Маленькая Луна (сборник) - Андрей Столяров

Я замечаю, что вообще-то есть в этом глубокий культурологический смысл. Она не просто купила варежки, которые в действительности ей ни к чему, она тем самым способствует архивированию традиционных производственных технологий. Европейский союз, например, поддерживает дотациями своих фермеров вовсе не потому, что европейцам так уж необходимы собственные мясо и хлеб – все это можно было бы дешевле приобрести в Аргентине; здесь цель стратегическая: должны быть люди, владеющие архаическими ремеслами, умеющие сажать пшеницу, морковь, вязать варежки, тачать сапоги, чтобы в случае цивилизационного коллапса, вероятность которого невелика, но все же отличается от нуля, эти технологии можно было бы развернуть. Иначе навыки будут утрачены. Их не восстановишь потом ни за какие деньги… Я рассказываю ей, что в перестройку, поразительная эпоха, я жил тогда на краю города, фактически у черты, и вот когда из магазинов, ты помнишь, наверное, исчезло решительно все, даже кильку в томате, консервы эти ужасные, нельзя было купить, то вдруг все луга, этак километров на пять вокруг, были мгновенно засажены картошкой, морковью, огурцами, капустой. Целыми мешками тащили домой. Но это старшее поколение, которое еще помнило эпоху ручного труда. Сейчас таких людей уже почти нет…

Аля смотрит на меня с изумлением.

Руки в варежках она держит, как будто покоится на них незримый поднос.

– Причем тут архивирование технологий? Причем тут Европейский союз?.. Она же пожелала нам счастья!.. Ты что, нарочно прикидываешься?..

Мы вдруг начинаем смеяться. Мы хохочем, как два дурака, стукнувшиеся лоб в лоб. На нас даже оборачивается экскурсионная группа. Аля изнемогает и, чтоб не упасть, тихо приникает ко мне.

– Вот… за это… я тебя… и люблю…

– За что?

– За это… За все…

В машине мы целуемся как сумасшедшие. Варежки брошены, шарфом Аля притягивает меня к себе.

Температура у нас сейчас – градусов сто.

Я предлагаю:

– Может быть, никуда не поедем? Вернемся назад?

Несколько секунд царит неуверенное молчание. А потом Аля откидывается и кладет руки на руль.

Медленно прикрывает и открывает глаза.

Зрачки у нее светлеют.

– Нет-нет, нас же ждут… Дай только я отдышусь, а то мы во что-нибудь врежемся…

До Петергофа мы все-таки добираемся благополучно. Валентин, как и договаривались вчера, ждет нас у Главных ворот. Пока мы переходим шоссе, он нам приветственно машет, чуть ли не подскакивая от нетерпения, и, может быть, впервые в жизни я сожалею, что у него такой несолидный вид: курточка какая-то легкомысленная, свитер под ней потертый, застиранно-неопределенного цвета, из воротничка рубашки, выпущенного поверх, торчит белая нитка – ее так и хочется оторвать. Не подумаешь, что профессор, доктор наук, и в Германии читает лекции, и в Англии, и во Франции.

К тому же он неудачно постригся. Волосы сняты с боков на манер детской стрижки под полубокс. Из-за этого уши, которые у него и так-то чересчур оттопырены, ныне торчат по бокам как парочка молодых лопухов.

Впрочем, все это исчезает, как только они с Алей знакомятся. Валентин живет в Петергофе, если не ошибаюсь, уже почти тридцать лет, город, его окрестности знает практически наизусть: географию, историю, архитектуру, легенды. Говорить на эти темы он может целыми сутками, и как-то верится, когда он в запальчивости утверждает, что если его высадить в любой точке Петергофа с завязанными глазами, то он через тридцать секунд определит, где стоит.

В общем, вспыхивает дискуссия двух знатоков. Выясняется, что экскурсоводы, которые бродят здесь толпами, по незнанию, по элементарной неграмотности несут полную чушь. Потому что Растрелли, а именно он, как вы помните, проектировал Петергофский дворец, первоначально представил императрице Елизавете Петровне совершенно иной эскиз: доминанта, то есть дворцовая церковь, имела только одну главу. Ну, так тогда вообще было принято: один бог, один царь, одна главная точка любого строения. А Елизавета Петровна, проект в целом одобрив, тем не менее повелела сделать церковь о пяти куполах. Видимо, она, что бы там ни писали историки, все-таки обвенчалась тайно с графом Алексеем Григорьевичем Разумовским, который, между прочим, происходил из украинских хуторских казаков, был певчим в хоре – вместе с ним и попал ко двору. Дело, конечно, темное, все-таки мезальянс, если интересовались у ней самой, то Елизавета Петровна только загадочно улыбалась. Однако, вероятно, венчалась, она ведь была очень религиозной. Венчалась в пятиглавом соборе, а потому и Петергофский дворец велела выстроить именно так. Отсюда и возникло елизаветинское барокко. Ведь барокко – это, по своей сути, принципиальная асимметрия, то есть некоторая свобода, отвергающая средневековый монофилетический деспотизм. Вот когда начали пробиваться первые ее ростки…

И еще из их дискуссии выясняется, что в истории, оказывается, все происходит случайно. Судьба Екатерины, естественно, Екатерины Второй, например, просто висела на волоске. Петру Третьему, который был вовсе не такой уж дурак, как его позже изображали, уже поступило несколько донесений, что заговор против него созрел. Екатерину в Петергофе тщательно охраняли. Как быть? Что делать? Без императрицы переворот осуществить нельзя. Войска, дворянство должны за кем-то идти. И вот такой совершенно неожиданный ферт: является сюда граф Алексей Орлов и предлагает начальнику караула сыграть с ним в карты. Ну, садятся, конечно, почему-таки не сыграть? Алексей Орлов начинает специально проигрывать, водка – рекой, веселый, уже несколько деревенек спустил. Играли с девяти вечера аж до пяти утра, и лишь тогда начальник охраны, наконец, свалился под стол. Наверное, со счастливой улыбкой – такое везение дураку… И вот Екатерина вылезла из окна и побежала, как девочка, неодетая, то есть в одной рубашке. Это из старого Екатерининского дворца, который был деревянный, позже сгорел, а располагался рядом, вон там, видите, впритык с Монплезиром… Алексей домчал Екатерину до Стрельны и из рук в руки передал брату, Григорию. Ну а там уже – Петербург, офицерский мундир, сбор гвардейских полков, шум, треск барабанов, престол, всемирная слава…

Вообще мы смотрим на это как бы с черного хода. Ведь первоначально дорога была проложена вдоль залива, на побережье, внизу; дворцы, построенные на глинте, на вспучивании земли, были своими фасадами ориентированы на нее. Потом уже тракт, в связи с наводнениями, перенесли наверх, но, конечно, смотреть надо оттуда, еще лучше – с воды. Тогда видно это драгоценное ожерелье, этот мираж, этот величественный имперский фантом… Хотя, разумеется, что это была за жизнь: в декорациях, в искусственном освещении, праздник, из которого нельзя выскочить ни на миг, кукольный спектакль, разыгрываемый по неизменным законам: поворот налево, на зеркальном паркете, поклон, поворот направо, снова – церемонный поклон… Недаром все это заканчивалось революциями…