Двадцать лет спустя - Александр Дюма

Госпожа Брусель, придя в себя, разувала своего мужа, сидя у его ног и дрожа как лист.

– Посмотрите, кто там стучит, Наннета, – сказал Брусель, – и не впускайте чужих людей.

Наннета выглянула в окно.

– Это господин президент, – сказала она.

– Ну, его стесняться нечего, откройте дверь.

– Что они с вами сделали, милый Брусель? – спросил, входя, президент парламента. – Я слышал, вас чуть не убили!

– Они явно покушались на мою жизнь, – ответил Брусель со стоической твердостью.

– Бедный друг! Они решили начать с вас. Но каждого из нас ждет та же участь. Они не могут победить нас всех вместе и решили погубить каждого порознь.

– Если только я поправлюсь, – сказал Брусель, – я, в свою очередь, постараюсь раздавить их тяжестью своего слова.

– Вы поправитесь, – сказал Бланмениль, – и они дорого заплатят за это насилие.

Госпожа Брусель плакала горючими слезами, Наннета бурно рыдала.

– Что случилось? – воскликнул, поспешно входя в комнату, красивый и рослый молодой человек. – Отец ранен?

– Перед вами жертва тирании, – ответил Бланмениль, как истый спартанец.

– О! – вскричал молодой человек. – Горе тем, кто тронул вас, батюшка!

– Жак, – произнес советник, – пойдите лучше за доктором, друг мой.

– Я слышу крики на улице, – сказала служанка, – наверное, это Фрике привел доктора…. Нет, кто-то приехал в карете!

Бланмениль выглянул в окно.

– Это коадъютор! – воскликнул он.

– Господин коадъютор! – повторил Брусель. – Ах, боже мой, да пустите же, я пойду к нему навстречу!

И советник, забыв о своей ране, бросился бы встречать г‑на де Реца, если бы Бланмениль не остановил его.

– Ну-с, дорогой Брусель, – сказал коадъютор, входя, – что же случилось? Говорят о засаде, об убийстве? Здравствуйте, господин Бланмениль. Я заехал за своим доктором и привез его вам.

– Ах, сударь! – воскликнул Брусель. – Вы оказываете мне слишком высокую честь! Действительно, меня опрокинули и растоптали мушкетеры короля.

– Вернее, мушкетеры кардинала, – возразил коадъютор. – Вернее, мазаринисты. Но они поплатятся за это, будьте покойны. Не правда ли, господин Бланмениль?

Бланмениль хотел ответить, как вдруг отворилась дверь, и лакей в пышной ливрее доложил громким голосом:

– Герцог де Лонгвиль.

– Неужели? – вскричал Брусель. – Герцог здесь? Какая честь для меня!

– Ах, монсеньор! Я пришел, чтобы оплакивать участь нашего доблестного защитника, – сказал герцог. – Вы ранены, милый советник?

– Что с того! Ваше посещение излечит меня, монсеньор.

– Но всё же вы страдаете?

– Очень, – сказал Брусель.

– Я привез своего врача, – сказал герцог, – разрешите ему войти.

– Как! – воскликнул Брусель.

Герцог сделал знак лакею, который ввел человека в черной одежде.

– Мне пришла в голову та же мысль, герцог, – сказал коадъютор.

Врачи уставились друг на друга.

– А, это вы, господин коадъютор? Друзья народа встречаются на своей территории…

– Я был встревожен слухами и поспешил сюда. Но я думаю, врачи немедленно должны осмотреть нашего славного советника.

– При вас, господа? – воскликнул смущенный Брусель.

– Почему же нет, друг мой? Право, мы хотим поскорей узнать, что с вами.

– Ах, боже мой, – сказала г-жа Брусель, – там снова шумят!

– Похоже на приветствия, – сказал Бланмениль, подбегая к окну.

– Что там еще? – вскричал Брусель, побледнев.

– Ливрея принца де Конти, – воскликнул Бланмениль, – сам принц де Конти!

Коадъютор и герцог де Лонгвиль чуть не расхохотались. Врачи хотели снять одеяло с Бруселя. Брусель остановил их. В эту минуту вошел принц де Конти.

– Ах, господа, – воскликнул он, увидя коадъютора, – вы предупредили меня! Но не сердитесь, дорогой Брусель. Как только я услышал о вашем несчастье, я подумал, что, быть может, у вас нет врача, и привез вам своего. Но как вы себя чувствуете? Почему говорили об убийстве?

Брусель хотел ответить, но не нашел слов: он был подавлен оказанной ему честью.

– Ну-с, господин доктор, приступайте, – обратился принц де Конти к сопровождавшему его человеку в черном.

– Да у нас настоящий консилиум, господа, – сказал один из врачей.

– Называйте это как хотите, – сказал принц, – но поскорей скажите нам, в каком состоянии наш дорогой советник.

Три врача подошли к кровати. Брусель натягивал одеяло изо всех сил, но, несмотря на сопротивление, его раздели и осмотрели.

У него было только два ушиба: на руке и на ляжке.

Врачи переглянулись, не понимая, зачем понадобилось созвать самых сведущих в Париже людей ради такого пустяка.

– Ну как? – спросил коадъютор.

– Ну как? – спросил принц.

– Мы надеемся, что серьезных последствий не будет, – сказал один из врачей. – Сейчас мы удалимся в соседнюю комнату и установим лечение.

– Брусель! Сообщите о Бруселе! – кричала толпа. – Как здоровье Бруселя?

Коадъютор подошел к окну. При виде его толпа умолкла.

– Друзья мои, успокойтесь! – крикнул он. – Господин Брусель вне опасности. Но он серьезно ранен и нуждается в покое.

Тотчас же на улице раздался крик: «Да здравствует Брусель! Да здравствует коадъютор!»

Господин де Лонгвиль почувствовал ревность и тоже подошел к окну.

– Да здравствует Лонгвиль! – закричали в толпе.

– Друзья мои, – сказал герцог, делая приветственный знак рукой, – разойдитесь с миром. Не нужно таким беспорядком радовать наших врагов.

– Хорошо сказано, господин герцог, – сказал Брусель, – вот настоящая французская речь.

– Да, господа парижане, – произнес принц де Конти, тоже подходя к окну за своей долей приветствий. – Господин Брусель просит вас разойтись. К тому же ему необходим покой, и шум может повредить ему.

– Да здравствует принц де Конти! – кричала толпа.

Принц поклонился.

Все три посетителя простились с советником, и толпа, которую они распустили именем Бруселя, отправилась их провожать. Они достигли уже набережной, а Брусель с постели все еще кланялся им вслед.

Старая служанка была поражена всем происшедшим и смотрела на хозяина с обожанием. Советник вырос в ее глазах на целый фут.

– Вот что значит служить своей стране по совести, – удовлетворенно заметил Брусель.

Врачи после часового совещания предписали класть на ушибленные места примочки из соленой воды.

Весь день к дому подъезжала карета за каретой. Это была настоящая процессия. Вся Фронда расписалась у Бруселя.

– Какой триумф, отец мой! – восклицал юный сын советника. Он не понимал истинных причин, толкавших этих людей к его отцу, и принимал всерьез всю эту демонстрацию.

– Увы, мой милый Жак, – сказал Брусель, – боюсь, как бы не пришлось слишком дорого заплатить за этот триумф. Наверняка господин Мазарини составляет сейчас список огорчений, доставленных ему по моей милости, и предъявит мне счет.