Покорение Сибири. От Ермака до Беринга - Михаил Ципоруха

Так же описано обращение Ермаковых есаулов к Максиму Строганову по поводу снабжения казаков припасами для сибирского похода. Строганов хотел выдать хлебные припасы казакам, не иначе как взаймы под проценты, «испрося у них кабалы». Но возмущенные есаулы едва не убили его: «о мужик, не знаешь ли ты и тепере мертв, возьмем тя и ростреляем по клоку. Дай нам на росписку по имяном на струги, поартельно 5000(такова фантастическая численность казацкой дружины согласно этой летописи. — М.Ц.), по именом на всякаго человека по 3 фунта пороху и свинцу и ружья и три полковые пушки, по 3 пуда муки ржаной, по пуду сухарей, по два пуда круп и толокна, по пуду соли и колико масла пудов» (6, с.40; 12, с.511).

Черпая многие сведения из других сибирских летописей, Ремезов внес в свою историческую работу ряд словесных преданий, как русского, так и местного происхождения. Он сохранил для потомства собранные им легенды— «бусурманские истории» и «бусурманские повести»— и часто на них ссылался. Это были причитания в форме песен, которые «татары поют с плачем при беседах в песнях». В их числе были «повести», в которых оплакивалось завоевание Сибирского ханства русскими и в которых говорилось о Ермаке: «И тако чуден и страшен, егда глаголати им и в повестех между собою, без слез не пребудут». Именно такие причитания в виде «Царицына плача» даны в Кунгурской летописи. По словам Ремезова, именем Ермака татары «и до днесь божатся и кленутся» (6, с.35). Таким же источником местных легенд служили проповеди некоторых мусульманских духовных лиц — шейхов.

Передал Ремезов и татарские легенды о памятных урочищах и курганах. Так урочища Сузгун и Паний бугор близ Тобольска связывались с памятью о местонахождении дворцовых шатров двух жен Кучума. На Саусканском мысу, также под Тобольском, по татарскому преданию, находилось «царское кладбище», а по казацким там были могилы соратников Ермака, павших в боях.

Ремезов тщательно внес в свою летопись ряд поверий, связанных с походами Ермака. Так в летописи описано северное сияние, которое служило якобы предзнаменованием гибели Кучумова царства: «огненный столб от земли и до небеси, и в том огне многи видения различны… людие-же видеша в столпе ужасное видение различное, и битвы, и звук». Все это сответствовало магометанскому представлению о северном сиянии, как о сражении небесных воинов. Ведь недаром сибирские татары объясняли появление северного сияния так: «будто бы это поклонники дьяволов и отвергающие их, которые сражаются каждый вечер» (6, с.36).

Ремезов сообщает татарские легенды о панцирях Ермака и о посмертных чудесах на его могиле. Это вообще-то поразительно, что именно татары, против которых воевали Ермак и его казаки, создали подобные легенды. Их рассказал Семену Ремезову его отец. Ульян Ремезов в 1660 г. был в составе посольства, посланного к влиятельному калмыцкому князю Аблаю-тайша, кочевавшему со своим народом на берегах озера Зайсаннор недалеко от русской границы.

Аблай-тайша просил прислать ему один из панцирей Ермака, который будто бы находился у служилого тобольского татарина Кайдаула-мурзы. Посольство доставило Аблаю панцирь, считавшийся Ермаковым, а Ульян Ремезов записал со слов тайши «скаску» о панцире: «како (Ермак. — М.Ц.) приехал в Сибирь и от Кучюма на перекопе побежа и утопе, и обретен, и стрелян, и кровь течаше, и пансыри разделиша и развезоша, и как от пансырей и от платья чюдес было».

А затем Аблай рассказал о собственном исцелении: «егда-же аз был мал и утробою болен, и даша мне з земли с могилы его (Ермака. — М.Ц.) пить, здрав явихся до ныне; егда же земли с могилы взято, и еду с нею на войну, побиваю; егда ж нет земли, тощь (без добьчи. — М.Ц.) возвращаюся» (6, с. 37).

Видимо, из «скаски» Аблая в Ремезовскую летопись вошла легенда о том, что в трагическую ночь гибели Ермак «бе одеян двема царскими пансыри»— подарком царя Ивана Грозного, послужившими причиной гибели атамана в волнах сибирской реки.

Анализируя Ремезовскую летопись, член-корреспондент АН СССР С. В. Бахрушин метко заметил, что «рассказ Ремезова, в общих чертах подтверждаемый официальными документами Сибирского приказа, рисует, таким образом, совершенно конкретно самый процесс проникновения в русскую литературу местной легенды и приемы ее использования русской наукой того времени» (6, с.38).

За первопроходцами — казаками и промышленниками — во вновь открытые земли Сибири приходили служилые люди, а затем крестьяне и посадские. Существовало два пути заселения русскими людьми бескрайних просторов Сибири в XVII в.

С одной стороны, московские власти заселяли присоединенные территории для их обороны и в стремлении обеспечить регулярное поступление ясака. При этом власти привлекали для переселения в Сибирь как добровольцев из числа «охочих людей», так и переводя на новые места служилых людей, а также крестьян и посадских в принудительном порядке. Затем в Сибири появилось немало ссыльных, отбывавших наказание по приговору суда или просто сосланных в Сибирь по распоряжению властей.

С другой стороны, в Сибирь стихийно устремились крестьяне и посадские люди, которые переселялись во вновь открытые сибирские земли на волне «вольного народного» движения, «вольной народной колонизации», вдохновляемые поиском за Уралом «угожих пашенных мест», стремлением свободно зажить в отдаленных краях вне досягаемости воевод, приказчиков, целовальников и помещиков.

По мере продвижения первопроходцев на восток и присоединения к Московской Руси все новых сибирских земель, практиковался принудительный перевод на службу или на пашню из западных сибирских городов в расположенные далее на восток и на юг, например из Тобольских и Тюменских земель в земли Красноярского и Иркутского городов.

Особенно быстро осваивали русские крестьяне районы Западной Сибири, благоприятные по климатическим условиям для развития земледелия. Уже в последние годы XVI и первые годы XVII в. русские крестьяне появились под Тюменью, Верхотурьем, Туринском, Пелымом. Среди них были выходцы из Казани, Каргополя, Вятки и Перми.

Как определил историк и антрополог В. А. Александров, «К 30-м гг. XVII в. в бассейне р. Туры и ее южных притоков (по Тагилу, Нице и их притокам) сложился основной русский земледельческий район Западной Сибири. Образование там сельских микрорайонов шло весьма интенсивно уже в первом десятилетии XVII в. В 1612 г. появились селения Тагильской слободы по р. Тагил; на протяжении 1620-х гг. по р. Нице — Чубарова и Ницынские слободы, в начале 1630-х гг. — Ирбитская, Киргинская и другие слободы» (52, с.11).

И все это проходило, несмотря на реальную угрозу постоянных нападений с юга кочевых тюркоязычных племен. Эта угроза все же задерживала создание новых сел и слобод в бассейне р. Пышмы, в районе Тарского острога на Иртыше. Тем не менее стихийное заселение русскими людьми Западной Сибири и развитие там земледелия уже в 1620-х гг. проходило настолько интенсивно, что поставки местного хлеба для сибирских властей резко возросли.

Уже с середины XVII в., несмотря на сохранявшуюся угрозу нападений с юга, русское население продолжало заселять земли к югу от Верхотурья, Туринска, Тюмени и Тобольска. Заселялись берега самого южного притока Туры — Пышмы; под прикрытием Ялуторовского и Исетского острогов русские поселенцы продвинулись на плодородные земли вверх по среднему Тоболу, его притоку Исети и по Миасу, притоку Исети, на берегах которых во второй половине XVII в. появилось более 50 слобод.

Так возник самый земледельческий район Сибири XVII в. Это означало, что русское сибирское земледелие распространилось на более удобные для его развития, более южные районы. Возникшие там в это время слободы— Шадринская, Ялуторовская, Царево Городище превратились впоследствии в города Шадринск, Ялуторовск, Курган.

О степени заселенности всего этого района свидетельствует хотя бы такой факт: в 1680-х гг. в ведомстве одной Невьянской слободы Верхотурского уезда было 49 деревень, в ведомстве Арамашевской слободы — 22 деревни (52, с.12, 13).

По мнению историка В.И. Шункова, к концу ХVІІ в. четыре уезда Западной Сибири — Тобольский, Верхотурский, Тюменский и Туринский — являлись основной житницей Сибири, а в них проживало три четверти всех сибирских крестьян-дворохозяев (52, с.14).

С выходом первопроходцев на Средний Енисей и основанием Енисейска там появились и русские крестьяне. С 1620-х гг. в районе этого острога начались образовываться крестьянские слободы и деревни. На протяжении ХVІІ в. сельскохозяйственным районом стали побережья Енисея от устья Пита (Усть-Питские деревни, Анциферово и др.), далее вверх по Енисею, вокруг Енисейска и до устья Ангары. С середины ХVІІ в. крестьяне освоили берега левого притока Енисея — р. Кеми и ее притока р. Белой. Множество деревень возникло в районе устья Ангары.

К 1710 г. крестьянское и посадское население Енисейского уезда составляло более трех четвертей всего русского населения уезда (то есть служилые люди составляли всего одну четверть).