Багряная игра. Сборник англо-американской фантастики - Майкл Муркок

Упав с диким рыком, Лев, казалось, задернул за собой ночь как занавес, и когда вновь зажгли свечи, оказалось, что от него остались лишь мантия, нагрудник кирасы, усыпанный драгоценностями кинжал, да еще бывшая грива бывшего полузверя-получеловека, подобно дуновению ветерка уплывавшего теперь в невообразимую тьму западных катакомб.

И был когда-то человек, изысканный и утонченный, ловкий в движениях, по лицу которого Агнец провел пальцем, зная наперед в своей слепоте, что тому на роду написано быть газелью. Но и он умер сотни лет назад — в изящном прыжке, и глаза его стекленели на лету.

И были когда-то Человек-Богомол, Человек-Свинья, множество Собак, Крокодил, Ворон, невиданные Рыбы, певшие как птицы. Все они давно умерли в тот или иной момент своих превращений из-за отсутствия чего-то важного, какой-то необходимой составляющей, а может быть, просто желания жить, то есть того, что почему-то наличествовало в Гиене и Козле.

Агнцу было даже досадно, что из всех столь разнообразных существ, прошедших через его миниатюрные снежно-белые ручки, существ всех форм и размеров, столь различных по знаниям и талантам, при нем остались в конце концов эти два полуидиота — трус и хвастун Гиена и лизоблюд Козел. А ведь было время, когда потаенный Склеп с его богатыми коврами, золотыми подсвечниками, курящимся в бесценных чашах фимиамом, чей дым сплетался с легчайшим дуновением из вентиляционных шахт, когда эта святая святых полнилась толпами смиренных подданных, охваченных благоговейным трепетом при виде столь великолепного убранства, поглядывающих из-за плеч друг друга (плеч, покрытых когда мехом, когда щетиной, когда просто кожей, когда чешуей, когда перьями) на своего Повелителя, а он, Агнец, их создатель, создатель нового царства, восседал на своем троне с высокой спинкой; глаза затянуты тусклой голубоватой пленкой, роскошная грудь с бесподобными завитками шерсти, руки сложены на коленях, легко очерченные губы нежнейшего розовато-лилового оттенка, и на голове, надеваемая очень редко, корона из изящных костей, искусно переплетенных между собой и выбеленных настолько, что своей белизной они могли поспорить с белоснежной шерстью, составлявшей все его одеяние.

Корона была сделана из тончайших косточек горностая, и временами казалось, что в ней обитает сам дух этого необычайно быстрого, шустрого зверька. Это впечатление усиливалось, когда Агнец демонстрировал свою дьявольскую силу на очередной жертве, заставляя ее прирастать к месту, заставляя кровь кипеть в жилах, заставляя сердце рваться из груди, — тогда корона становилась похожей на принявшего боевую стойку горностая, поднявшего голову и готового нанести смертельный укус.

И Козел, и Гиена не раз видели Агнца в этой боевой стойке, запомнили высоко поднятую голову, но пока до смертельного укуса дело не доходило. Белого Агнца не интересовали трупы (хотя их костями были завалены все Копи), ему были нужны игрушки.

Но все, что у него осталось, — это Гиена и Козел. И тем не менее Агнец продолжал держать двор. Он все еще оставался Повелителем Копей, хотя прошло уже очень много времени с тех пор, когда Повелитель последний раз надевал корону, — и он почти распрощался с надеждой заполучить новую жертву.

Год за годом, столетие за столетием в этом подземном мире тишины и смерти ничто не шевелилось, ничто не двигалось, даже пыль; лишь изредка раздавались здесь голоса Гиены и Козла, отчитывавшихся перед Агнцем в своих каждодневных поисках. Поисках… Вечных бесполезных поисках. Поиски стали проклятием жизни обоих. Но таково было их предназначение. Найти хотя бы еще одно человеческое существо, чтобы позволить Агнцу вновь продемонстрировать свои таланты. Без этого их господин чувствовал себя пианистом, сидящим перед открытой клавиатурой, но с кандалами на руках, или изголодавшимся гурманом, озирающим стол, накрытый изысканными яствами, и лишенным возможности попробовать их.

Но теперь все это осталось позади, и Агнец, хотя он ничем себя не выдал и голос его оставался таким же ровным, как всегда, был весь поглощен предстоящим.

Он явственно различал два источника шума — один находился в гигантской вытяжной трубе к северу от его покоев, а другой на востоке, милей дальше, гораздо более слабый, но достаточно ощутимый — что-то вроде раболепного расшаркивания.

Этот другой шум постепенно приближался и шел, конечно, из ближней шахты, по которой во мраке спускался Гиена с Мальчиком, перекинутым через косматое плечо. Он спускался, и впереди него бежали три звука: скрип и лязг звеньев цепи, тяжелое дыхание, вырывающееся из могучей груди Гиены, и хруст разгрызаемых костей.

Агнец в своем святилище, по-прежнему одинокий, если не считать спешившего к нему подданного, сидел абсолютно прямо. Хотя его глаза были слепы, все лицо выдавало нетерпеливое внимание. Голова его не склонилась набок, уши не навострились, ни малейшей дрожи не пробегало по телу, в его позе не ощущалось волнения, и все-таки трудно было бы найти существо, пребывающее в таком же напряжении, столь злонамеренное, столь алчущее крови. Холодный ужас наполнял святилище — трепетный ужас желания. Ибо запах, достигавший ноздрей Агнца, был тем единственным запахом… Теперь уже не оставалось сомнений, чего коснутся мягкие белые руки Агнца через несколько секунд. Это будет не что иное, как плоть живого человека.

Он не различал пока таких тонкостей, как возраст пленника, их заглушали исходившие со всех сторон запах старого железа и запах сырой земли, через которую проходил весь ствол шахты, не говоря уже о неописуемом аромате, распространяемом вокруг себя Гиеной, и сотне других запахов.

Но с каждым метром, приближавшим Гиену с его ношей к Повелителю, все эти столь разные запахи разъединялись, и настал момент, когда Агнец мог точно сказать, что в шахте находится Мальчик.

Мальчик в шахте. Мальчик из Другого Мира… он приближается… спускается все ниже… Одного этого достаточно, чтобы заставить все балки и фермы Копей скрутиться спиралью и рассыпаться в прах красной ржавчиной. Чтобы вызвать лихорадочное эхо. Возникающее само по себе. Орущее на все лады дьявольскими голосами. Эхо ужаса. Эхо безумия. Эхо варварства. Эхо торжества.

Когда-то жизнь ушла из Копей, и время в них остановилось. Теперь жизнь возвращалась. Для вселенной покинутых Копей это была целая планета. Человеческое существо. Мальчик. Нечто, что можно сломать… или размять в пальцах, как кусок сырой глины… и слепить что-то совершенно иное.

Меж тем, пока бежали мгновения и Гиена с Мальчиком на плече подбирался все ближе и ближе к великолепному Склепу, где восседал недвижный как статуя Агнец, чью принадлежность к живым выдавал только легкий трепет ноздрей, далеко на западе Козел добрался наконец до просторного и абсолютно пустого дна Копей и побрел по нему своей безобразной походкой, бочком, так что одно его плечо всегда оказывалось впереди прочих частей тела.