Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес

Когда Тимми дошел в своем рассказе до этого момента, Уинтер протестующе поднял руку.

– Мне кажется, молодой человек, что это как раз вы слишком хорошо обучились искусству красноречия. И фантазия у вас работает превосходно. Не стать ли вам продолжателем семейной традиции? Интересно, вы хоть сами понимаете, до какого абсурда доходите в драматизации событий? Рукописи, переписывающие сами себя! Это уже чересчур!

Тимми, безусловно, стремился придать своему повествованию как можно более драматический характер, однако посмотрел на куратора честными и округлившимися от удивления глазами, услышав недоверие в голосе Уинтера.

– Но именно так все и происходило! Ночами рукописи изменялись сами собой. Когда Паука направляли куда-то, а ему это не нравилось, он попросту вычеркивал на странице либо предложение, либо целый абзац, а потом переписывал фразу в соответствии со своими соображениями.

Какое-то время Уинтер выглядел ошеломленным. Затем покачал головой.

– Вынужден повторить: в вас говорит наследственная склонность сочинять небылицы. И это делает вас совершенно никуда негодным свидетелем для расследования реальных событий. Как выглядят рукописи? Где они хранятся? Сколь часто в них тайком вносились изменения? И главный вопрос: почему ваш отец сразу не заметил, что происходит?

– Могу я вас попросить не задавать больше одного вопроса одновременно? Я стараюсь показать вам, как случившееся повлияло на папу. Подобный подход представляется наилучшим, или вы не согласны?

– Полностью согласен. Так как выглядят рукописи?

Но именно в этот момент их размеренное движение остановилось во всех смыслах: и в физическом, и в умственном. Разговор прервался, а поезд прибыл в тупик.

– Паддингтонский вокзал, – сказал Тимми. – Как видите, перемены подстерегают нас всех. А для начала – пересадка.

Нередко бывает, что с людьми, которых не заметил при посадке в поезд, сталкиваешься, сойдя с него. Пока Тимми искал на платформе носильщика для своего непомерно большого чемодана, Уинтер неожиданно заметил Буссеншута.

– О, мой уважаемый коллега! Продолжаете путешествие дальше? – Взгляд Буссеншута, самым отвратительным в котором всегда было сияние, казалось бы, искренней благосклонности, устремился на Тимми. – А это случайно не тот самый юный Элиот, о котором мы разговаривали?

– Да, это он. Я приглашен провести выходные у него дома.

– И поймать Паука, верно? – Буссеншут сделал в воздухе ловкий жест, но не выразил ни малейшего неудовольствия. – Soyez heureux, mes enfants; vous êtes encore jeunes[58].

Уинтер, чьи сомнения относительно участия в экспедиции пока только усугублялись, ответил не слишком дружелюбной улыбкой.

– А вы собрались провести вечерок в столице, ректор? – И он понизил голос до малоправдоподобной имитации конфиденциальной беседы. – Мой двоюродный дед Эдвард постоянно твердит мне, что так называемый кордебалет в «Вэнити» хорош как никогда.

Буссеншут в ответ улыбнулся с видом человека, умеющего ценить даже такую степень доверия, но одновременно несколько снисходительно.

– Нет, – сказал он, – я направляюсь на встречу с Шуном. Меня чрезвычайно заинтересовал его папирус. Надеюсь, он окажет мне любезность и сделает для меня фотокопию. Мое поколение, дорогой Уинтер, видимо, недостаточно талантливо, чтобы решать все научные проблемы и укладываться в отведенные сорок часов работы в неделю. Будьте осторожны, ввязываясь в это дело. А мне пора взять такси. Au revoir.

Уинтер снял шляпу.

– Au revoir, ректор, – произнес он немного веселее. – Кстати, видите ту машину? Это как раз такси.

И отошел в сторону с приятным чувством, что в этом небольшом поединке последний раунд остался за ним.

Тимми в дальнем конце платформы уже крутился рядом с рослым молодым человеком, весьма странно снаряженным в путешествие. На нем был котелок, перчатки ядовито желтого цвета, а под мышкой он держал зонт. Тимми явно испытывал в его обществе тихий экстаз.

– Кстати, Уинтер, вы знакомы с Хьюго Топлэди? Хьюго, рад представить тебе Джеральда Уинтера.

Топлэди, напустив на себя вид человека, умеющего оперативно принимать важные решения, изрек:

– Рад знакомству.

Обмениваясь ничего незначащими любезностями, все трое разместились в салоне такси. И машина вывезла их из недр вокзала в постоянный и неумолчный шум лондонских улиц.

– Я успел рассказать Уинтеру о деле Паука, – сказал Тимми. – Он уверен, что сумеет разгадать эту головоломку.

Уинтер открыл рот, чтобы возразить, но его опередил Топлэди.

– Ужасающая глупость, – изрек он. – Нельзя воспринимать это иначе как шутку, но если вдуматься, то у этой шутки есть какой-то смысл, который пока невозможно понять.

Он постучал в пол такси стальным наконечником зонта.

– Смысл, который пока невозможно понять, – Тимми повторил эти слова, как особенно милую его сердцу строчку из Данте, но при этом с силой наступил Уинтеру на ногу, намекая, что говорит несерьезно. Все влюбленности Тимми, к счастью, сдерживали присущие ему чувство юмора и ирония. Но когда-нибудь, отметил про себя Уинтер, из него получится великолепный любовник: он обладал редким качеством влюбляться не в нечто придуманное в мечтах, а в имеющееся на самом деле.

– Лично я считаю, – продолжил Топлэди, явно ободренный восхищенной репликой своего обожателя, – что твоему отцу следует всерьез подумать о телефонном звонке. Да, уверен, лучшим ходом с его стороны станет звонок.

Он повернулся к Уинтеру, чтобы, по всей видимости, прикинуть возраст собеседника, и спросил:

– Вы со мной согласны, мистер Уинтер?

Тот поспешно поджал ноги под сиденье.

– Да, но только… э-э… кому он должен, по-вашему, позвонить?

Топлэди нахмурился.

– А это, – ответил он, – уже следующий вопрос, который нам необходимо обдумать.

В этот момент их машина мягко уперлась бампером во впереди стоящее такси.

Миновав реку, а затем несколько действительно уникальных достопримечательностей английской столицы, поезд погружается в серое однообразие домов с миллионами каминных труб, каждая из которых наводит на мысль об их унылом однообразии. Эти кварталы наглядно свидетельствуют, что городская жизнь не имеет ни цели, ни единого плана. «Огромное счастье, – подумал Уинтер, – находиться в вагоне, представляющем собой совершенно отдельный мир, пребыванию в котором придает смысл хотя бы то, что у всякой поездки есть определенная цель. И, хочется надеяться, вполне рациональная». Он наморщил лоб и поднялся, чтобы снова достать из чемодана свою «Таймс». Оставшиеся непрочитанными некрологи могли воздвигнуть временный барьер между ним и сложностями, с которыми столкнулись Элиоты.

– Я думаю, – сказал Топлэди, проделывая со своим телом разного рода эксперименты в надежде удобнее устроиться в купе вагона третьего класса, – о старшем констебле.

– Простите, что вы сказали?

– Я о звонке мистера Элиота. Старший констебль – самая подходящая кандидатура.

Тимми, снова свернувшийся калачиком в углу и с детским увлечением поедавший плитку молочного шоколада, вставил свою реплику:

– Между прочим, Уинтер, наши планы разоблачили. Вы знали об этом? Когда мы садились в поезд, я заметил, что в один из задних вагонов вошел ректор колледжа.

– Вы о Буссеншуте? Знаю. Он едет, чтобы встретиться со старым приятелем по фамилии Шун.

– Он встречается с Шуном? Уж не с тем ли самым…

– Старший констебль, – вежливо, но твердо перебил их Топлэди. – Или кто-нибудь другой. Быть может, даже рангом повыше.

Тимми, все еще занятый снятием фольги с последнего кусочка сладости, покачал головой.

– И старший констебль, и куда более важные полицейские чины приезжали к нам после ограбления дома Бердвайр. Но папе это не понравилось. Понимаете, в его книгах от полицейских прохода нет. Но сначала Паук регулярно оставлял их в дураках. А теперь он неизменно действует быстрее и умнее. И в обоих случаях они выглядят, мягко говоря, людьми не слишком умными и сообразительными. Порой до смешного тупыми. А потому, когда возникла необходимость обратиться к реальным полицейским, чтобы они приехали и расследовали… Расследовали нечто, прямо вытекающее из содержания романов, папе это, естественно, показалось несколько…

– …неудобным, – с готовностью подсказал Топлэди ключевое слово, по его мнению, удачно описывающее чувства мистера Элиота. – Значит, нам нужно придать своим размышлениям иное направление.

Он снял с головы котелок и задумчиво стал его разглядывать.

– Да, ситуация сложилась неловкая, – подтвердил Тимми. – Трудно понять, как правильно себя вести. Потому что, поближе познакомившись с обстановкой у нас дома, вы оба поймете, что папа, вообще говоря, личность крайне застенчивая.

Но Уинтер все равно испытывал большие сомнения, что даже стеснительный мистер Элиот сумеет по достоинству оценить вмешательство в свои дела неизвестного преподавателя из Оксфорда или будущего дипломата в лице обожаемого сыном Топлэди.