Дом аптекаря - Эдриан Мэтьюс

И вот удар…

Фитиль запален. Длинный он или короткий, никто не скажет. Но в любом случае это было начало конца.

Примерно через час Лидия проснулась. Неосознанно подражая мавру с картуша на фасаде дома, высунула язык. Рут дала ей пилюлю и протянула стакан воды.

— Как вы? — спросила старуха, словно чувствуя себя в чем-то виноватой и желая загладить вину.

— Я? — Рут пожала плечами, осторожно массируя дряблую старушечью руку. — Как всегда, в полном порядке. Если не считать, что кто-то уволил меня с работы.

— Значит, теперь вы будете проводить больше времени со мной?

— Конечно. Надо же как-то перестроиться. Найти новое направление в жизни. Развить какой-то полезный навык. Может быть, научиться включать и выключать свет одним лишь взглядом. А еще мне нравится музыкальная карьера — я могла бы стать настройщиком гонгов.

— Спешить не стоит, — пробормотала старуха. — Можете оставаться здесь, сколько хотите.

— Спасибо, Лидия. Что бы я без вас делала?

Сморщенное веко дрогнуло, приподнялось, заподозрив иронию. И опустилось — никакой иронии не было.

— Нелегко вам, дорогуша, да? Столько неприятностей, и все разом.

— А они со мной и не расставались. «Родилась в рубашке» — это не про меня. Другие появляются на свет головкой вперед, а я сначала ноги высунула.

— Вот оно что.

— Да, печальная история. Если не считать девяти месяцев относительного покоя, все остальное — чередование полос. Черных и серых.

— Ох, дорогуша, совсем забыла сказать. Утром, когда вас не было, звонили какие-то люди. Спрашивали насчет баржи. Говорили, что хотят на нее взглянуть, и интересовались, почему так дешево.

— Так дешево?

— Да. Они сказали, что вы просите за нее всего две тысячи евро.

— Я не собираюсь ее продавать.

— Ну, а они почему-то решили, что собираетесь. Сказали, что звонят по объявлению в газете.

Рут стукнула себя кулаком по лбу и зажмурилась. Снова то же самое. Когда же это кончится? Когда им надоест ее преследовать? Вот уже и объявление…

Стоп!

— Они не назвали газету?

— Ох, кажется, «Хет патрооль».

Тот, кто поместил объявление, должен был за него заплатить. Шансов выйти на след, конечно, немного, но попробовать стоит. Может быть, они все-таки прокололись. Она позвонила в отдел частных объявлений и задала вопрос.

— Вообще-то заплатили вы сами, госпожа Браамс, — ответила удивленная секретарша. — Звонок принял один из наших операторов, а оплачено объявление по кредитной карточке.

Рут назвала номер кредитки. Точно, заплатила сама. Интересно было бы узнать, кто же это заполучил доступ к такой информации? Вопросов без ответов становилось все больше.

Она попросила снять объявление и позвонила в банк, чтобы закрыть карточку.

— Вообще-то, госпожа Браамс, — сказал менеджер, — мы и сами уже хотели вам звонить. Факты таковы, что последние несколько месяцев вы регулярно превышаете лимит. Если хотите открыть новую карточку, я бы предложил вам сначала заглянуть ко мне и кое-что уточнить, хорошо?

Около шести Рут принесла чашку теплого чая.

— Должна вам кое-что сказать, — шепнула она, когда Лидия сделала первый глоток. — Мы нашли письма. Те самые, письма ван дер Хейдена. Они были в статуэтке Девы Марии. Оказывается, Сандер именно туда их и спрятал. Поэтому и говорил, что за ними присмотрит королева.

Лидия улыбнулась:

— Любил пошутить. Хотя чувство юмора у него было своеобразное.

— Если хотите, я их вам прочитаю.

— Потом… не сейчас. Боюсь, мне трудно сосредоточиться. Нет-нет, ничего не болит, но я чувствую ужасную усталость.

Она снова уснула.

Доктор попросил найти медицинскую карту.

Рут взялась за поиски.

Опыт подсказывал, что в хаосе у Лидии все же есть порядок, некая идиосинкратическая система хранения, определяющая, что, куда и почему. То, что имело какое-то отношение к бюрократической стороне жизни, либо крепилось магнитиками к доске в кухне — если требовало неотложного внимания, — либо убиралось в старую коробку из-под обуви, покоящуюся на хлипкой деревянной полке над кроватью. Но в какой именно коробке? На полке их было ровным счетом десять, и все их они с Майлсом бегло проверили, когда искали письма. Рут сняла коробки, поставила на пол и начала просматривать бумаги уже более тщательно.

Чего там только не было! Счета, справки о вакцинации кошачьего поголовья, квитанции об оплате начиная с 1960-х, гарантийный талон на холодильник, кредитные соглашения и так далее, и тому подобное. В одной коробке обнаружилась целая стопка рецептов и еще какие-то бумажки медицинского содержания, но ничего похожего на карту так и не попалось.

Седьмая коробка была перетянута тугой резиновой лентой, что выделяло ее из числа прочих и указывало на некий привилегированный статус. Так и получилось: здесь были документы на дом, документы самой Лидии и прочие важные бумаги. Рут уже собиралась закрыть коробку, когда заметила веленевый конверт с коричневой восковой печатью и штемпелем с недавней датой: пятницей, 1 февраля. Печать явно выполняла только декоративную функцию.

Рут украдкой взглянула на Лидию.

Старуха спала.

Она вытащила плотный, сложенный вчетверо лист и начала читать.

Завещание Лидии ван дер Хейден

1. Настоящим аннулируются все прежние распоряжения и завещания, сделанные мной прежде данного.

2. Единственным и полноправным душеприказчиком и поверенным в делах моего наследства назначаю моего адвоката, Ганса Бломмендааля.

3. Все мои денежные средства, предметы одежды, личного пользования, а также украшения, домашнюю мебель, книги, посуду, белье и все прочее, находящееся в моем владении на момент смерти, я завещаю госпоже Рут Браамс.

4. Недвижимое и прочее движимое имущество, находящееся в моем владении на момент смерти, я завещаю госпоже Рут Браамс без каких-либо ограничивающих условий по использованию вышеуказанного.

Взгляд метнулся к концу документа.

Такова моя последняя воля, выраженная в присутствии свидетелей и удостоверенная моей личной подписью 1 февраля…

На завещании стояли подписи Бломмендааля и еще одного адвоката: очевидно, душеприказчик решил не приглашать постороннего, а просто принес документ в офис, попросил расписаться коллегу и в тот же день отправил один экземпляр почтой. Не совсем в рамках общепринятой практики, зато удобно и, несомненно, в полном соответствии с законом.

Рут сложила лист, опустила в конверт и убрала конверт в коробку.

Так вот что имела в виду Лидия, когда, отвечая на вопрос о Бломмендаале, сказала, что он «помогал разобраться с некоторыми делами».

Она уже взялась за крышку, когда увидела еще один конверт, сложенный вдвое и со сломленной печатью. Внутри обнаружилось другое завещание, идентичное только что прочитанному, за исключением двух деталей: оно было составлено четыре года назад и в нем стояло другое имя. Рут перешла к третьему пункту.

3. Все мои денежные средства, предметы одежды, личного пользования, а также украшения, домашнюю мебель, книги, посуду, белье и все прочее, находящееся в моем владении на момент смерти, я завещаю господину Томасу Спрингеру.

Слово «Аннулировано», написанное розовым фломастером и, похоже, рукой того же адвоката, перечеркивало весь документ.

Рут вернула конверт на место, закрыла коробку, перехватила ее резиновой лентой и убрала коробку на полку.

Лидия едва слышно всхрапнула, но уже в следующую секунду дыхание вернулось в привычный ритм.

Выйдя, как в тумане, из комнаты, Рут отправилась на свою половину, едва не поскользнувшись на сыром ковре.

Она села за стол Сандера. Вынырнувшая откуда-то Принчипесса моментально вскочила ей на колени и почесалась ушком о шерсть пуловера.

Теперь Рут знала истинные чувства Лидии, хотя, впрочем, причин сомневаться в них у нее не было и раньше. Симпатии старухи, принадлежавшие прежде Киду, перешли к ней.

Как это назвать?

Любовь. Настоящая, без прикрас, любовь.

Ей принадлежало все: дом, чудесная картина, заношенные «предметы одежды» и даже, вероятно, все многочисленные пакеты.

В это невозможно было поверить. Денег, полученных от продажи одного лишь дома, если она решит его продать, хватило бы на всю оставшуюся жизнь. Да и картина, когда вскроется правда, потянет на кругленькую сумму. Ей откроются двери в высшее голландское общество, в самые его «сливки». Из грязи да в князи, из трущобы во дворец — и все одним лишь росчерком пера.

Спасибо, Лидия, и спасибо, Йоханнес, — спасибо за философский камень.