Влюбленный Дракула - Карин Эссекс

Доктор вновь опустился передо мной на колени.

— Я вижу, Мина, вы никак не можете расслабиться. Попытайтесь представить, что вы — запеленатый младенец, который лежит в колыбели. Неумение расслабиться — одна из причин истерии, от которой мы избавляем наших пациенток. Успокойтесь, Мина. Не сопротивляйтесь тому, что с вами происходит.

Не сопротивляйтесь. Не так давно я уже слышала подобный совет.

— Я… я хотела бы расслабиться, Джон, — наконец пролепетала я. — Но это невозможно, потому что все мое тело напряжено.

— Причина напряжения кроется в вашем сознании, — возразил Сивард и коснулся пальцем моего подбородка. — Расслабьтесь, Мина. Слушайте звук моего голоса и забудьте обо всем прочем.

Он отошел к стене и вернулся с двумя кожаными ремнями.

— Когда смирительной рубашки оказывается недостаточно, что бывает крайне редко, мы связываем пациенту ноги, — пояснил он. — Сейчас вы убедитесь, что это тоже ничуть не больно.

С этими словами он опять опустился на колени, закрепил ремни вокруг моих лодыжек и связал их вместе. Затем он взял цепь, свисающую со стула, и прикрепил ее к пряжке, соединяющей ремни. Теперь я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.

Сивард, стоя на коленях, смотрел на меня, как молящийся на статую святой. Горящий взор его был исполнен экстатического восторга, который, по его собственным словам, молитва пробуждает в женщинах. Паника, которую пробудило во мне сознание своей полной беззащитности, постепенно начала гаснуть, уступая место пьянящему чувству всесилия. Мне казалось, стоит мне только приказать, и все мои желания будут исполнены.

— О, Мина, как вы красивы! — прошептал Сивард, буквально пожирая меня взглядом. — Ваша кожа испускает сияние. А ваши глаза, о, ваши глаза способны пленить всякого своим изумрудным блеском!

Он испустил тяжкий вздох и подвинулся ко мне ближе. Взгляд его теперь был устремлен на мои губы. Я не сомневалась, что в следующее мгновение он попытается меня поцеловать, и сознавала, что не могу этого позволить. Каким образом я помешаю Сиварду выполнить его намерение, я не представляла.

— Люси тоже связывали подобным образом? — наконец выдохнула я.

Сивард отпрянул так резко, словно получил удар ногой в живот. Он согнулся в три погибели, так что я увидала его макушку и косой пробор, разделяющий волосы.

— Люси, — повторил он.

Причудливая гамма чувств, вспыхнувших в его взгляде, не поддавалась описанию. Я не могла определить, испытывает ли он гордость, сожаление, гнев или досаду.

— Нет, на Люси не надевали смирительную рубашку, — ровным голосом произнес Сивард.

Стараясь не встречаться со мной глазами, он принялся распутывать узлы и расстегивать пряжки. Обретя наконец возможность двигаться, я стянула с себя рубашку и вручила ее доктору.

— Потрите руки одна о другую, чтобы восстановить кровообращение, — посоветовал он.

Я выполнила его совет, и вскоре мои онемевшие руки обрели чувствительность.

— По-моему, до крайности неразумно предаваться воспоминаниям, способным причинить одну лишь боль, — бросил Сивард.

Я не поняла, пытается ли он оградить от бессмысленных страданий меня или же себя, и сочла за благо не уточнять.

— Поймите, Джон, Люси была моей лучшей подругой, — сказала я. — И я хочу знать, как прошли ее последние дни. Это вовсе не означает, что я люблю попусту растравлять свои душевные раны. Я чувствую, что не обрету спокойствия, пока не узнаю, как умерла Люси. Печаль моя будет расти и расти.

Говоря это, я почувствовала, как глаза мои увлажняются слезами.

По-прежнему избегая моего взгляда, Сивард протянул мне носовой платок с вышитой монограммой.

— Думаю, вам необходимо отдохнуть, — проронил он. — А я должен завершить утренний обход пациентов.

Несколько раз жалобно всхлипнув, я вслед за Сивардом вышла из комнаты. Смотрительница, которую мы встретили в холле, проводила меня в отведенную нам спальню.

После разговора с доктором фон Хельсингером Джонатан находился в приподнятом настроении.

— Не сомневаюсь, Мина, этот старикан сумеет мне помочь, — заявил он. — Уж он-то наверняка докопается до сути того, что со мной произошло, и избавит меня от этой проклятой меланхолии. Он сказал, в моем случае очень эффективно лечение гипнозом. Это такой метод, при котором пациент погружается в сон, заново переживает все, что с ним случилось, и открывает, что его гнетет.

— Доктор уже выписал тебе какие-нибудь лекарства? — спросила я. — Или, может быть, назначил процедуры?

— Пока он ничего мне не выписывал, — покачал головой Джонатан. — Мы просто поговорили, вот и все. Я выложил все, что лежало у меня на душе, и испытал огромное облегчение. Правда, потом, когда разговор закончился, я не мог толком вспомнить, что именно говорил.

Глядя на сияющее надеждой лицо Джонатана, я с удовлетворением отметила про себя, что приняла верное решение, привезя мужа в клинику. По крайней мере, первая беседа с фон Хельсингером явно оказалась для него благотворной.

Тем же вечером я написала Джону Сиварду записку, в которой вновь подтвердила свое желание поработать на пользу клиники. В ответной записке он предложил мне читать вслух наиболее миролюбивым и спокойным пациентам. Подобный поворот событий вполне соответствовал моим планам. Я была уверена, что, оставшись наедине с кем-нибудь из здешних обитателей, сумею многое узнать о последних днях Люси.

На следующее утро миссис Снид явилась, чтобы проводить меня в клинику. Я начала свою благотворительную деятельность с того, что помогла ей разносить пациентам подносы с завтраком. При этом я выяснила, что наиболее состоятельные обитатели клиники занимают отдельные комнаты, в то время как все остальные живут в общих дортуарах.

— Подчас они дерутся, мэм, точно бешеные собаки, — сообщила миссис Снид. — Таскают друг друга за волосы так, что только клочья летят. К счастью, в распоряжении докторов есть лекарства, позволяющие их успокоить, так что большую часть времени бедняжки спят, точно новорожденные младенцы.

Я старалась не обращать внимания на стоны и визг, которые не смолкали в этих стенах никогда, однако при каждом новом вопле, исполненном злобы или отчаяния, вздрагивала всем телом.

— Почему они так кричат? — спросила я у своей спутницы.

Миссис Снид взглянула на меня так удивленно, будто я выдала отчаянную глупость.

— Они же повредились в рассудке, мэм, — пожала она плечами. — Некоторые так буянят, что приходится привязывать их к кроватям. Разумеется, им это не по нраву.