Вор с черным языком - Кристофер Бьюлман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом сестренка перестала балаболить и сказала мне очень серьезно:
– Следи внимательно за костями, Кинч. Мама говорила, что у этой курицы плохие кости.
– Что за чушь ты несешь, – ответил я. – У всех куриц одинаковые кости. Пойди хоть на край света, зарежь там курицу – и увидишь, что кости у нее на тех же самых местах, что и у наших.
– Мама говорила, что у этой особенные кости.
– Особенные кости, – повторил я, чтобы она сама услышала, как это сказала, а потом проглотил кусочек.
И что бы вы думали? Я тут же почувствовал боль в горле, такую острую боль, что хотел было сказать: «Будь оно все проклято, у меня кость застряла в горле!» – но в том-то и беда, что я задыхался и не мог говорить. Тут я закашлялся, а это означало, что я все-таки не совсем задыхался.
Кашель было ужасный, до крови, и все смотрели на меня, кроме папаши, который продолжал есть, потому что пошло все в жопу, он целыми днями вкалывает на серебряном руднике и пусть кто-то другой возится с неблагодарным отродьем, харкающим кровью. Вдруг мне показалось, что кость на самом деле проткнула мне горло, я выпучил глаза и схватился за него – то есть за горло, и кость уколола мне руку.
– Вот видишь, мама, – сказала сестренка Шавон. – Я ведь говорила ему об этой курице.
– Особенные кости, – согласилась мама, сдувая с глаз непослушную прядь.
– А он не послушался.
Тут я понял, что это вовсе не кость проткнула мне горло, а просто нож. Острый кончик ножа торчал наружу, и я попытался вспомнить, как сказать на языке жестов: «Мне разрезали горло изнутри», но, по правде говоря, я еще никогда ничего похожего не говорил.
– Теперь тебе дадут просраться за то, как ты насвинячил, – сказала Шавон.
Я попытался объяснить ей, что нельзя так ругаться, особенно за столом, но только забрызгал кровью курицу.
– Что? – спросил мой мертвый глухой сводный брат, одетый в ту самую рубаху, которую он украл у старосты.
И тут из моего горла послышался голос:
– Подведи меня к зеркалу.
Я подошел к полированной латунной пластине, висевшей на стене рядом с платяным сундуком матери, и посмотрел на свое отражение. Выглядел я неплохо, если не считать крови на рубахе, разреза на горле и торчавшего из него кончика ножа. Да еще пары глаз за этим ножом. Вдруг из раны показался рот и заговорил.
– Слушай меня, – сказала она, потому что это, разумеется, была адептка. – Или ты меня выпустишь, или я сама выберусь и перережу всех этих засранцев за столом.
– Если я тебя выпущу, ты убьешь мою лунную жену.
Я чуть было не проговорился о том, что мы собираемся отыскать Мирейю, чтобы она стала королевой Испантии и надрала задницу Гильдии, но вовремя вспомнил, что это нам только навредит.
– Ты хотел что-то сказать? – спросила убийца.
– Нет.
– Точно?
– Да.
– На чем мы остановились?
– Ты сказала, что убьешь мою семью.
– Правильно, – согласилась она. – Вот и выбирай, кого мне убить – ведьму или твою семью?
– Ты никого не убьешь, – ответил я.
Это так разозлило ее, что она разрезала меня от горла до самого пупка. Из моего живота вылезла обутая в сапог нога, явно собираясь ступить на пол. Тут уж разозлился я, потому что помнил, что обычно убийца ходила босиком и совершенно голой, в одних только татуировках. А теперь вдруг надела высокие тяжелые сапоги ради удовольствия высунуть их из моего живота. Боль была невыносимой, я кашлял, задыхался и плевался кровью. А потом проснулся, все еще плюясь.
Только это была не кровь, а сгустки отвратительной желчи после грушевой настойки Йорбез.
Малк заворчал, недовольный тем, что его разбудили, и пнул меня сапогом. Сами понимаете, видеть сапоги мне больше не хотелось, поэтому я поднял кожаный колет, на котором спал, и вышел из чужой палатки в ночь, посмотреть на звезды на западе над Молровой. Хотя они выглядели ничем не лучше и не хуже средиморских звезд, висевших над моей головой.
Поутру мы собирались покинуть лагерь и погнать наших ослов вперед, к стране отъявленных лжецов.
45
Кровь важней молока
Если я и беспокоился о том, что почтенный возраст Йорбез может нас задержать, то отбросил сомнения, увидев ее утренние упражнения незадолго до рассвета. Сначала она бегала до вершины холма и обратно, чтобы разогнать кровь. Потом натянула веревку между двумя деревьями и затеяла что-то вроде пляски перед и под ней. Пригибалась, нападала с мечом и щитом, снова пригибалась, опять нападала. Я притомился, просто наблюдая за ней.
Дальше они с Гальвой устроили тренировочные бои с несколькими учениками, включая Малка. Это была жестокая битва. Малк держался молодцом по сравнению с остальными, но Гальва и ее наставница легко справлялись и с ним. Наверное, его бросало в холод от одного воспоминания о том, как он едва не подрался с Гальвой на дуэли, – ясно, что ничем хорошим для него это бы не кончилось.
Должен признаться, своим видом Йорбез меня не слишком впечатлила, но в бою не всегда побеждает тот, кто лучше выглядит. Йорбез двигалась быстро только при необходимости, и уж тогда она была ослепительна. Сражаясь с Малком или молодыми спантийцами, она подныривала, резко меняла направление, била противнику под колени и заходила за спину. И все это без видимого усилия. Трудно было понять, почему каждый обмен ударами заканчивался тем, что огребал кто-то другой. Казалось, это обычное везение, но, разумеется, только казалось. Она просто случайно вставала там, где нужно, и угощала противника мечом, сапогом или локтем.
Ее прочный деревянный яйцерез так рубанул по груди одной из девушек, что та заскрипела зубами и выронила свой меч. За что тут же получила под коленки и упала. Разгоряченная схваткой, Йорбез стащила с себя рубаху. Я не удержался и спросил у стоявшей рядом Гальвы:
– Почему у вас обеих нет сисек?
Гальва по-птичьи покосилась на меня и снова вернулась к наблюдению за тренировочным полем. Малк шагнул вперед для новой схватки с Йорбез.
– Мы приняли обрезание ради Далгаты.
– Ты хочешь сказать…
Она кивнула и сделала два рубящих движения перед грудью, словно показывая, как это было.
– Во имя всех гоблинских кривых дрючков! Я думал, тебя ранили на войне или что-то вроде этого.
Гальва покачала головой:
– Я приняла обрезание в двадцать лет, перед тем как отправилась в Галлардию. Костлявая любит женщин, для которых кровь важней молока.
Словно желая показать, как
