Инга - Елена Блонди

Четверг оказался самым прекрасным днем. Весь четверг Инга верила — он приедет, конечно, приедет. Потому можно петь, раскатывая коржи на домашний торт, и танцевать в комнате перед зеркалом, разглядывая себя, такую красивую, оказывается. А еще побежать на маленькую площадь, где сидят бабки с кошелками домашних яиц и горками свежего творога в полотняных салфетках. Огромный четверг — добрый и радостный. В нем хватило времени даже на задуманный поход к верхним полянам, откуда Инга принесла охапки полыни и цветов. А свежие простыни в пакете и пару фонариков она уже утащила в их с Сережей комнату, еще вечером во вторник.

Счастливая, легла спать. И проснулась на рассвете, вытирая мокрые от слез щеки. Села, закусывая дрожащую губу. А вдруг он не сможет? Он бы наверно, позвонил. Или передал что через Мишку. У Мишки есть телефон, у него отец инвалид и поставили давно, без очереди. Сережа позвонил бы и сказал, ты ей передай, все остается в силе, понял, Перец? Но Мишка молчит, два раза она его видела и он, глянув издалека быстро, отворачивался.

Через открытое окно было слышно, как на веранде тихо разговаривают Вива и Саныч.

Инга повалилась на живот, суя руки под подушку. День рождения. Надо выходить и улыбаться, слушать поздравления, подставлять Санычу щеку. Потом Вива побежит на работу, а Инга отпросилась. Ну и глупая, надо было до шести вечера пахать там, готовя склоны к посадкам. Теперь как дожить до ночи?

— Удивляюсь я вам, — говорил вполголоса Саныч, звякая ложечкой в кружке, — то ваши, конечно, дела, Вика. Я ж не говорю, что плохо. Просто вот, совсем не так. Не как у всех.

Инга подняла голову с подушки. Спрыгнула с кровати и ушла к узкому оконцу, что выходило на угол дома, почти на веранду. Села на стул и стала слушать, положив руки на подоконник, и на них голову.

— А мы и не такие, как все, Саша, — легко отозвалась Вива, — подумай сам. Любая девчонка больше свободы имеет, чем моя Инга. Потому что наврет и глазом не моргнет. Скажет, ой, ба, я у подружки переночую. Так?

— Ну… так.

— И таких «ой» у них сто штук лет с пятнадцати бывает. Я сама врала вдохновенно, когда школу прогуливала, бежала вместо уроков к Зойкиному отцу. Да не супь брови, то было уж почти сорок лет тому.

— Сорок. Сказала тоже.

— Ладно, поменьше. И Зойка мне врала, когда на свиданки бегала. А эта бедная, ей как жить? Что ни сделает, все я про нее знаю. Потому, когда молчит, я уж не спрашиваю. Пусть будет у девочки такая же жизнь, как у прочих девчонок.

— Ну… оно б может лучше, чтоб другая, — Саныч вздохнул и шумно отпил чаю, стукнул кружкой о стол.

Инга заулыбалась, вытирая мокрую щеку об руку.

— Да и так другая. Еще подумай. Знаю я все равно больше, чем прочие мамки-бабки. И могу хоть чего посоветовать. Другое дело, ей мои советы как мертвому припарки, но мало ли, хоть что в голове застрянет.

— А вот у морских коньков, — провозгласил Саныч, — у них, между прочим, самец, ну отец, значит, мальков таскает в животе! А после они снова вылупляются.

— Очень грамотно, — согласилась Вива, — еще налить?

— Так с пирогом бы…

— Без именинницы нельзя.

Инга встала и ушла к зеркалу, расчесаться. Надо идти, подкрепить людей тортом, а то Вива уморит бедного Саныча душевными разговорами, а он ее — морскими рассказами.

Подумав, надела тонкое белое платье с ажурной вышивкой на груди и по широкому подолу. И, покусав губы, вышла, расправляя плечи. Ладно. Привет тебе, пятница. Сложись, пожалуйста, для меня хорошо. Нет, чудесно!

В тот вечер, когда заканчивался счастливый четверг Инги, Ромалэ сидел на террасе маленького ресторанчика в Оленевке. Вернее, в нескольких километрах от села, в туристической зоне рядом со скалами Атлеша.

Сидел один, скучно разглядывая утомленных солнцем и морскими купаниями туристов, что скоро, зевая, расползутся по своим трейлерам, машинам и палаткам. Вытянув длинные ноги под пластиковый стол, пил коктейль и размышлял, чем бы заняться. Выбор был невелик. Склеить какую веселую барышню и с ней заснуть после секса. А завтра начнется горячая тройка выходных, придется побегать, договариваясь с ныряльщиками, принимая ставки, да еще пару раз сгонять в лагерь к дайверам, получить комиссию за новых клиентов.

Через два стола, забитых шумными семейными компаниями, скучала девушка, потягивая через соломинку такой же, как у него напиток. Выставила загорелую ножку, оголив блестящее коричневое бедро, оперлась локотком о стол. И катая в губах соломинку, посматривает. Ждет.

Ром украдкой рассмотрел волосы, забранные небрежным узлом, обтягивающее платье на тонких лямочках. Шея голая, без цепок, и колец на пальцах нету. Плохой признак. Наверняка, чья-то дочка, сбежала из родительской палатки, романтики ищет. И что, валять ее по траве, утащив в степь? А после провожать и топтаться рядом с лагерем, пока она жмется — ой увидят-услышат. Да ну. Не мальчик уже.

Отворачиваясь от ждущего взгляда, ухмыльнулся, вспоминая, как клеил тут пьяных барышень для компании. Веселое время. Всю ночь баловались, после ехали к себе, на хату, что вместе снимали в Оленевке, спали полдня. Но опять же — не мальчик. Шустрить и рисковать до тридцати не будешь. Пора тебе, Ромалэ, заниматься чем-то серьезным. Выпросить, что ли, у бати бабла, да и себе открыть курсы дайверов? Вот и тут Горча пригодился бы. Не самому же целыми днями яйца в резине парить. Нанять инструкторов, из молодых ребяток, посадить на оклад. Снаряжение по дружбе сперва напрокат взять. А может вообще чисто прокат и открыть? Пригонять трейлер, и вот вам, братва, гидрухи, ласты, акваланги. Надо прикинуть, что там по бабкам.

Он отставил пустой высокий стакан и вытер лоб, отмахиваясь от комара. За стойкой сонный бармен завел что-то мурлыкающее, иностранное. Ром искоса посмотрел на девушку. Вздохнул. Идет, краля. Приглашать. Вешаться будет. Чисто наказание. Оно конечно, очень в тему, помогает жить, девки что угодно готовы сделать, лишь бы Ромчик ласково посмотрел, лишь бы еще полежал голый рядом. Но зато и проблем с ними. Как тем летом подрались, как ее… Натаха с Анжелкой, да. Чуть в ментовку не угодили. Делили Ромчика.

— По-моему, вам скучно, красивый мальчик, — девушка села напротив, медленно закидывая ногу за ногу.

Ром нехотя, но ласково улыбнулся, раздумывая, послать вежливо или покориться судьбе. Ногами такую фигу скрутила, прям тебе основной инстинкт. Надо выяснить, есть у нее где спать. И может, она за него и расплатится, если такая бойкая.

— Слово «скучно» не катит, миледи. У меня тут небольшие проблемы…

Замолчал выжидательно. Девушка нагнулась, прижимаясь к столу грудью в глубоком вырезе. На загорелом лице тщательно подкрашенные глаза раскрылись шире:

— А, может, я специалист? По решению проблем красивых мальчиков. Хотите об этом поговорить?

Ром встал, подавая ей руку:

— Для начала, позвольте.

— Позволю.

Они медленно топтались среди почти опустевших столиков. Поворачивая даму спиной к стойке, Ром вопросительно поверх ее головы посмотрел на бармена Кирюху. Тот, возя по столешнице полотенцем, закивал, закатывая глаза.

Ясно. Значит, промахнулся Ромалэ со своими наблюдениями. Ну да, без рыжья веселится, но как упустил — макияж-то наложен со вкусом, аккуратно и не по-базарному. И туфельки — такие девки в рюкзаках не таскают.

Он нежнее прижал к груди девичьи плечи. Уткнулся носом в вымытые волосы.

— Вы так ароматны. Будто мы в Ницце, а не на пыльном степном берегу.

— Кристина.

— Прекрасное имя. Поразительно, как может быть в человеке все настолько прекрасно.

— Вы не знаете моих мыслей, мальчик без имени.

Она откидывалась, легко повисая на сильных руках, улыбалась обещающе.

— Ром. Еще — Ромалэ.

— Как романтично. Костер, цыгане, бубны, гитары. Не обижайтесь.

— Что обижаться. У меня прадед цыган. Оттого и внешность такая.

— Прекрасная внешность, — поддразнила Кристина, копируя его интонации.

И он подхватил шутку, в тон отвечая:

— Вы не знаете моих мыслей, Кристина.

Музыка стихла. Они встали, глядя друг на друга.

— Уверена, — бархатным голосом сказала Кристина, — они у нас обоих вполне грязные.

— Тогда пора переходить на ты.

Сидя на переднем сиденье вылощенной иномарки Ромалэ наслаждался. Свет фар прыгал по грунтовке, высвечивая белые повороты и серые щетки травы на обочинах. Иногда машина задирала округлую морду, и пятна света убегали дальше в степь, показывая ночную пустоту.

Кристина протянула руку, нажала рычажок на уютно помигивающей панели. За спиной тихо запела Милен Фармер. Ромалэ ухмыльнулся и положил ладонь на загорелое колено девушки. В стекле иногда отражались его собственные увеличенные колени, обтянутые светлыми брюками и поблескивала пряжка ремня. Он мысленно увидел себя — гибко устроенного в мягком салоне смуглого красавца, с темными волосами и белозубой улыбкой. Повернул лицо и улыбнулся красиво. Девушка улыбнулась в ответ.