О всех созданиях – больших и малых - Джеймс Хэрриот

Продолжая брести, я убеждал себя в нелепости происходящего. Топящийся очаг Пайк-хауса где-то совсем близко — я же все-таки не на Северном полюсе! Но тут мне вспомнилось огромное пустое пространство за фермой, и я с трудом подавил панический страх.

Холод, несущий онемение, уничтожил всякое понятие о времени. Скоро я полностью утратил представление о том, как долго я проваливаюсь в ямы и выбираюсь из них. Но твердо знал, что с каждым разом выбираться становилось все трудней. И нарастал соблазн просто сесть, отдохнуть, даже поспать; было что-то гипнотическое в том, как пушистые хлопья бесшумно ложились на мою кожу и залепляли закрытые глаза.

Я отгонял от себя мысль, что стоит мне провалиться еще десяток раз, и мне уже не встать, когда впереди возникло словно колеблющееся темное пятно. Затем мои протянутые руки прикоснулись к чему-то твердому и шершавому. Не веря себе, я нащупывал один квадратный камень за другим, пока не добрался до угла и не увидел светлый квадрат — окно кухни.

Побарабанив в дверь, я прислонился к косяку, хватая ртом воздух, судорожно дыша. Огромное облегчение, меня охватившее, видимо, граничило с истерией, так как мне казалось, что, когда дверь откроется, мне следует растянуться ничком на полу. И воображение рисовало картину, как вся семья толпится вокруг распростертого страдальца, отпаивая его коньяком.

Однако, когда дверь действительно открылась, что-то удержало меня в вертикальном положении. Мистер Клейтон постоял на пороге несколько секунд, видимо нисколько не взволнованный зрелищем явившегося перед ним изнемогшего снеговика.

— А, это вы, мистер Хэрриот. Очень вы удачно пришли. Я как раз доел обед. Погодите минутку, я только шляпу надену. Теленок тут рядышком, только двор перейти.

Он пошарил за дверью, нахлобучил на голову потрепанную фетровую шляпу, сунул руки в карманы и, посвистывая, зашагал по булыжнику. Он повернул щеколду телятника, и я с наслаждением вошел внутрь, в тепло, исходящее от животных, в сладкий запах сена, куда не было доступа беспощадному холоду и снежным вихрям.

Я снимал рюкзак, а четыре длинношерстных бычка благодушно взирали на меня через перегородку, ритмично двигая челюстями. Мое появление, казалось, вызвало у них не больше сочувствия, чем у их хозяина. Ничего, кроме легкого интереса. За косматыми головами я разглядел маленького теленка, закутанного в мешковину. Из его носа обильно текло.

Нос этот напомнил мне о цели, приведшей меня сюда. Пока мои онемевшие пальцы нашаривали в кармане термометр, сильнейший порыв ветра сотряс дверь, загремел щеколдой, загнал внутрь мельчайшую снежную пыль.

Мистер Клейтон повернулся и протер рукавом стекло небольшого окошка. Ковыряя в зубах ногтем большого пальца, он посмотрел наружу, на бушующую вьюгу.

— Эхе-хе... — сказал он и с удовольствием рыгнул. — Денек-то нынче не того, чтобы...

И так тоже было

В ожидании момента, когда Зигфрид выдаст мне список утренних вызовов, я закутался в шарф по самые глаза, поднял воротник своего пальто и застегнул его под подбородком. Затем я натянул на руки пару шерстяных перчаток.

За окном жалящий северный ветер с озверением мел снег почти параллельно земле, перекрывая улицы и все остальное большими вьющимися хлопьями.

Зигфрид склонился над регистрационной книгой.

— Так, что у нас тут? Барнет, Джил, Сантер, Дент, Картрайт... — Он начал что-то писать в свой блокнот. — Так, я отправлюсь к Скрутону, посмотреть его теленка. Я знаю, ходил к нему ты, но сегодня я как раз буду проезжать мимо. Расскажи мне, что с ним?

— Он слишком часто дышит, и температура под сорок. Не думаю, что это — пневмония. Я скорее подозреваю первые признаки дифтерита — у него небольшое опухание подчелюстных желез и горла.

Пока я говорил, Зигфрид не переставал писать в своем блокноте, остановившись лишь раз, чтобы пошептаться с мисс Харботтл. Затем он посмотрел на меня невинными глазами.

— Так, значит, пневмония? И как ты ее лечил?

— Нет, я сказал, что это — не пневмония. Я сделал инъекцию пронтозила и оставил мазь, чтобы втирать в кожу на горле.

Но Зигфрид опять начал быстро писать. Он ничего не говорил, пока не исписал два листа, вырвал их из блокнота и подал мне.

— Правильно, что ты прописал мазь для втирания в кожу на груди. Это может помочь. А какую мазь, из чего она состоит?

— Линимент метилеалицила, но его втирают в кожу не груди, а горла теленка.

Но Зигфрид уже повернулся к мисс Харботтл, чтобы распорядиться о том, в каком порядке ей следует выстроить его визиты, и оказалось, что я говорю с его затылком.

Наконец он встал и отошел от стола.

— Так, что же, все отлично. Вот список твоих вызовов, можно начинать. — Но на полпути к двери его шаг дрогнул, и он обернулся. — А какого черта ты распорядился втирать мазь в горло?

— Ну, я подумал, что такая процедура немного уменьшит воспаление.

— Но, Джеймс, откуда воспаление в горле? Не думаешь ли ты, что было бы больше пользы от растирания груди?

На лице Зигфрида играла все та же терпеливая улыбка.

— Нет, не думаю. Во всяком случае, не при дифтерите у теленка.

Зигфрид наклонил голову набок, и на его лице появилась невиннейшая улыбка. Он положил руку на мое плечо.

— Мой старый добрый Джеймс, может, будет правильным, если ты расскажешь мне все с самого начала. Пусть мы потратим время, но мы же никуда не торопимся. Говори не спеша и спокойно, и тогда ты ничего не перепутаешь. Ты сказал мне, что лечил теленка от пневмонии, — вот с этого места и начни.

Я сунул руки глубоко в карманы пальто и начал рыться в термометрах, пинцетах, ножницах и бутылочках с лекарствами, которые всегда жили там.

— Послушай, я сказал тебе, что с самого начала заподозрил первые признаки дифтерита, а не пневмонии. Ведь и жар у теленка приличный — выше тридцати девяти градусов.

Зигфрид смотрел мимо меня в окно.

— Боже, ты только посмотри на этот снег. Нам сегодня будет непросто справиться с вызовами. — Он снова перевел глаза на меня. — А тебе не кажется, что с температурой за тридцать девять тебе следовало бы сделать инъекцию пронтозила? — Он развел руки в стороны и безвольно их опустил. — Я просто предлагаю, я никогда ни за что не стану вмешиваться в твою тактику лечения, но, честно говоря, в такой ситуации требуется немного пронтозила.

— Черт возьми, да я же так и сделал! — закричал я. — Я сказал тебе об этом с самого начала, но ты же не слушаешь меня. Я из кожи вон лезу, чтобы донести это до тебя, но как я могу это сделать...

— Спокойствие, мой дорогой, только спокойствие. Не надо так волноваться.

Лицо Зигфрида преобразилось, оно излучало свет. На нем можно было прочитать нежность, благодушие, всепрощение, терпимость и любовь. Я подавил желание легонько пнуть его в колено.

— Джеймс, Джеймс, — сказал он ласковым голосом, — у меня нет ни малейшего сомнения, что ты попытался по-своему рассказать мне об этом случае, но нам обоим недостает таланта коммуникации. Ты — самый лучший парень, но тебе надо помнить об этом недостатке. Нужно просто решить вопрос выстраивания фактов в картину и представить их в нужном порядке. И тогда ты ничего не перепутаешь, как сегодня утром. Я уверен, тебе просто надо попрактиковаться.

Он поощрительно помахал мне рукой и был таков.

Я быстро пошел в кладовую и, увидев перед собой большую пустую картонную коробку, с ненавистью пнул ее. Я вложил в удар столько яда, что моя нога пробила картон, и когда я попытался освободиться, в комнату вошел Тристан. Он поддерживал огонь и был свидетелем разговора.

Тристан в молчании наблюдал, как я, чертыхаясь, прыгал по комнате, пытаясь стряхнуть коробку с ноги.

— Что случилось, Джим? Мой старший брат опять достал тебя?

Наконец я избавился от коробки и опустился на ящики.

— Не понимаю, почему он теперь так меня донимает? Я знаю его довольно долгое время, и он всегда был таким. Он никогда не был другим, но раньше меня это не Донимало, по крайней мере, не так сильно. В другое время я бы просто посмеялся. Что случилось со мной?

Тристан поставил на пол ведро с углем и внимательно посмотрел на меня.

— Да ничего с тобой не случилось, Джим, но скажу тебе одно: ты стал несколько нервозным после того, как сходил в ресторан с этой девушкой Олдерсон.

— О боже, — простонал я и закрыл глаза. — Не напоминай мне об этом. В любом случае, я не виделся и не говорил с ней с того момента, так что это было концом наших отношений, и я не могу винить ее в этом.

Тристан вытащил сигарету и сел на корточки рядом с ведром для угля.

— Все это так, но посмотри на себя. Ты страдаешь, хотя в этом нет никакой необходимости. Да, у тебя случился провальный вечер, и она дала тебе отставку. Ну и что? Ты знаешь, сколько раз меня отвергали?

— Какое там отвергали — я даже не успел начать.