«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

С аэродрома Штубендорф выполнил свой последний боевой вылет наш командир эскадрильи Шутенко. Произошло это во второй половине марта. Как-то в один из дней он решил почему-то лететь на моей машине, хотя его самолет был исправен. Я был этим не особо доволен. Мне вообще не нравилось, когда на закрепленной за тобой машине летает кто-то другой. Обычно каждый летчик приноравливается к особенностям своей машины, к работе ее двигателя, подбирает наиболее благоприятные режимы работы, чтобы увеличить моторесурс. При этом одни эксплуатировали двигатель на щадящих режимах, а другие гоняли его, не жалея. Чаще так поступали те, кто летал не на своих машинах. Возможно, Шутенко полетел на моей машине, желая посмотреть, как она ведет себя в полете, и если понравится, взять ее себе. Так поступали многие командиры.

О том, что с ними произошло, рассказал его воздушный стрелок Иван 3убарев, вернувшийся после войны из плена. Над целью они попали в зону сильного зенитного огня. Когда самолет резко завалился в крен и почти полностью перевернулся на спину, стрелок понял, что вывести его в нормальное положение командир уже не сможет и надо прыгать. До земли было совсем немного, и он тут же выбросился из кабины. Как только раскрылся парашют, он стал искать глазами Шутенко, но ни в воздухе, ни на земле его не обнаружил. Немного в стороне от места приземления заметил факел огня. Это горели обломки взорвавшегося самолета. Видимо, Шутенко погиб вместе с ним. Скорее всего, добавил Зубарев, он был убит или тяжело ранен еще в кабине, поэтому неуправляемая машина стала переворачиваться на спину, и он не смог воспользоваться парашютом.

С гибелью Шутенко наша эскадрилья опять осталась без командира. Не везло нам на них. В который раз мне пришлось стать исполняющим обязанности комэска. Фактически я больше года почти без перерывов исполнял эту должность. Те же, кто числился на ней официально, больше занимались своими личными делами: у одного редкий день проходил без заглядывания в бутылку, второй больше находился на лечении в госпиталях, чем на работе. Миша среди нас ничем особенным не выделялся. В работе был аккуратен, любил жизнь, но судьба ему не улыбнулась. Я был с ним в хороших отношениях, и было его жаль. В эти же дни не вернулся с задания еще один летчик нашей эскадрильи. Летели мы тогда в составе сводной группы совместно с эскадрильей 621-го полка, которую вел А. Фукалов. По распоряжению Поваркова мы шли за ней.

Во время атаки цели с круга северо-западнее города Ратибор на нас напали «фоккеры». Завязался воздушный бой. Вижу, как один из «фоккеров» после атаки впереди идущего «ила» резко отворачивает в мою сторону и оказывается на встречном курсе. Успеваю нажать на гашетки пушек и пулеметов. Мгновение, и фашист проскакивает в нескольких метрах подо мной. Результата атаки я не видел, но думаю, что промазать со столь близкого расстояния не мог. Федя также потерял его из вида, так как мы все это время находилась в развороте. Опрашивать после полета своих ребят не стал, так как не хотел подтверждать сбитого таким образом. Я не истребитель и счета сбитых самолетов не вел. Главной своей работой считал выполнение основной задачи. После сбора группы мы не увидели машины молодого летчика, выполнявшего свой второй или третий боевой вылет. Он прибыл из Балашовской школы, где был со мной в одном отряде, но закончил ее на два с половиной года позже. Чем было вызвано его столь длительное пребывание там, я не знал, а спрашивать об этом посчитал неудобным. Никто из летчиков не видел, что с ним произошло. В полку его считали без вести пропавшим. К сожалению, фамилии его я не запомнил.

Несли мы потери и на земле. Я уже говорил, что на аэродроме надо быть всегда внимательным, но в полку опять произошла трагедия: погиб человек, причем случилось это по причине его беспечности. В один из дней была нелетная погода, поэтому полк не летал и занимался работой на матчасти. По границе летного поля в районе стоянки шел рослый оружейник из 1-й АЭ (фамилии его не помню) и нес мелкие авиабомбы, держа их перед собой в руках, как обычно носят охапку дров. Занятый своим делом, он не видел и, видимо, не слышал предупредительных окриков товарищей со стоянки о грозившей ему опасности. Прямо на него на большой скорости несся только что приземлившийся «як». Истребитель был не с нашего аэродрома и сел у нас вынужденно с остановившимся двигателем. Произошло это из-за полной выработки топлива вследствие «блудежки». Не найдя своего аэродрома, он совершенно случайно выскочил на наш.

С замиранием сердца техсостав, находившийся в этот момент на стоянке, наблюдал за происшедшим. Подойдя сзади, «як» правой плоскостью рассек тело несчастного пополам. Верхняя половина тела упала на землю с зажатыми в руках бомбами. Случай гибели оружейника явился наглядным примером для всех. Вот к чему может привести беспечность и невнимательность на летном поле.

Активные широкомасштабные наступательные действия на нашем фронте приостановились. Для их продолжения не хватало сил и средств. Требовалась перегруппировка войск и пополнение их всем необходимым для нового мощного броска. Пока шла подготовка, часть войск на занятой территории вела бои по улучшению позиций и отражала атаки противника, пытавшегося вернуть утерянные рубежи или выйти из окружения. В отдельных местах немцам удалось отбросить наши части на восточный берег Одера. В этих боях активное участие принимала штурмовая авиация. Мы вели непрерывную воздушную разведку, наносили удары по транспортным средствам противника, уничтожая их на дорогах, в местах скопления, при погрузочно-разгрузочных работах, держали под контролем действия вражеской авиации, нанося удары по аэродромам.

Много неприятностей доставлял Бреслау. Блокированный еще в феврале, он стойко держался и не собирался капитулировать, несмотря на неоднократные ультиматумы командования фронта. Находясь в тылу наших войск, он держал часть сил, которые можно было бы использовать для решения других задач. По городу неоднократно наносились массированные удары авиации 2-й воздушной армии. Кроме того, он подвергался частым налетам более мелких групп самолетов. Сильно разрушенный город продолжал стойко держаться, и фашисты предпринимали все, чтобы выстоять. До нас доходили слухи о приковывании цепями к лафетам орудий зенитчиков, находившихся на крышах домов, чтобы они, не имея возможности покинуть боевые посты при адских бомбардировках нашей авиацией, до последнего вели огонь по самолетам. Зенитный огонь был очень сильным. Только плотный дым пожаров мешал им вести прицельный огонь.

Немало наших летчиков сложили свои головы под Бреслау. Здесь был сбит известный пикировщик дважды Герой Советского Союза генерал Полбин. Были потери и у нас. Запомнился рослый летчик из 2-й эскадрильи Бугров. От прямого попадания зенитного снаряда его самолет рассыпался на части. Наиболее сильные налеты проводились раз в 10–15 дней. В городе не было ни одного дома, не пострадавшего от бомбардировок. И, несмотря на столь критическое положение, фашисты продолжали держаться. Непонятно, на что они рассчитывали? Некоторый спад накала боевой работы и весенняя распутица, приведшая к раскисанию грунта, на некоторое время снизили интенсивность полетов.

Пользуясь появившимся свободным временем, часть личного состава поддалась соблазну заняться трофеями. Клюнула на это и часть наших девушек. Среди них оказалась член партии Сергеева. Девушки ухитрились съездить в «самоволку» в Оппельн, откуда навезли всякого барахла. Когда об этом узнал Пстыго, то пришел в ярость. Дал им такой разнос, какой только мог. Больше всего досталось Сергеевой. Она получила взыскание по строевой линии и была исключена из партии. После принятия таких мер деятельность «трофейщиков» быстро сошла на нет. Лично я этим никогда не занимался, но однажды все-таки попал в неприятную историю. Летчик Пархоменко из соседней дивизии решил проведать друзей и приехал к нам на трофейном мотоцикле. Я его немного знал и попросил мотоцикл, чтобы сгонять в 135-й полк проведать своего бывшего однокашника и однополчанина Мишу Шатлыгина. Он был единственным оставшимся в живых, с кем я начинал воевать.

По пути в полк надо было проехать через деревню, где размещался штаб 308-й дивизии. Заметив у одного из домов военных, я остановился, чтобы спросить у них, где находится 135-й полк. Вместо ответа пожилой, одетый в летную куртку человек представился начальником штаба дивизии и спросил, кто я такой, откуда и по какому делу еду. После того как я ответил на все вопросы, он, неприветливо смотря на меня, отобрал мотоцикл, ссылаясь на строгий приказ Конева, запрещавший пользоваться трофейным имуществом в личных целях. На доводы, что мотоцикл не мой и принадлежит летчику их дивизии Пархоменко, он никак не реагировал. Так и не повидав друга, пришлось на перекладных добираться в полк. Я очень неловко чувствовал себя перед Пархоменко, который ожидал моего возвращения. Не знаю, как он воспринял потерю мотоцикла тогда, но позже, когда стал служить в нашем полку, не раз вспоминал об этом.