Русский щит - Вадим Каргалов

Человек в тайге беззащитен. Огромные завалы бурелома и хвороста, густые заросли молодого ельника, ямы и каменные глыбы преграждают путь, заставляют плутать. Острые сучья царапают лицо, рвут одежду. Самый гордый, в жизни ни перед кем не склонявший головы, перед тайгой кланяется беспрерывно: перед упавшим поперек тропы стволом дерева, перед ветвями, низко опустившимися к земле. Не поклонишься тайге — не пройдешь дальше! В тайге всегда опасно. Мертвые деревья угрожающе скрипят над головой. За стволами деревьев, в кустарниках подстерегают неосторожного дикие звери: медведи, рыси, кабаны, росомахи. Тайга не знает пощады — раненый обречен на смерть. Неисчислимые тучи комарья вьются в воздухе, с остервененьем бросаются на все живое. Даже медведь не выносит их укусов и, придя в неистовство, с отчаянным ревом мчится по тайге, не разбирая дороги, натыкаясь на кусты, царапая и кусая себя, чтобы наконец броситься с головой в таежную речку, единственное спасенье от непобедимого своей бесчисленностью врага…

А ведь люди жили в тайге неделями, охотясь за диким зверем!

Иной была на Кен-озере жизнь, иными были и люди — суровые, гордые, не знавшие горькой холопской доли или забывшие о ней в вольных северных краях. Нещедра здешняя земля, но весь урожай — твой, ни зерна не нужно отдавать боярину. Вернулся с рыбалки — тоже все твое, никто не требует третью или пятую рыбу на господский обиход. А о лесном звере и говорить нечего. Соболей и бобров, добытых удачливыми охотниками, никто другой не считает! Правда, в середине зимы, когда станут реки и покроется льдом Кен-озеро, новгородский наместник из Каргополя приезжает в прибрежные деревни. Но и он не оброки просит, а подарки, кто сколько даст. О татарских же разбоях люди на Кен-озере знали только понаслышке, от таких же низовских беглецов, как и сам Данила…

Незаметно, в трудах и заботах, прошло несколько месяцев. Данила прижился на Кен-озере. Присмотрел землю под пашню. В подклети у старожильца Лавра уже лежали на сохранении пять четвертей ржи,[88] доля Данилы за помощь соседям. И рыба вяленая была у владимирца, и солонина, тоже заработанная летом. Будет чем прокормиться первое время, когда вернется сюда с сыном. А остаться жить на Кен-озере Данила решил твердо. Ждал только зимней дороги, чтобы идти в Низовскую землю за сыном…

И вот дошел… до боярской тюрьмы! Остается теперь только вспоминать волю да скрипеть зубами от обиды. «Эх, Кен-озеро, Кен-озеро! Сторонка желанная, недоступная!»

Избавленье пришло поздней осенью. Неожиданно, в неустановленный день, пришел тиун, разомкнул железный ошейник. С лязгом упала на земляной пол тяжелая цепь.

— Велено тебя отпустить, — объявил тиун. — Благодари боярина, простил твою дурость. Но чтобы со двора — никуда!

Вскоре Данила узнал от людей о причине боярской милости. Великий князь Дмитрий Александрович окончательно рассорился с братом своим, князем Андреем Городецким, велел боярам собирать войско. Вот и решил рачительный Мокей Михайлович отправить на войну дерзкого мужика. «Все равно боярский хлеб без пользы ест, а убьют в сече — невелика потеря», — пояснил он тиуну, приказав снять цепи с Данилы…

По первому снегу из ворот боярского двора вышел небольшой обоз. За санями шагали десятка два холопов и крестьян из окрестных деревень. Среди них был и Данила.

Отправляя людей на войну, Мокей Михайлович приказал одеть их в полушубки и валенки. Оружие — копья, рогатины, круглые щиты — до времени сложили в сани, под присмотр тиуна. И харчи тоже везли в санях, увязанными. Если кто по дороге бежать задумает, то бежать — не с чем. Без оружия и хлеба в лесах пропадешь!

Так думал тиун. Но — ошибся. После первой же ночевки он недосчитался Данилы и еще одного молодого мужика. Не иначе, крамольник подбил его на бегство!

Тиун тут же послал верного человека на боярский двор — известить Мокея Михайловича о случившемся. Боярские слуги поспешили в Дедково, где жил в приймаках сын Данилы, но опоздали. Мальчик исчез.

Больше ни Данилы, ни его сына во владимирских местах не видели.

Глава 14 Татарские сабли Андрея Городецкого

Великокняжеский сторожевой полк стоял в Гороховце, на реке Клязьме. Здесь, у южного края Городецкого княжества, находились волости, неподвластные местному правителю Андрею Александровичу. Больше ста лет назад, еще при князе Андрее Боголюбском, гороховецкие земли были пожалованы в вотчину владимирскому Успенскому собору, а сам Гороховец объявлен городом святой богородицы. Тиунам и доглядчикам Городецкого князя туда пути не было.

Великий князь Дмитрий Александрович и большой воевода Иван Федорович считали, что лучшего места для сторожевого полка, чем Гороховец, не найти. Церковные волости, оберегаемые ханским ярлыком от нападений удельных князей, отрезали пути к Орде.

Воевода Фофан спрятал своих ратников за дубовыми стенами и валами Гороховецкого городища, а конные разъезды послал по всем дорогам, ведущим в степи. Холодную осеннюю Клязьму бороздили владимирские воинские ладьи. Речные сторожа с пристрастием допытывались у встречных караванщиков, не плывут ли с ними люди князя Андрея Городецкого и иных князей. Подозрительных тут же забивали в колодки и везли во Владимир, на великокняжеский розыск.

Сам Дмитрий Александрович спешно собирал войско, крепил стены городов, готовясь к осаде. Опасность была грозной. Младший брат великого князя — Андрей, давний супротивник, — лукавил в Орде, перекупал у нового хана Тудаменгу ярлык на великое княженье Владимирское. Сарайский епископ Феогност уже сообщил с тайным гонцом, что неверный Тудаменгу, приняв от Андрея неслыханные по богатству дары, будто бы склоняется передать ему власть над Русью…

Но без боя Дмитрий Александрович решил великого княженья не уступать. Полки во Владимире и в Переяславле собрались уже немалые, а князь Андрей пока что был в Орде один, без союзников, с любезным сердцу Семеном Тонильевичем. Удельные князья сидели по своим городам, ждали чего-то. Воеводе Фофану было велено не пропускать в Орду ни их самих, ни их послов. Потому-то и бороздили владимирские ладьи реку Клязьму. И на Волге, против Нижнего Новгорода, тоже стояли великокняжеские заставы.

Но слишком много неприметных тропинок в лесах, чтобы можно было все перекрыть накрепко. Глухой ноябрьской ночью служебник лукавого князя Федора Ярославского пробрался мимо владимирских караульных в Орду.

«Князь великий Дмитрий Александрович собирает рати и крепит грады, не хочет ханскому слову покориться и сступиться с великого княженья по ханскому слову», — писал в грамоте Андрею князь Федор.

Андрей Александрович, прочитав грамоту, кинулся к битикчи, старшему писцу великого ханского дивана.

— Вижу, дерзок стал князь Дмитрий! Слишком дерзок! — говорил битикчи, укоризненно качая головой. — А дерзким аллах укорачивает жизнь, дабы не вводить в соблазн иных неразумных… Угодно будет аллаху, и на дерзкого Дмитрия обрушится карающая десница ханского гнева…

Городецкий князь понимающе улыбнулся, поманил пальцем Семена Тонильевича, который стоял поодаль с кованым ларцом в руках. Тот, неслышно ступая по ковру, приблизился к собеседникам, поставил ларец на низенький круглый столик, откинул крышку. В ларце тускло желтели золотые цепи, кольца, браслеты, разноцветными искорками блестели камни-самоцветы. Сонные глаза битикчи оживились. Он опустил руку в ларец и стал медленно перебирать драгоценности.

— Пусть аллах не замедлит обрушить карающую десницу на дерзкого, — подсказал Андрей, пододвигая ларец ближе к битикчи.

— Пусть будет так! — согласился битикчи…

Андрей Александрович, беспрерывно кланяясь, попятился к выходу.

На следующий день битикчи сам приехал к городецкому князю. Его сопровождали двое мурз — в боевых шлемах, обвешанные оружием, со свирепыми лицами. Битикчи представил своих спутников:

— Это славный Кавгадый, предводитель двух туменов. А это Алчедай, полководец ханский, обладатель трех бунчуков темников. Они пойдут с тобой на князя Дмитрия.

Семен Тонильевич широко перекрестился:

— Услышал господь молитвы наши! Конец князю Дмитрию!..

На исходе декабря татарские тумены двинулись из степей к русским границам. Поток всадников на лохматых конях-степняках казался нескончаемым. Пять туменов отборного войска вели за собой ханские полководцы Кавгадый и Алчедай. Кто может выстоять против такой силы? По пути к войску приставали новые и новые бродячие орды, соблазненные будущей добычей.

Среди этого множества татарских всадников затерялась горстка дружинников Андрея Городецкого. Да и сам он ехал в окружении нукеров-телохранителей Кавгадыя и Алчедая, не то почетным гостем, не то пленником. Но показывать гордость было еще не время. «Пусть татарские сабли смахнут с великокняжеского стола ненавистного брата, тогда будет иное, — думал городецкий князь, покачиваясь в седле рядом с ханскими полководцами. — Не навечно же придут татары в русские леса! Чужаки возвратятся в свои степи, оставив у моих ног покорную Русь!»