История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции - Сергей Нефедов

Прежде всего, техническая революция в Англии породила стремление к перениманию английских технических новшеств. Вывоз машин из Англии был запрещен, однако они вывозились контрабандой. В 1771 году французский инспектор мануфактур Холпер привез из Англии прялку «Дженни» и, скопировав несколько экземпляров, разослал их по провинциям в качестве образцов. В 1785 году английские механики Вуд и Холл построили в Лувье первую французскую прядильную фабрику; в этом же году английский металлург Вилькинсон наладил на заводе в Нанте выплавку чугуна с использованием каменного угля. Революция и наполеоновские войны на время прервали процесс заимствований. В 1828 году при поддержке французского правительства близ Компьена была создана образцовая хлопкопрядильная фабрика с лучшими английскими машинами, и описание этой фабрики вместе с чертежами машин распространялось среди французских предпринимателей. К этому времени во Франции и Бельгии было налажено копирование станков по нелегально ввезенным английским образцам, и такие станки вывозились в другие страны, в частности, в Россию, однако копии были дорогими и плохого качества.[1071]

В России распространение английской техники было связано с деятельностью шотландского механика Чарлза Берда, который в 1792 году основал в Петербурге первый механический завод. На этом заводе до 1825 года было изготовлено 140 паровых машин, в том числе паровые машины (и токарные станки) для тульских оружейных заводов. Русское горное ведомство и горнозаводчики приложили немало усилий, чтобы постоянно получать сведения о новых конструкциях машин; для этой цели в Англию и в другие европейские страны регулярно отправляли способных инженеров. Англичане хранили в тайне чертежи машин, тем не менее в 1821 году гениальный механик Е. А. Черепанов, вернувшись из поездки в Англию, составил список из десяти аппаратов, которые он мог восстановить, не имея чертежей, по внешнему виду – в числе этих аппаратов была паровая машина и токарный станок. В 1834 году Е. А. Черепанов вместе с сыном построили первый русский паровоз.[1072]

С момента появления первых европейских железных дорог отношение к ним в России было неоднозначным. В 1830-х годах существовала придворная партия, скептически относившаяся к западным техническим новшествам. Министр финансов Е. Ф. Канкрин и главноуправляющий путей сообщения граф К. Ф. Толь утверждали, что строительство дорог обойдется слишком дорого и может привести к «уравнению сословий», поскольку сделает население «более подвижным». Учитывая военно-стратегические потребности, Николай I принял решение о постройке линии между Петербургом и Москвой, но, уступая консерваторам, отказался от строительства других дорог. Поскольку царь исходил из примата ведущей роли государства в регулировании экономики, то строительство Николаевской линии велось на государственные деньги. Консерватизм и недостаток государственных средств привели к тому, что масштабы строительства дорог в России были намного меньше, чем на Западе. В 1850 году Россия имела лишь 381 км железных дорог, в то время как Англия – более 10 тыс. километров.[1073]

Запрет на вывоз английских машин задержал промышленную революцию на континенте, и по оценке Дж. Голдстоуна, в середине XIX века Франция в развитии промышленности отставала от Англии на 30 лет, а Германия – на 40 лет. До отмены запрета в 1842 году машинное хлопкопрядение помимо Англии в значительных масштабах существовало только во Франции; в остальных европейских странах предприниматели использовали в основном дешевую английскую пряжу, которой они снабжали местных ручных ткачей. После 1842 года на континенте начался бум строительства хлопчатобумажных фабрик, причем большую роль играли английские фабриканты, которые предоставляли капиталы, машины и инженеров. В Англии к этому времени образовались значительные избыточные капиталы, которые искали своего применения; с другой стороны, англичан привлекали дешевизна рабочей силы и широкие возможности для сбыта продукции на континентальных рынках. Англичане строили не только фабрики, но и железные дороги: большинство железных дорог в тот период строилось английскими инженерами; все оборудование, паровозы и рельсы ввозились из Англии. Ввозился и капитал, в 1848 году одна треть капитала французских железнодорожных линий принадлежала англичанам.[1074]

В середине XIX века уровень модернизации стран Европы сравнительно с Англией был еще невысок. В 1850 году на хлопкопрядильных фабриках Англии имелось 21 млн. веретен, на фабриках Франции – 4,6 млн. веретен, в Австрии – 1,4 млн., в России – 1,1 млн., в Германии – 0,75 млн. Еще большим был разрыв в использовании паровых двигателей: в Англии на душу населения приходилось 33,3 л. с., во Франции – 2,6 л. с. В то время как в Англии в сельском хозяйстве было занято лишь 22 % населения, во Франции и Германии – более 60 %; континентальные страны еще оставались по преимуществу традиционными аграрными обществами.[1075] Тем не менее техническая модернизация и развитие промышленности постепенно приводили к изменениям в социальной структуре в том же направлении, что и в Англии. Прежде всего, расширилась и приобрела большую финансовую мощь торгово-промышленная буржуазия. Богатства буржуазии позволили ей претендовать на власть, и она начала наступление на монархию, требуя права на участие в управлении. Значительно вырос класс наемных рабочих, вскоре заявивший о своих интересах. Наконец, появилась интеллигенция – образованный средний класс, непосредственно связанный с распространением новой техники и новых знаний, и так же требовавший права на участие в управлении.

С одной стороны, эти социальные изменения были неизбежным следствием распространения английской техники и промышленной революции, но с другой стороны, они постоянно подпитывались диффузионным процессом, не ограничивавшимся областью техники и распространившимся на социальную сферу. Буржуазия стремилась к власти не только потому, что она стала богатой и сильной, но и потому, что ее побуждал к этому пример Англии. К тому же интересы английских капиталистов, вкладывавших свои средства на континенте, переплетались с интересами местных предпринимателей, и Англия зачастую оказывала прямую поддержку буржуазным партиям в других странах. Аналогично интеллигенция во многих странах (в том числе и в России) боролась за участие в управлении не только потому, что она многократно численно возросла, но и потому, что ее воодушевляли успехи английских радикалов – и английские радикалы (а иногда и правительство) оказывали ей определенную помощь.

Необходимо, однако, отметить, что процессы диффузии на Европейском континенте имели мирный характер: Англия, несмотря на промышленное могущество, не обладала достаточной военной силой, чтобы навязать свою волю и свою социальную систему европейским монархиям. Процесс диффузии в социальной сфере первоначально проявлялся в появлении политических группировок, боровшихся за установление конституционного строя по английскому образцу. В 1820-х во Франции сформировалась политическое объединение, члены которого называли себя «либералами» (это имя затем приняли и английские виги). Эта партия состояла преимущественно из богатых буржуа; она требовала предоставления гарантий политических свобод в рамках конституционной монархии, причем избирательные права должны были принадлежать (как в торийской Англии) узкому кругу богатых собственников. Один из лидеров либералов, известный историк Ф. Гизо, использовал свою кафедру в Сорбонне для пропаганды английского государственного строя и английской «славной революции» 1688 года.[1076]

Во Франции имелась и другая политическая группа, члены которой называли себя «независимыми». «Независимые» требовали широких избирательных прав и были близки по духу английским радикалам. Как отмечает Э. Хобсбаум, распространение радикальных движений на континенте (как и в Англии) было связано с ростом образованного класса, который не мог найти приложения своим силам в рамках «старого режима».[1077] Помимо радикалов во Франции существовали и социалисты; социалистическое учение Ш. Фурье появилось немногим позже учения Р. Оуэна и в некоторых отношениях представляло собой его развитие: коммуны Ш. Фурье (которые он называл «ассоциациями») были устроены сложнее, чем коммуны Р. Оуэна, и в них предполагалось вознаграждение в зависимости от вложенного капитала.

В России также появилась партия либералов-«западников», которая требовала введения гражданских свобод, независимого суда, представительного правления и местного самоуправления. Либералы выступали за отмену крепостного права – но на условиях, не ущемляющих имущественные интересы дворянства. Выразителями интересов этой фракции на страницах печати были известные университетские профессора К. Д. Кавелин и Б. Н. Чичерин. К. Д. Кавелин не скрывал, что он исходит из признания «необходимого неравенства людей», и утверждал, что «значение и влияние должны принадлежать не толпе, а образованнейшему и зажиточному сословию».[1078]