Клятва - Мария Сакрытина

- Правда, - буркнула Элиза, кинув на меня короткий взгляд.

А волколак тем временем цапнул у меня из рук здоровенный кусок ветчины и с аппетитом сожрал. Да смотрел ещё при этом этак невинно – синими чародейкиными глазами.

«Чего она хочет? – размышлял я, глядя ей в спину, пока она скакала чуть впереди, а я страховал Ария (целитель в отличие от чародейки в седле держался с трудом). – Зачем едет сейчас, что ей нужно?» И нет-нет, да ловил её взгляд искоса. Но стоило повернуться, и чародейка смотрела вдаль, на дорогу, на горы, на небо, – куда угодно, но только не на меня.

У де Найя нас встретила толпа слуг, развешенные по деревьям фонарики – светло как днём, и это в вечерних сумерках. И мальчишка лет пяти с улыбкой до ушей, прицельно побежавший сначала к «собачке» – демон попятился, поджав хвост; а потом – к Арию.

«Собачка» будущего герцога занимала всё-таки больше целителя. Путём допроса с пристрастием выяснив у Ария, что она принадлежит вон той «хмурой тёте, которая делает вид, что она не с нами», дитя вывернулось и целительских рук, плюхнулось на землю, и даже не подумав заорать, побежало к Элизе.

Чародейка отшатнулась, а ребёнка остановила красивая темноволосая женщина в бордовом, под цвета неба, платье. Прижала к себе, закутала в пышные юбки и, удерживая там, обернулась к Элизе.

- Не смей трогать моего ребёнка!

Чародейка, побледнев, отступила ещё на шаг. А леди, вцепившись в недовольно пискнувшего сына, зашипела на неё:

- Тебе здесь не рады! Слышишь? Убирайся! Вон отсюда!

Надо же. Я-то думал, она меня так приветит. Что, чародеев все не любят, не только животные?

- Вы герцогиня Мадлен, госпожа? – встав между леди и чародейкой, как обычно безмятежно улыбнулся Арий. – Какой у вас замечательный сын! Можно узнать его имя? И, между прочим, я целитель. Возможно, мои услуги будут вам полезны…

Слушая его, Мадлен успокаивалась на глазах, только сына продолжала держать по-прежнему крепко. Даже меня, наконец, заметила. Я молча поклонился – представление, похоже, уже было излишним. Мадлен также молча кивнула.

- Господа, прошу прощения за такой… холодный приём. Но я вынуждена повторить – ей, – леди ткнула пальцем в Элизу, - здесь не рады. И потому…

- Рады или нет, мне глубоко безразлично, - перебила чародейка, делая шаг ей навстречу. – Меня прислал мой господин, и я никуда не уеду. И да, - Элиза улыбнулась, и в этой улыбке не было ни капли тепла, - здравствуйте, Мадлен. Счастлива видеть вас и вашего сына. Наяву.

Леди снова затрясло.

- Ты, мерзкая, жестокая…

- Госпожа, ну позвольте, - загородив чародейку, успокаивающе произнёс Арий, - нехорошо держать гостей на пороге, и уж тем более оставлять их за порогом. От лица моей богини призываю вас к милосердию. Великая Матерь всепрощающа, я умоляю и вас брать с неё пример.., - и оттеснил её с затихшим мальчишкой к широкой мраморной лестнице крыльца.

Я повернулся к Элизе, но ни её, ни волка не увидел – словно сквозь землю провалилась. А хоть бы и…

Мадлен быстро успокоилась, её сын и вовсе забыл про волка, когда я вручил ему игрушечную саблю – сделанную по всем правилам, только не наточенную. Любой мальчишка, мне казалось, будет счастлив такому подарку. Тем более, племянник Рэя. Юный де Найя, правда, ничем не напоминал ни мать, ни дядю, но радовался от души. А мне тоскливо было смотреть на него – своим беспокойством и смешливой суетностью он напоминал Валерия до коронации. Сейчас наш юный король больше не смеялся так беззаботно. Он и улыбаться-то стал только после встречи с Арием, и всё ещё боялся засыпать один…

Про Мадлен Рэй почти никогда не рассказывал. Не думаю, что у них были тёплые отношения. Но сестра Рэя оказалась вылитый Боттер – стройная, изящная, элегантная брюнетка. Странно, что я не встречал её на балах – герцог, похоже, держал красавицу-жену взаперти. Или это как-то было связано с готовящимся переворотом её брата? Наверняка.

Она избегала смотреть на меня, разговаривала с Арием, ему же улыбалась, про супруга сообщила, что тот отсутствует и приедет завтра. Я отказался от ужина и тихо ушёл, оставив её и целителя обсуждать творчество модного ныне живописца-западника Вехтеншерта. Юный де Найя отправился спать ещё раньше – точнее, его утащили чуть не силком. А я вполне предполагал, что встречу его где-нибудь в саду. Из его спальни наверняка выбраться раз плюнуть. Рэй бы выбрался.

Но в саду было пусто, а дверь в склеп – распахнута. Я зря брал с собой факел – внутри уже горело пять штук – светло, даже ярко. Вереница Боттеров в доспехах или богатых платьях разных эпох лежали здесь, сжимая мечи, свежие букеты, жезлы...

У Рэя был меч. Тот, которым он дрался на Дворцовой площади. Я не сдержался, провёл пальцем по лезвию. Почти ожидал увидеть на нём мою кровь. Но нет, смыли. А Рэя одели в смутно знакомый пышный костюм, чрезвычайно украшенный – Рэй никогда так не одевался. Мой друг совсем потерялся среди этих пижм и блондов. Ему закрыли глаза, но выражение лица осталось тем же, что я запомнил.

Зачем, бездна забери, зачем вот так? Неужели он не мог вызвать короля Валентина на поединок? Да, присяга – но я же теперь знаю, чего стоит их присяга! Если ненавидел, зачем выжидал, зачем лгал мне, как он мог в лицо мне смотреть, и…

Неважно. Сейчас это уже совершенно неважно. И мой друг, и мой король в могиле. Один я невесть почему жив.

- Прости, - шепнул я, и в тишине склепа слово громыхнуло и умерло, потерявшись среди покойников.

А я краем глаза увидел на плите неподалёку от Рэя юношу, похожего на моего друга как две капли, как… как брат. Так вот он, значит, Алэр. Интересно, Рэй говорил, что он умер, когда мы учились в Школе. А посмотришь – как живой. Точно спит. И цветов у него больше, и странные какие – розы. Мужчине – розы. Неужели Мадлен распорядилась? Розы, да ещё и красные – оскорбление мёртвым. А Мадлен, кажется, любила старшего брата – это Рэй мне рассказывал…

- Почему оскорбление? – прошелестел ломкий голос за моим плечом.

Я резко обернулся – Элиза… Чародейке самое место среди мёртвых. Явилась, стервятница…

- Почему оскорбление? – повторила Элиза, поднимая одну из роз. – Нельзя дарить алые розы на похороны?

Я заставил себя успокоиться. Она южанка, у нас с её «господином» переговоры. Держать, держать себя в руках, мой гнев может стоить кому-то жизни…

- Только если умерший не был возлюбленным.

- Тогда всё в порядке, - отозвалась чародейка. И шепнула: – А чёрный – знак траура по умершим… да?

- Да, - повторил я, не очень понимая, к чему она клонит.

Элиза глянула на свою ярко-синюю накидку, потом на мой чёрный камзол и хрипло пробормотала: