькать в участке тоже не хочется, вдруг какое-то начальство забредет, у Фортунато будут неприятности.

– А вот нечего казенные камеры сдавать кому ни попадя, как свои собственные! – хохотнул Казак и уверенно повлек приятеля в сторону ближайшей кофейни.

ГЛАВА 9

С тех пор как попал я в Муми-семейку, так ничего хорошего и не вижу, кругом беспорядки да опасности!

Произошла эта история еще в то время, когда будущий товарищ Кантор исправно посещал консерваторию и даже, кажется, имел счастье общаться с папой. И с чего она началась, Казак уже и не помнил. Из-за чего он завелся с тем чванливым господином, как дошло дело до оружия – все это потерялось в памяти, хотя и времени вроде не сто лет прошло. То ли обидел кого, то ли о штанах переселенца высказался насмешливо, то ли просто искал, над кем бы потешиться, и ошибся с объектом… Не столь важно, с чего началось, в любом случае потерпевший вел себя свински, хамски и оскорбительно для оппонента, не понимая, похоже, что незнакомый простолюдин с саблей – это не то же самое, что знакомый и без сабли. Обычно в таких случаях до кровопролития дело не доходило, ибо язык у бессмертного воина был подвешен подобающим образом и остротой превосходил любое холодное оружие. Но в тот раз не повезло – особо наглый и самоуверенный попался господин, и глупый к тому же, не понял, с кем дело имеет. Нравоучений не послушал, изъяснялся высокомерно, высечь посулил, да еще и высказался в том духе, что он, дескать, волен хоть насмерть зашибить низкородного нахала, денег на компенсацию у него хватит. А вот ежели презренный хам его хоть пальцем тронет, болтаться ему на виселице…