Сны инкуба - Гамильтон Лорел Кей

— Если ты немедленно не отпустишь этого человека, Примо, я усмотрю в этом прямой вызов моей власти.

— Усматривай чего хочешь, но я не буду мальчишкой для битья за все это!

Он указал не на меня, а на лежащих вокруг без сознания людей, на Базза, который стоял близко, но не слишком: он знал, что уступает нам всем по классу.

— Да будет так, — сказал Жан-Клод. А у меня в голове он произнёс: — Ma petite, это не нож, не просто одиночный клинок, это магия. Если ты могла обратить против него часть его силы, отчего же не всю?

Я хотела спросить, что он имеет в виду конкретно, но он показал мне. Как будто мой мозг стал стеной, и он просто впечатал в неё ответ. Я поняла, и колебаться не стала. Мне не свойственно колебаться, когда на карту поставлена чья-то жизнь.

Я не стала поднимать руку или показывать ею — это не игра в мяч. Я могла воздействовать на его щиты, а они покрывали все его тело. И я подумала об этой магической защите как о целом, я бросила свою силу на всю эту защиту, и когда ощутила её целиком, будто гладила руками невидимую кожу, обратила против него. Превратила в направленные внутрь лезвия. Как будто Примо оказался в шкуре вывернутого наизнанку дикобраза с кинжалами вместо колючек.

Каждый дюйм его кожи внезапно окрасился кровью. Он завопил, и кровь хлынула у него изо рта, завопил горлом, покрытым десятками ран. Завопил — и выпустил студента.

Клей и темноволосый вервольф подхватили упавшего и оттащили его в сторону — просто в сторону. Я хотела бы посмотреть, проверить, что они заставят его дышать, но у меня были другие проблемы.

Примо бросился на нас, но споткнулся и свалился на четвереньки. Я поняла, что ослепила его. Не насовсем, но достаточно. Сегодня он будет слеп.

Он ревел и орал таким голосом, будто глотал битое стекло.

— Будь ты проклят, Жан-Клод! Будь ты проклят! Ты щенок, а не вампир, ты сам бы никогда такого не смог! Ты не вампир!

— Ты приехал в Сент-Луис убить меня и занять моё место?

Примо поднял окровавленное лицо на голос Жан-Клода:

— А почему бы и нет? Почему бы мне не завладеть городом?

— Ты даже собой не владеешь, Примо, вот почему. Одной силы мало, чтобы править этим городом.

Я могла бы оглянуться и посмотреть, как он говорит, но в этом не было нужды. Сейчас я была ближе к нему, чем если бы даже держала его за руку. Я знала то, что знала до того, но это было на задворках сознания. Жан-Клод использовал вампирские метки, связывающие нас, так открыто и тесно, как никогда до сих пор. Мне следовало бы рассердиться, но я не сердилась.

Кто-то из официантов склонился над человеком, которого пытался убить Примо. Он откинул голову лежащего назад и дышал ему в рот. Лежащий внезапно дёрнулся, и первый вдох прозвучал громко.

Черноволосый вервольф, имени которого я не могла вспомнить, поднял вверх большой палец. Человек будет жить. С ним все будет нормально. И никакая гора мышц не могла бы освободить его вовремя. Ничто другое его не освободило бы, не убивая Примо, хотя, как по мне, это стоило бы сделать. Я бы сказала, что Примо надо убить, и лучше сейчас, пока он не оправился.

Голос Жан-Клода шепнул мне в ухо:

— Если здесь кто-нибудь умрёт, намного труднее станет всех убедить, что ничего плохого здесь не происходило.

Я покачала головой и подумала, что всей вампирской мощи в мире не хватит замутить мозги такой большой аудитории. Тем более после такого потрясения.

— Ты сомневаешься во мне, ma petite?

Он вдруг оказался вплотную за мной. Изящная белая рука легла мне на плечо, окружённая разливом белых кружев, и мелькнул чёрный бархатный рукав, обрамляющий эти кружева.

Я подняла руку и ощутила, что кожа его холодна, будто он не питался сегодня или же потратил колоссальное количество энергии. В бархате рукава было больше тепла, чем в его пальцах. Он был опустошён. Сколько же у него ушло энергии, чтобы мысленно говорить со мной? Или случилось ещё что-нибудь, о чем я не знаю?

Остальные охранники в чёрных рубахах тоже зашевелились — медленно, скованно, будто хорошо побитые. Примо, очевидно, ощутил их движение, потому что сказал:

— Даже слепой я от них смогу отбиться.

Он встал в стойку, приподнявшись на носки. От этого движения должно было стать неимоверно больно, но он даже не поморщился. Одной окровавленной рукой он опёрся об пол, другую поднял, будто стараясь ощутить движение. Слишком этот жест отдавал боевыми искусствами, чтобы отнестись к нему без внимания. Здоровенный мужик, вампир, почти нечувствительный к боли, сумасшедший, да ещё обученный боевым искусствам. Я так не играю.

Натэниел подошёл ко мне, держа в руках мой пистолет. Он протянул мне оружие, не говоря ни слова, точно как я его учила: рукоятью вперёд, пальцы подальше от спуска.

Я улыбнулась ему половиной той улыбки, что он заслужил, потому что не сводила глаз с окровавленного великана. Перед тем, как сунуть пистолет в кобуру, я сняла его с предохранителя. Что-то мне подсказывало, что когда Примо на нас бросится, терять долю секунды на этот щелчок будет излишней роскошью, которую я не смогу себе позволить.

Но он не бросился. Нет, он придумал кое-что поинтереснее. От такой сильной соединенности с Жан-Клодом я ощутила себя в большей безопасности, а ощущение безопасности — само по себе нечто вроде самонадеянности. Эта самонадеянность заставила меня забыть, что по-настоящему старый вампир может тебя ранить не только физически. Самонадеянность Жан-Клода заставила меня об этом забыть.

Примо не шевельнул и мышцей, но бросил в нас силу, метнул собственную ярость, как ведро расплавленной злости. Защищаться не было времени. Ни на что не было времени, кроме как принять её. Жан-Клод попытался пропустить эту волну над собой, но я почувствовала, как она ищет путь внутрь него. Мастер Города, полностью подчинившийся ярости — это было бы очень нехорошо. Но я в ярости разбираюсь, и я — не Мастер Города.

Я приняла эту злость — не стала пропускать её над собой, а впивала, глотала, купалась в ней. Я завернулась в эту ярость как в огненное манто, открыла ей те пространства своей души, которые держу от всех закрытыми. Я дала ярости Примо встретиться с кипящей лавой моей собственной ярости. Бездонные, бескрайние моря моей ярости приняли его ярость, пожрали её. Я питалась его гневом и давала ему это почувствовать.

И я рассмеялась, и смеялась, стоя перед ним и горя двойным пламенем моей ярости и его. Смеялась, ощущая, как волна его ярости спадает и начинает откатываться. Смеялась, пока смешивалась его ярость и моя. Во мне её бездны, так что значит для меня ещё пара вёдер?

Он смотрел на меня незрячими глазами, потом сделал половину того, что я ожидала. Он двинулся вперёд, но не в безумном порыве. Быстрота его была потрясающей, а я повидала быстрые движения на своём веку. Он был слеп, и потому хватал наудачу, и схватил он Натэниела. Натэниела, который стоял рядом с нами. Не знаю, было это намеренно или Примо промахнулся. Ухватив Натэниела за запястье, он дёрнул его на себя, но Натэниел упёрся и устоял.

Внезапно задвигались мы все. Движение охранников я заметила, но они опаздывали. Пистолет я уже почти выхватила из кобуры, но Примо бросился вперёд сразу, как ощутил сопротивление Натэниела. Я была ближе всех, и двигалась быстрее, чем сама ожидала — я не привыкла быть быстрее обычного человека. Тянулась я к руке Натэниела, но оказалась слишком близко к лицу вампира.

Примо всадил клыки мне в запястье, и я знала, что отдёргивать руку в таких случаях не надо — я бы только разорвала её. Выхватив пистолет, я заорала. И орала, пока он пил мою кровь. Орала, приставив пистолет к его голове.

Палец уже начал нажимать на спуск, когда разум Примо ударил в меня. Не ярость его на этот раз, а память. Римская армия, убийство, за которое его осудили. Арена, где он мог убивать, теша своё сердце, где можно было спускать с цепи свою ярость, питать её. Смерть, смерть и ещё раз смерть. И каждая насыщала его так, как ничто иное не могло насытить.