Лед - Бернар Миньер

Он услышал, как мать произнесла: «Входите, пожалуйста».

Человек, стоявший у него за спиной, легонько толкнул Мартена вперед, и его толстые пальцы обожгли плечо сквозь тонкую ткань рубашки. Жест получился скорее властным, чем дружеским. Сервас до сих пор помнил, как каждый шаг отдавался у него в голове тревожным предупреждением, не мог забыть острый запах пота и туалетной воды у себя за спиной. Кузнечики почему-то затихли, и это тоже было сигналом тревоги. Сердце выстукивало ритм барабана, возвещающего о беде. В тот момент, когда они поднимались на крыльцо, незнакомец приложил что-то к его рту и носу. Какую-то мокрую тряпку. Ему обожгло горло и легкие, в глазах заплясали белые огоньки, и все погрузилось в черную тьму.

Очнулся он связанный в чулане под лестницей. Голова была дурная, его тошнило. Сквозь дверь слышался умоляющий голос матери, и его обдало волной страха. Грубые мужские голоса угрожали, ободряли, издевались. Постепенно страх пересилил все чувства, и мальчика стало трясти. Что же произошло с отцом? Инстинктивно Мартен понял, кто были эти люди: бесчеловечные злодеи из какого-нибудь фильма, как разбойники Мастер-На-Все-Руки или Зеленый Шут. Он догадался, что отец тоже сидит где-нибудь связанный и не может двинуться, как зачастую герои в мультиках. Иначе он давно бы уже вмешался и спас их с мамой. Потом, много лет спустя, он скажет себе, что ни Сенека, ни Марк Аврелий не пришли отцу на помощь и не обезвредили бандитов. Да и можно ли остановить двух голодных волков? Им хотелось не еды, они охотились за другой пищей. Если бы у маленького Мартена были часы, то он увидел бы, что пришел в себя в двадцать минут первого. Ему предстояли еще пять часов непрерывного ужаса. Еще пять часов его мать будет кричать, плакать, умолять этих подонков. Потом крики, мольбы и всхлипывания смолкнут, перейдут в нечленораздельное бормотание. У Мартена текло из носа, и теплые струйки мочи сочились между ног. Начало светать, пропел первый петух, где-то вдалеке залаяли собаки, в ста метрах от дома по дороге проехала машина, сквозь щель между дверью и полом пробился серый утренний свет. Дом погрузился в тишину, полную и странно успокоительную.

Сервас уже три года служил в полиции, когда ему удалось выхлопотать разрешение на вскрытие. Это произошло через пятнадцать лет после тех событий. Потом, задним числом, он осознал, что совершил тогда смертельную ошибку. Мартен был уверен, что с годами у него прибавилось сил, и просчитался. Когда молодому полицейскому во всем ужасе и подробностях открылось, что сделали в ту ночь с его матерью, он запер в стол свой рапорт и побежал в туалет, чтобы выблевать там все, что съел за день.

Факты, только факты.

А они были таковы. Его отец выжил, но два месяца провел в больнице. В это время Мартен жил у тетки. После выписки отец вернулся к преподаванию, но очень быстро стало ясно, что к этому ремеслу он больше не пригоден. Он часто появлялся перед учениками в пьяном виде, небритым и расхристанным, к тому же оскорблял их. Кончилось тем, что администрация отправила его в бессрочный отпуск, и он пустился во все тяжкие. Маленький Мартен снова оказался у тетки. Факты, только факты… Через два месяца после того, как он повстречался в университете с девушкой, которая полгода спустя стала его женой, Сервас решил навестить отца. Выходя из машины, он бросил быстрый взгляд на дом. Старое гумно, пристроенное сбоку, обрушилось, жилая часть выглядела необитаемой, половина ставней была закрыта. Сервас постучал в застекленную дверь. Никакого ответа. Тогда он открыл дверь и вошел. «Папа?» Снова тишина. Должно быть, старик опять где-нибудь валяется, пьяный до бесчувствия. Бросив пальто и сумку в комнате и выпив на кухне стакан воды, он взбежал вверх по лестнице. Наверное, отец отсыпается с похмелья в кабинете. Мартен угадал. Отец был там. Из-за двери доносилась приглушенная музыка, которую он сразу узнал: Густав Малер, любимый композитор отца.

Но в другом Мартен ошибся. Отец не отсыпался после попойки и не читал кого-нибудь из любимых латинских авторов. Он неподвижно сидел в кресле, широко открытые глаза остекленели, на губах засохла пена. Яд… Как Сенека, как Сократ. Еще два месяца спустя Сервас прошел конкурсные испытания и стал офицером полиции.

В десять вечера Диана погасила свет в кабинете. Она забрала с собой работу, которую собиралась закончить перед сном, и поднялась к себе на пятый этаж. В комнате, как обычно, было очень холодно, перед тем как усесться в головах кровати и приняться за чтение, она набросила пеньюар прямо на одежду. Просматривая свои заметки, Диана вспомнила первого сегодняшнего пациента: маленького шестидесятичетырехлетнего человечка, на вид очень беззащитного, с таким резким и хриплым голосом, словно ему перерезали связки. Когда она вошла, он поздоровался преувеличенно вежливо. Раньше Виктор преподавал философию. Беседа проходила в гостиной, где столики и кресла были привинчены к полу. В углу располагался телевизор с большим экраном в защитном плексигласовом кожухе, все углы и выступы мебели тоже защищали пластиковые накладки. В гостиной больше никого не было, только санитар сидел у входа и наблюдал за происходящим.

— Виктор, как вы себя сегодня чувствуете? — спросила Диана.

— Как куча дерьма…

— Что вы хотите этим сказать?

— Как большое говно, экскремент, помет, какашка…

— Виктор, зачем вы грубите?

— Я себя чувствую как то, что вылезает у вас из задницы, доктор, когда вы ходите в…

— Вы не хотите отвечать?

— Я себя чувствую как…

Она дала себе слово больше никогда не спрашивать его, как он себя чувствует. Виктор зарубил топором свою жену, ее брата и сестру. В его досье было сказано, что семья жены обращалась с ним как с полным ничтожеством и постоянно над ним издевалась. В прошлой, так называемой нормальной жизни Виктор отличался высокой образованностью и культурой. Во время предыдущей госпитализации он набросился на сестру, которая имела неосторожность над ним посмеяться. Слава богу, весу в нем было не больше пятидесяти килограммов.

Диана старалась целиком сосредоточиться на истории болезни Виктора, но у нее не получалось. Что-то мешало, сверлило в дальнем уголке сознания. Она поспешила скорей разделаться с работой и вернуться к тому, что происходило в институте. В ней созрела твердая решимость продолжать расследование, хотя, если честно, Диана и сама не понимала, что ищет. Однако теперь она знала, с чего начинать. После того как Берг увидела Ксавье, выходящего из ее кабинета, ей в голову пришла одна мысль.

Открыв следующую историю болезни, она сразу представила себе пациента: человека лет сорока, с лихорадочно блестящими глазами, впалыми щеками, заросшими бородой, и немытыми волосами. По рождению венгр, в прошлом крупный исследователь, специалист по морской фауне. Говорил он на хорошем французском, правда, с сильным акцентом. Звали его Георгий.

— Мы связаны с величайшими глубинами, — говорил он в первые дни их знакомства. — Вы еще не знаете, доктор, но мы на самом деле не существуем, мы пребываем в пространстве мысли. Мы — всего лишь эманации существ, обитающих в океанских пучинах, на глубине более двух тысяч метров. Это территория вечного мрака, дневной свет никогда туда не проникает. Там все время царит черная тьма.

Услышав эти слова, Диана почувствовала над собой ледяное крыло страха.

— Жуткий холод и колоссальное давление, которое каждые десять метров увеличивается на атмосферу. Такое могут выдержать только глубоководные создания. Знаете, они похожи на чудовищ. Как и мы. У них огромные глаза, челюсти, полные острых зубов, а по всему телу рассыпаны светящиеся огоньки. Это либо падальщики, некрофаги, поедающие трупы, опустившиеся на дно, либо опасные хищники, способные одним движением перекусить свою жертву. Там есть рыба-змея, Chauliodus sloani, у нее голова похожа на череп, усыпанный длинными, как ножи, и прозрачными, как стекло, зубами, а змеиное тело покрыто светящимися точками. Есть Linophryne lucifer и Photostomias guernei, они свирепей и агрессивней пираний. Есть пикногониды, напоминающие пауков, и серебристые топорики, похожие на дохлых рыбешек, а на самом деле живые. Эти существа никогда не видят дневного света и не всплывают на поверхность. Как и мы, доктор. Разве вы не видите аналогии? Потому мы и не существуем в действительности, в отличие от вас. Мы — порождения сознания этих существ. Всякий раз, когда умирает одно из них, гибнет и один из нас.

Глаза его заволокло туманом, словно он спустился туда, в глубины океанского мрака. Эти абсурдные речи леденили Диану своей кошмарной красотой. Потом она с трудом избавлялась от порожденных ими образов.

Ей вдруг пришло в голову, что в институте все работало на противоречиях, на контрастных оппозициях. Тишина — дикие вопли, красота — жестокость, одиночество — шокирующая теснота, страх — любознательность. Ее с самого первого дня тоже волновали противоречивые чувства.