Хищные птицы - Амадо Эрнандес

— И это тоже меня беспокоит…

— Что тебя беспокоит?

— Твоя безопасность…

— Спасибо, Пури, — живо отозвался Мандо. — Я, надеюсь, не безразличен тебе. Но со мной ничего не случится, ничего. Уж если судьба уберегла меня от японских пуль, то теперь уж наверняка пощадит ради нашей родины и ради тебя…

— Иногда мне бывает ужасно страшно, — тихо сказала Пури. — Не знаю, может быть, я становлюсь трусихой, но порой мне кажется, что борьба не для меня. Тогда, во время оккупации, когда я была еще совсем маленькой, люди удивлялись моей храбрости. Я была связной у партизан, носила им продукты и медикаменты, перевязывала раненых, — я была всюду, где требовалась моя помощь, даже выступала на собраниях. А теперь, Мандо, бывают ночи, когда я не могу уснуть…

— Знаешь, Пури, это вовсе не трусость. Просто…

— Что просто?

— Просто у тебя в сердце родились иные, новые чувства.

— Мандо!

— Да, Пури, моя любовь к тебе — это ведь не камень в пустыне.

— Не камень в пустыне… — повторила девушка слова Мандо.

— Разве это не так?

Пури опустила голову, но через мгновение снова взглянула на Мандо. Мандо взял ее за руку и ощутил тепло маленькой ладошки.

Разговор их перешел на занятия Пури, которая по совету доктора Сабио поступила на курсы домоводства.

— Хорошая мысль, — сказал Мандо. — Значит, ты уже окончила курс политических наук?

— Ты смеешься надо мной.

— Я хотел только сказать, что у тебя нет недостатка в знаниях по домоводству, но учеба никогда не помешает, во всяком случае, ты свои знания тут отшлифуешь. Что же касается политических вопросов, то благодаря имеющемуся у тебя опыту борьбы ты, мне кажется, разбираешься в них лучше, нежели иной книжный червь.

— Да, может быть, в этом я и разбираюсь, у меня, наверное, просто есть чутье, но вот знаний-то по политэкономии недостаточно. Я мало смыслю и в финансовых вопросах. Что же касается домоводства, то я ведь умею только шить, штопать да готовить кое-какие немудреные блюда. Но разве этого недостаточно? — подняв бровь, с напускной серьезностью спросила она.

— Beri gud![76] — расхохотался Мандо. — Я знаю, что ты станешь не только хорошей хозяйкой, но и примерной матерью.

Пури лукаво взглянула на Мандо.

— А как же Долли Монтеро?

Мандо изобразил притворное удивление.

— Я даже и имени такого не помню. В моем сердце крупными буквами написано: ПУРИ.

Встреча с Пури наполнила сердце Мандо восторженной радостью. Им впервые довелось поговорить так откровенно и тепло. Они любили друг друга, в этом не оставалось сомнения.

Попрощавшись с Пури, Мандо отправился в редакцию «Кампилана», чтобы обсудить с Магатом и Андресом очередные дела. Теперь, когда печатавшиеся в газете материалы получили такой огромный общественный резонанс, забот у них заметно прибавилось. В кафе, парикмахерской, в магазине то и дело слышалось: «А ты читал в „Кампилане“?»

Естественно, такой успех газеты вдохновлял Мандо. Вот когда начнет действовать их собственная радиостанция, когда вступит в строй телестудия, думал он, тогда уж наверняка они сумеют пронять этих толстокожих толстосумов. Он выехал на плохо освещенный участок пустынного шоссе и невольно сбавил скорость. В небе ярко светила луна, поэтому он не включил фары. И, как оказалось, напрасно: он едва не врезался в стоявший впереди джип, но, к счастью, успел резко вывернуть руль. Подняв капот, двое мужчин копались в моторе, третий двинулся к машине Мандо.

— Заглох, — вместо приветствия бросил он на ходу.

— Чуть было не врезался в вас, — ответил Мандо.

— Заглох на середине дороги. Может, вы нам поможете?

Человек оглядел Мандо с ног до головы и, обойдя его машину, взглянул на номер. Тем временем Мандо подошел к джипу.

— Ну, что тут у вас? — спросил он.

Копавшиеся в моторе словно по команде подняли головы.

— Да сами не поймем. Вроде бы нет контакта, — откликнулся один.

— А у вас нет карманного фонаря? — снова спросил Мандо, наклоняясь к двигателю.

— А как же? — ответил другой и вдруг резко ударил Мандо по голове.

Но Мандо не был застигнут врасплох, он интуитивно почувствовал опасность, как только увидел троих мужчин с на редкость несимпатичной внешностью. В памяти мелькнула фраза, в шутку сказанная недавно сенатором Маливанагом: «Ну, теперь тебе, Мандо, нельзя появляться на улице без телохранителей». И вот он один против троих… Итак, Мандо был начеку и успел вовремя уклониться от прямого удара. Фонарь со звоном стукнулся о металл, а Мандо правой рукой нанес нападавшему меткий удар в челюсть. Противник, выпустив из рук фонарь, плюхнулся на землю. Но второй вцепился в Мандо сзади и пытался его повалить. Однако Мандо, изловчившись, вывернулся, но тот снова вцепился в него уже спереди. В конце концов они оба очутились на земле. Мандо сдавил противнику горло, но тут подскочил третий с пистолетом в руке и стал ждать подходящего момента, чтобы выстрелить в Мандо. «Подлые трусы!» — прохрипел Мандо и еще крепче притянул к себе того, что лежал на нем сверху.

Они катались и катались по асфальту, и тут Мандо допустил оплошность, подставив свой бок под пули. В следующее же мгновение грянул выстрел. Мандо почувствовал, как ему обожгло грудь, но в то же время он испытал облегчение, потому что сжимавшие его руки вдруг ослабили хватку, а придавившее его сверху тело обмякло. Оказывается, пуля, нацеленная в грудь Мандо, скользнула по его ребру и вошла в живот противнику. Стрелявший растерялся, а Мандо воспользовался минутным замешательством, быстро вскочил на ноги и бросился на него. Тот, не целясь, выстрелил и угодил Мандо в плечо, но Мандо, не обращая внимания на боль, схватил его за горло и так сильно сдавил, что бандит выпустил из рук оружие. Тем временем пришел в себя тот, кто хотел ударить Мандо фонарем. Оглядевшись по сторонам, он неожиданно резко вскочил и пустился наутек. Мандо вскинул пистолет и приказал ему остановиться. Угроза подействовала, и он покорно вернулся. Мандо велел ему сесть на землю и обхватить ладонями затылок. Затем Мандо дважды выстрелил в воздух и тотчас же примчались две полицейские машины. Мандо сидел, прислонившись к джипу, левой рукой он прижимал к плечу окровавленный платок, в правой держал револьвер. Он сильно ослаб от потери крови, но не спускал глаз с двух оставшихся в живых бандитов. Полицейские осторожно перенесли Мандо в полицейскую машину и повезли в больницу. Другая машина доставила в полицейский участок двух гангстеров и труп.

Глава пятьдесят девятая

В больнице Мандо сразу же положили на операционный стол. На ребре оказалась пустяковая царапина, зато пуля, попавшая в плечо, застряла под лопаткой и доставила хирургу немало хлопот. Едва узнав о случившемся, в больницу приехали Магат и Андрес, а следом за ними — доктор Сабио. После беседы с дежурным врачом они решили, что Андрес должен немедленно отправиться в редакцию, чтобы для очередного номера подготовить статью о покушении на Мандо Плариделя. Тем временем операция закончилась, и Мандо перевезли из операционной в палату. Прогноз хирурга был обнадеживающим. Через две недели Мандо поднимется с постели.

— У него не было личных врагов, — уверенно заявил Магат. — Я совершенно убежден, что это преднамеренное политическое нападение.

— Видите ли, все, кого так или иначе задевала газета, стали его личными врагами, — возразил доктор Сабио. — Эти бандиты не кто иные, как наемные убийцы.

— Вот и выходит, что в наше время опасно быть честным человеком и призывать к этому других, — сказал Магат.

— А вы как думали? — откликнулся доктор Сабио. — И Мандо, и вы, и сенатор Маливанаг — вы все играете с огнем.

— Ну, положим, и вы тоже, — не удержался Магат.

— Разве не за это поплатился жизнью Манг Томас? Битва становится все ожесточеннее.

— Да, и так будет до тех пор, пока мы не одолеем всех их, до единого.

— И если те, кто на вашей стороне, не струсят и не отступятся.

— Но если нас одолеют, то в таком обществе не стоит и жить, — подумал вслух бывший партизанский командир. — Сбросили японцев, теперь творят зло сами филиппинцы.

Друзья Мандо размышляли о том, кто мог быть заинтересован в уничтожении Мандо. Кому это более всего необходимо в данный момент? Магат рассказал доктору Сабио о разговоре, который состоялся у Мандо с доном Сегундо Монтеро в Багио. Мандо тогда сказал Монтеро, что ни деньги, ни красота его дочери не спасут его от разоблачений, он дал ему ясно понять, что располагает кое-какими материалами о его преступном синдикате. В свою очередь, старик намекнул Мандо, что если на него не подействуют слова, то пусть, мол, пеняет на себя: есть и другие способы воздействовать на несговорчивых.