Тропами ада - Людвиг Павельчик

– Я вижу, ты прозрел, Роберт. Значит, мои усилия стоили того. Боже праведный, какими ужасными были эти годы! Мука длиной в сто девяносто лет… Разве ж можно назвать это жизнью?! Рождения и похороны собственных детей, внуков, правнуков… Рождения и похороны, рождения и похороны! Дряхлеющее бессмертное тело, невосприимчивое ни к чему, даже к самоубийству! Сколько раз я пыталась это сделать – ничего не вышло. Веревка обрывалась, яд не действовал, а ружье раз за разом давало осечку… Почти два века невыносимого страдания, неподвластного описанию, и вечное ожидание еще более ужасного события – твоего возвращения!

Старуха сунула руку под подушку, из-под которой ранее достала письмо Патриции Кристианы, и вынула темно-желтый увесистый медальон, который без колебания протянула мне. Казалось, он жег ей руки.

– Вот. Я сохранила, как Она велела. Дорогой ценой. Забери его. Он твой.

Я раскрыл медальон и посмотрел на портрет, уже зная, чье лицо там увижу. Оно было мне до боли знакомым – еще бы! – всю свою жизнь я видел его ежедневно в зеркале. На меня смотрел я. И я смотрел на меня. Вот так. Все правильно. Все верно. Я все вспомнил.

Теперь я знал, почему в увешанной портретами комнате одно место на стене пустовало, что я заметил еще во время моего первого визита. Там раньше висел мой портрет. Вернее – НАШ портрет. На нем мы с Кристианой были как никогда счастливы, и Гудрун доставило немалое удовольствие писать его с такой ошеломительной натуры!

– Могу я спросить напоследок? – раздался слабый голос со стороны кровати.

– Что еще, Гудрун?,- я постарался, чтобы мой голос звучал как можно ласковей – мне было чуть жаль разбитую судьбой старую даму.

– За что? За что вы так со мной поступили? – боль в ее глазах, казалось, звенела и извивалась.

Я усмехнулся:

– Всего тебе не понять. Не терзайся и умри наконец. Прощай, – с этими словами я покинул комнату и умирающую за моей спиной Гудрун Тапер, урожденную Арсани.

Остановившись за спиной Греты, по-видимому, только что вернувшей на законное место на стене недостающее изображение и сейчас стоявшей перед ним, словно изваяние, не то в раздумье, не то в прострации, я смотрел на нее совсем другими глазами. Она по-прежнему казалась мне странно близкой, но пропасть между нами была по истине громадной. То была пропасть времени, знаний, чувств и… самой нашей сущности. Она была простым человеком, когда-то начавшим свой, по большому счету заурядный, жизненный путь и идущим по нему к неминуемо приближающемуся логичному финишу. Я же им не был.

– Она умерла? – голос девушки звучал отрешенно и почти безжизненно, словно за ее спиной стоял не тот, чьими объятиями она еще несколько дней назад упивалась, а палач, посланный кем-то, чтобы отнять у нее не только жизнь, но и душу.

– Думаю, да. Она выполнила свою миссию и больше ее здесь никто и ничто не держит.

Я заглянул через плечо Греты и взглянул на портрет. Настоящее произведение искусства! Это была, безусловно, лучшая из работ верной маленькой Гудрун. Полотно заметно постарело, хотя и не так, как его создательница, но это ничуть не портило его. Напротив, оно сохранило дух и, казалось, даже запах тех времен, когда было написано. Я словно бы ощутил, как мягко облегала мои плечи просторная летняя сорочка и как сжимали мою руку чуть вспотевшие от нетерпеливого волнения пальчики Патриции.

Грета медленно повернулась и, не глядя мне в глаза, предложила проводить меня немного, причем мы оба знали – куда. Я молча взял ее за локоть и повлек к дверям. Действительно, в этом доме мне делать было больше нечего.

– Я очень рада, что все наконец закончилось, – произнесла она через несколько минут молчания, когда мы следовали по дороге в известном направлении. Она говорила казенно, словно произносила формулировку одного из законов физики. – Я много сделала, чтобы ускорить это, поверь. Смотреть на ее муки было уже невыносимо. Я всю жизнь бросила на то, чтобы закрыть занавес за этим душераздирающим спектаклем. Моей единственной ошибкой был ты, вернее, то, что я к тебе чувствовала. Это было странно и, я сказада бы, жутко, но я не смогла этого избежать, хоть риск был и слишком велик. Однажды у меня даже мелькнула наивная мысль, что можно пойти против судьбы, против старых чар и вырвать тебя из их плена. Но это было, разумеется, заранее обречено на провал, да и тебе, думаю, это не было бы нужно. Ведь так?

– Конечно так, милая, – я постарался, чтобы голос мой звучал как можно мягче. – То, что было – было ошибкой, и мне стыдно за нее перед Дамой в сером, – я засмеялся, вспомнив собственные терзания, тревоги и страхи. – Это ведь ты была ее адвокатом? Ты устроила мой приезд и, по сути, режиссировала все действо? Ты блокировала попытки моего юриста раздобыть информацию о владелице поместья и вообще вела все ее дела? Ведь это так?

Грета ничего не ответила, лишь горькая усмешка уголком рта была подтверждением моим мыслям. Я на миг пожалел девчонку, представив, как нелегко ей приходилось все это время, особенно в общении со мной. Но, по большому счету, мне было на нее наплевать. Меня ждала та, что была моей судьбой и чьей судьбой был я. Грета же, считая себя посвященной в тайну, видела, на самом деле, лишь верхушку айсберга. Как они все заблуждаются!

Я ушел, не обернувшись и не попрощавшись, просто оставив ее стоять среди странно пустынной улицы. Не зашел я больше и к Патрику, ибо не видел в том никакой необходимости. Кабачник забудет меня так же, как и все остальные. Жизнь в деревне потечет по-прежнему и даже легенды, связанные, в том числе, и с моим именем, когда-то забудутся.

По старой скрипучей лестнице я поднялся на самый верх, в мансарду, и тяжелая дверь, когда-то показавшаяся мне намертво прикипевшей, подалась на удивление легко, словно меня здесь ждали. Полутемная комната с низким потолком была мне хорошо знакома, хотя со времени моего приезда я и не был здесь ни разу. Большой широкий сундук в правом дальнем углу я также узнал и улыбнулся ему, как старому знакомому. Неторопливо приблизившись, я присел на стоявший возле него стул с кованой гнутой спинкой и взял в руки единственное, что лежало на его покрытой пылью поверхности – дневник Патриции Кристианы Рауфф.

" 6 Октября 1832 года.

…Они идут сюда. Я слышу, как скрипит лестница. Но они еще в самом низу и я успею закончить эти строки… Они глупы и наивны, полагая, что я стану скрываться или молить о пощаде в попытках избежать своей судьбы. Они хотят убить меня, но возможно ли это?! Несчастные слабоумные создания! Просто второй акт подошел к концу и время начинать третий – главную часть пьесы. Все идет по плану. Только бы она взяла медальон! Только бы не отказалась! Скоро мы опять будем вместе. Наше время неприменно настанет! Не зря же я…