Жизнь и приключения артистов БДТ - Владимир Рецептер

Далее никак не сдвинуться, не сказавши хотя бы полслова о Константине Степановиче Кузакове, с которым Р. имел честь познакомиться лично. К заведующему литературно-драматическим телевещанием всей страны он пришел по поводу того же фильма: нельзя ли, мол, вернуться к данному названию; заплатить артистам постановочные и дать фильму в эфир. И заведующий был к собеседнику благосклонен, разрешив устроить в Москве закрытый просмотр по утвержденному заранее списку…

Этому визиту предшествовало письмо Ленинградского отделения ВТО, подписанное Ю.В. Толубеевым и Г.А. Товстоноговым, за № 321 от 28 октября 1970 года на имя зампреда Комитета тов. Мамедова Э.Н. с просьбой о закрытом показе телефильма в Ленинграде, на секции драматических театров. Секции было интересно, как БДТ был сыгран «Вазир-Мухтар». Подписанты гарантировали т. Мамедову «полную сохранность пленок и возврат их через 3 дня (считая провоз из Москвы и обратно)». Однако Энвер Назимович вывел на письме резолюцию о «существующем порядке и очень оправданном, согласно которому до эфира просмотры не допускаются». О передаче же в эфир речь и не шла. И хотя из вежливости т. Мамедов добавлял «к сожалению», его собственноручный текст сожаление начисто исключал…

Встреча же с т. Кузаковым заслуживает нашего внимания не только в связи с судьбой телефильма. В те годы по Москве ходила изустная легенда о том, что он — не кто иной, как побочный сын Сталина. Мол, еще до побега из ссылки Сталин свел в Туруханском крае очное знакомство с будущей матушкой Константина Степановича. Поэтому, используя методику фамусовского исчисления и прогноза — «она не родила; но, по расчету, по моему, должна родить», — знатоки и исследователи биографии вождя нашли сроки этого знакомства удачно совпадающими и даже благоприятными для появления на свет туруханского отпрыска.

И артист Р., имевший к телеспектаклю непосредственное отношение как сорежиссер и исполнитель роли Грибоедова, на протяжении разговора не раз отвлекался от разрешительной темы. Он пытался понять загадку природы, вчитываясь в характерные особенности фаса и профиля невысокого, седоватого чиновника с тихим голосом, смуглым лицом, темными бровями и закругленным, ей-ей, похожим на сталинский, носом. Временами впечатлительному Р. даже казалось, что в тихий останкинский кабинет влетает крылатая тень великого стервятника…

Впечатление, однако, нарушали глаза Константина Иосифовича, то есть Степановича, в которых явно читалось то «к сожалению», которого не было у Энвера Назимовича. Кажется, он даже испытывал облегчение оттого, что к расстрельной стенке телефильм поставил не он, Кузаков, а он, Мамедов. А в подтверждение сочувствия тихоголосый сталинский бастард принял решение деньги артистам отдать, а группе московских интеллигентов разрешил прощальное свидание с телефильмом «Смерть Вазир-Мухтара»…

Ну вот… А Слава Стржельчик репетировал в телеспектакле роль Петра Яковлевича Чаадаева, и у нас с ним ничего не получалось. У Р. не получалось, потому что он был озабочен доделками сценария и другими режиссерскими проблемами, а у С. — потому, что он еще не брался за роль. Может быть, Стриж рассчитывал на Розу Абрамовну Сироту, сопостановщика Р. Она обещала к началу съемок появиться в студии, взять на себя руководство телекамерами и дать наконец возможность артисту Р. сосредоточиться на собственной роли.

Мы сидели в Славиной гримерке, и, облаченный в махровый синий халат, он одним глазом посматривал в текст, а другим следил в зеркале, как сходит с холеного, покрытого вазелином лица отработавший грим.

— «Поздравляю вас с приездом в наш Некрополь… Некрополь… город мертвых!» — читал он. Привезя в Петербург победный Туркманчайский мир, Грибоедов пытался заразить опального философа своими строительными идеями, и у него — вот совпадение! — тоже ничего не получалось. Мы снова произнесли текст, стараясь уложить его в памяти, но тыняновские слова продолжали топорщиться и звучать почти чужеродно.

И вдруг, очевидно от отчаяния, Р. осенила простейшая аналогия.

— Слава, — сказал он, — послушай, ты ведь в этом театре с самого детства. Поступил в студию до войны, ушел в армию, вернулся, окончил учебу, начал работать, пережил все режиссерские смены, сыграл сто ролей… Так?..

— Так, — настороженно подтвердил Стржельчик.

— Что нужно сделать, чтобы жизнь этого театра стала лучше, богаче и благородней, тебе известно не хуже моего?.. Так?..

— Так, — повторил он, довольный моими признаньями.

— И вот из Ташкента приезжает какой-то чудак, — тут Р. употребил более сильное выражение, — и учит тебя, как жить в твоем собственном доме!.. Понимаешь?.. Ситуация просто чудовищная!.. Только английское воспитание заставляет тебя сдерживаться!.. Они оба говорят о России, как о своем доме, понимаешь?.. Но ты-то старше, ты-то мудрее… И боли в тебе больше…

— Давай попробуем, — сказал Слава, опустив глаза в роль.

Он все еще сидел перед гримировальным столиком, а Р. — сбоку, на диванчике, глядя в его левую щеку и ловя взгляд в зеркальной створке.

Минуту Стржельчик держал паузу, а потом раздельно, значительно, с горьким сарказмом произнес:

— Поздравляю вас с прибытием в наш Некрополь, город мертвых, — и поднял на Р. прозрачные, раненые, пронзительные глаза…

Теперь, потрясенный результатом, держал паузу Р.

Наконец, снимая напряжение, он решил:

— Все!.. Репетировать больше не будем. Вот так завтра и сыграй…

Разрешенный побочным сыном товарища Сталина просмотр был устроен в Москве, в Театральном музее имени Бахрушина. На него собралась утвержденная по списку группа лиц, в том числе Виктор Шкловский, Вениамин Каверин, Ираклий Андроников, Виталий Виленкин, Валентин Непомнящий, Лазарь Лазарев, Наум Коржавин, Станислав Рассадин… Они подробно и детально обсуждали телефильм и даже хотели писать в его защиту.

— Но, Боже мой! — говорил каждый из них. — Как Стржельчик сыграл Чаадаева!.. Какая глубина!.. Какое проникновение!..

А последний из названных даже подошел к автору с вопросом:

— Такое впечатление, что Стржельчик прочел всего Чаадаева!.. Это действительно так?..

— А как же! — подтвердил Р. — Он, кроме Чаадаева, с детства ничего не читает!.. Ты с ним поговори…

Когда все разошлись и мы с Сиротой остались вдвоем, она сказала:

— Знаешь, Володя, — фильм получился, артисты замечательные… Но лезть на стенку… Ей-Богу, не знаю… Пусть остается легендой!..

За окном тревожил душу темный канал, мощные быки торчали по тому берегу, держа незнакомый и неизвестно куда стремящийся хайвэй. По дуговой эстакаде на уровне наших глаз двигалась бесконечная вереница пестрых авто. А чуть левее зазывал перебраться на другую сторону широкий мост с пешеходными полосками и длинным рядом цветочных клумб в больших светлых посудинах. В круглых корытцах жили красные цветы, в овальных зеленела высокая травка, и этот пестрый пунктир — через три красных — зеленое — почти подмигивал нам: «Пошли гулять, пошли!..».